Она ударила в ладоши и топнула правой ногой.

— Клянусь, я не умру до тех пор, пока не уничтожу всех иностранцев на нашей земле и не верну стране ее собственную историю!

Генерал мог лишь восхищаться своей повелительницей. Императрица все еще была красива, все еще сильна, ее волосы были столь же черны, а удлиненные глаза столь же огромны и так же сверкали, как и в молодости. Ее воля не ослабла.

— Если кто-нибудь может сделать это, ваше величество, то только вы, — сказал генерал и поклялся служить ей вечно.

Так шло время. Снова императрица, казалось, проводила в праздности дни и месяцы, то рисуя пейзажи своих грез, то сочиняя стихотворения, то забавляясь своими драгоценностями и придумывая новые оправы для изумрудов и жемчужин и покупая бриллианты у арабских торговцев. Однако за беззаботным времяпрепровождением скрывались свои замыслы. Она казалась безразличной к императору и его наставникам. Ночью же, когда дворцы были темны и безмолвны, она слушала рассказы, что приносили в ее одинокую спальню ее шпионы, и знала день за днем козни императора и его советников. Она принимала свои меры против этого заговора. Прежде всего она снова возвысила Жун Лу, на этот раз до наместника провинции, это было легко сделать после смерти принца Гуна, который, хотя и не был ее врагом, все-таки давно уже перестал быть ее другом. В десятый день четвертого лунного месяца этого сурового года он умер от болезни сердца и легких.

Императрица заняла выжидательную позицию. Узнав, что император призвал Юань Шикая быть его генералом, она погрузилась в раздумья. Следует ли ей подождать захватывать трон или выступать немедленно? Она решила подождать, так как предпочитала появляться на сцене подобно Будде, когда все расставлено по местам и требуется лишь вынести приговор. Тем временем ее шпионы сообщили ей, что Юань Шикай тайно оставил город, и никто не знал, куда он отправился.

«Я подожду, — думала она. — Моей мудростью всегда было ожидание. Я знаю свою судьбу, мой ум говорит мне, что час еще не пробил».

Время летело быстро. Летняя жара ослабла, пришла ранняя осень. Дни были теплые, но ночи уже прохладны. Осенние цветы распустились поздно, на озере расцветали последние цветы лотоса, и перелетные птицы садились на озеро отдохнуть, а затем отправлялись дальше на юг.

Осенние сверчки наполняли своей забавной музыкой сосновый лес.

Однажды, уже после того, как принц Гун был похоронен с должными почестями, императрица сидела в своей библиотеке и сочиняла стихотворение. Воздух был прозрачен, и, смешивая чернила, она случайно бросила взгляд на двор, освещенный солнцем, и в светлом квадрате солнечного света увидела у открытых дверей синюю стрекозу, летящую с распростертыми крыльями. «Как странно, — подумала она, — никогда не видела, чтобы стрекоза была такой синей, и никогда не видела, чтобы ее крылья, похожие на паутину, были такими неподвижными». Несомненно, это было знамение, но что оно предвещало? Она пожалела, что синий цвет был такого яркого и чистого оттенка, который напоминал оттенок смерти. Она поспешно встала и пошла к двери, чтобы отогнать это существо, но стрекоза не испугалась. Ускользая от рук, она поднималась над ее головой. Когда фрейлины увидели, что императрица ловит стрекозу, то подбежали и старались помочь. Но насекомое парило высоко над ними. Императрица велела вызвать евнуха, чтобы тот принес длинный бамбуковый шест, но прежде чем они смогли выполнить ее приказание, у ворот неожиданно появился главный евнух, без вызова, который сказал, что прибыл вестник, объявивший о приезде наместника Жун Лу из Тяньцзиня.

Императрица велела евнухам-прислужникам приготовиться к встрече Жун Лу и вернулась к столу. Но она не могла закончить стихотворение, поскольку, когда взглянула вверх, чтобы отыскать стрекозу, той уже не было. Ее появление, таким образом, было знаком, знамением, которое она не могла разгласить даже придворным прорицателям, так как Жун Лу мог приехать только в связи с какой-нибудь серьезнейшей причиной, и ей не следовало беспокоить двор, пока она не узнает, что за причина привела во дворец Жун Лу. С яростным нетерпением, скрытым за спокойным внешним видом, она гуляла по парку, не желая ни отдохнуть, ни притронуться к еде, пока не узнает, зачем приехал Жун Лу.

