Ему никто не ответил. Пока он говорил, девушки стояли молча, понурив головы. Ехонала была последней, на вид — самая скромная, но сердце ее отчаянно билось. Ведь через несколько часов, даже через час или того меньше, в зависимости от настроения Сына неба, может наступить самый значительный момент в ее жизни. Император взглянет на нее, оценивая, и в это короткое мгновение она должна заставить его почувствовать всю силу своего обаяния.
Она подумала о своей кузине, которая, возможно, в эту минуту проходила перед императором. Сакота была милой, простой, похожей на ребенка девушкой. Сестра покойной супруги, которую император любил еще принцем, она почти наверняка будет, выбрана. И это хорошо. Ехонала жила с ней вместе с трехлетнего возраста, когда после смерти мужа ее мать поселилась в доме деверя. Сакота всегда подчинялась ей, во всем доверяла и искала у нее поддержки. Кузина даже может сказать о ней императору: «Моя родственница Ехонала красива и умна». В ту последнюю ночь, когда они спали в одной постели, Ехонале хотелось попросить Сакоту: «Замолви за меня слово».
Но она была слишком горда и промолчала. Милая, нежная Сакота обладала своим, пусть наивным и детским, но достоинством, которое не допускало панибратства.
Ожидающие девушки зашептались. Кто-то принес известие из Зала аудиенций. Первый класс был уже просмотрен. Сакота была выбрана первой императорской наложницей. Класс второй был немногочислен. Значит, еще час…
Этот час еще не истек, когда вернулся главный евнух.
— Пришло ваше время, — объявил он. — Готовьтесь, молодые дамы. Императору начинает надоедать эта процедура.
Девушки построились друг за другом, и служанки в последний раз поправили им волосы, подкрасили губы. Смех прекратился, все замолчали. Одна из соискательниц упала в обморок, и служанка, чтобы привести несчастную в чувство, пощипывала ее за руки и за мочки ушей. В Зале аудиенций главный евнух уже объявлял третий класс. Каждая из девушек, услышав свое имя и возраст, должна была войти в зал. Одна за другой девушки проходили перед императором и вдовствующей императрицей. Но Ехонала ушла со своего места. Как бы забывшись, она гладила маленькую дворцовую собачку, которая прибежала в открытую дверь. Это было тщедушное существо, таких собачек специально недокармливали в щенячьем возрасте, дабы помешать росту, и они оставались настолько маленькими, что их без труда можно было спрятать в широкий рукав.
— Ехонала! — вызвал главный евнух.
Служанка уже исчезла. Ехонала продолжала играть с собачкой. Она обманывала себя, что будто забыла, где находится и зачем. Теребя собачку за длинные уши, она смеялась в сморщенную мордочку, которая была не больше человеческой ладони. Ехонала и раньше слышала об этих собачках, походивших на маленьких львов, но простым людям не дозволялось держать их, и здесь она впервые увидела такую.
— Ехонала! — провопил над ней Ань Дэхай, и она поспешно поднялась.
Он схватил девушку за руку:
— Ты забыла? Ты с ума сошла? Император ждет! Говорю тебе, он ждет — о, за это ты заслуживаешь смерти…
Она вырвала руку. Главный евнух отошел к двери и снова выкрикнул ее имя.
— Ехонала, дочь Чао, ныне покойного, племянница Муянги из Оловянного переулка. Возраст — семнадцать лет, три месяца и два дня…
Она вошла спокойно и непринужденно двинулась по огромному залу. Ее длинный халат из розово-красного атласа спускался до кончиков расшитых маньчжурских туфель на белых подошвах с каблуком посередине подошвы. Сложив свои красивые узкие руки на талии, она прошествовала перед троном, не повернув головы.
— Пусть пройдет снова, — сказал император.
Вдовствующая императрица разглядывала Ехоналу с невольным восхищением.
Предупреждаю тебя, — прошептала она, — у этой девушки неистовый характер. Это видно по ее лицу. Она слишком сильна для женщины.
Она красива, — возразил император.