Он прибыл к вечеру, и его паланкин поставили в огромном внешнем дворе, и евнухи принесли ей известие об этом. Императрица ждала его в срединном дворе, который в эти летние месяцы был превращен в обширный салон под открытым небом: на бамбуковых рамах укладывали циновки, и получалась крыша. В мягкой прохладной тени стояли столы и стулья, а вдоль многочисленных веранд, которые опоясывали двор, были расставлены горшки с цветущими деревьями. Императрица уселась на резном стуле, поставленном между двумя ее любимыми кипарисовыми деревьями, которые императорские садовники коротко обрезали, так, что они походили на двух старых мудрецов. Это делалось по желанию императрицы: она хотела, чтобы у нее перед глазами всегда было напоминание о праведных Предках, отличавшихся степенной красотой и простым достоинством.

В тот день вернулось летнее тепло, и южный ветер приносил с озера благоухание поздних цветков лотоса, которые медленно закрывались на ночь. Этот аромат пропитывал воздух, и императрица, вдыхая его, чувствовала старую резкую боль контраста между спокойствием вечной красоты и суетой человеческих борений. Ах, если бы Жун Лу пришел к ней сейчас как любимый муж и если бы она могла ждать его как любящая жена! Они уже немолоды, их страсть истрачена, однако память о любви оставалась вечной. Действительно, ее созревшее сердце было сейчас более нежным к нему, чем когда-либо, и не существовало ничего, что бы она не могла простить ему.

Сквозь сумерки, освещенные мерцанием огромных свечей, установленных в подставках из бронзы, она увидела, как он идет. Он шел один, а она сидела в неподвижности и смотрела. Когда он приблизился к ней, то изготовился упасть на одно колено, но она протянула руку.

— Вот твой стул, — сказала она, указав на пустой стул, стоявший справа от нее.

Тогда он поднялся и сел рядом с ней в нежных сумерках, и сквозь открытые ворота они смотрели, как на ночном озере пылают факелы.

— Я хочу, — сказал он наконец, чтобы ты прожила свою жизнь здесь в покое. Твой дворец прекрасен, и здесь твое место. Однако я должен сказать тебе правду. Заговор против вас, ваше величество, близится к своей кульминации.

Он сжал руки на коленях, обтянутых халатом, отделанным золотом, и ее глаза невольно остановились на его руках, больших и сильных. Это все еще были руки молодого человека. Неужели он никогда не постареет?

— Невозможно поверить, — прошептала она, — однако я знаю, что должна поверить, потому что это ты говоришь мне.

Он продолжал говорить:

— Юань Шикай тайно пришел ко мне четыре дня назад, и я спешно оставил свой пост, чтобы все рассказать вам. Двенадцать дней назад его вызвал император. Они встретились в полночь в маленьком зале справа от императорского Зала аудиенций.

— Кто еще был там? — спросила она.

— Императорский наставник, Вэн Тунхэ.

— Твой враг, — прошептала она, — а еще кто?

— Жемчужная наложница, фаворитка императора. Вы знаете, поскольку вы знаете любое дуновение слухов, что император не принимает ту супругу, какую вы выбрали. Она так и не стала женщиной. От обиды ее сердце наполнилось ненавистью. Она ваша союзница.

— Я знаю, — сказала она.

— Мы должны считаться со всяким союзником, — продолжил он, — ибо двор разделен. Даже люди на улицах знают, что это так. Одна партия называется Почтенная мать, а другая — Маленький мальчик.

— Позор, — пробормотала она. — Нам следует хранить свои семейные тайны.

— Мы не можем, — ответил он, — китайцы похожи на бродячих котов, они бесшумно заходят всюду. Страна в смятении, а китайские мятежники, которые ждут момента, чтобы разрушить нашу маньчжурскую династию, снова готовы захватить власть. Вы должны выступить.

— Я знаю, что мой племянник — глупец, — сказала она грустно.