Ехонала все еще не поворачивала головы и не видела говоривших.
— А какое значение имеет ее характер? — продолжал император. — Едва ли она будет сердиться на меня.
У него был мальчишеский голос, тонкий и нетерпеливый. Голос матери, напротив, был глубоким и неторопливым, он казался мудрым от прожитых лет.
Лучше не выбирать сильную женщину, которая к тому же еще и красива, — рассудительно объясняла она. — Отдай предпочтение той, которую ты видел во втором классе, — умное лицо, приятно выглядит, но…
Грубая кожа, — возмутился император, — похоже, что в детстве она переболела оспой. Несмотря на пудру, на ее лице видны отметины.
Ехонала теперь находилась прямо перед ним.
— Стой, — приказал император.
Она остановилась перед ним в профиль, с поднятой головой. Глаза смотрели куда-то вдаль, как будто ее сердце находилось далеко отсюда.
— Поверни лицо ко мне, — приказал он.
Медленно, как бы безразлично, она повиновалась. По правилам приличия девушка не смела поднимать глаза выше груди мужчины. На императора же она не должна была глядеть выше коленей. Однако Ехонала с невероятным напряжением посмотрела ему прямо в лицо. Под редкими юношескими бровями она увидела неглубоко посаженные глаза и влила в них всю силу своей души. Император долго сидел неподвижно. Потом сказал:
— Я выбираю эту.
— Если ты будешь выбрана Сыном неба, — говорила ей мать, то сначала служи его вдовствующей матери. Пусть она поверит, что ты думаешь о ней день и ночь. Узнай, что она любит, старайся сделать ей приятное, никогда не пытайся обмануть ее. Ей осталось жить не так уж много лет. Тебе потом хватит власти.
Ехонала вспоминала эти слова в первую ночь после императорского выбора. Она лежала в своей маленькой спальне — одной из трех выделенных ей комнат. Главный евнух приставил к ней старую служанку. Наложница обязана жить в одиночестве, пока император не пришлет за ней. Это могло случаться часто, а могло не случиться никогда. Бывало, что выбранная в наложницы девушка жила в стенах Императорского города до самой смерти, забытая своим господином, оставаясь девственницей, если только не подкупала евнухов, чтобы те упоминали ее имя перед ним. Но она, Ехонала, не будет забыта. Когда Сыну неба надоест Сакота, перед которой молодой правитель действительно чувствовал себя должником, он вспомнит о ней. Однако вспомнит ли? Император привык к красоте, и пусть даже их глаза встретились, могла ли она быть уверенной, что он вспомнит?
Ехонала лежала на кирпичной кровати, покрытой тремя матрацами, и размышляла. Теперь она должна планировать свою жизнь, нельзя терять ни одного дня. Иначе можно остаться одинокой и забытой девственницей. Она должна быть умной, осторожной, использовать мать императора. Надо стать полезной этой старой даме, с неустанной лаской оказывать ей маленькие услуги. А еще Ехонала попросит, чтобы ей давали уроки. Благодаря доброте своего дяди она уже умела читать и писать, но ее томила жажда настоящей учебы. Истории и поэзии, музыке и живописи — вот чему она хочет учиться. Впервые с тех пор, как она себя помнила, у нее оказалось время для себя самой, досуг, чтобы развивать свой ум. Она будет заботиться также и о своем теле, станет употреблять в пищу лучшие сорта мяса, натирать себе руки бараньим жиром, ушиться сухими апельсинами и мускусом, служанка дважды день будет причесывать ее после купания. Все это она будет делать ради удовольствия императора. А для себя она научится писать иероглифы кисточкой, как ученые, рисовать пейзажи, как художники, и прочитает много книг.
Атласное одеяло скользнуло по грубой коже ее рук, и она подумала: «Я никогда больше не буду стирать одежду, шить, молоть муку. Разве это не счастье?»
Две предыдущие ночи Ехонала не спала. Можно ли было заснуть в последнюю ночь дома, когда они с Сакотой разговаривали и мечтали? А потом ей пришлось утешать милую девушку. Не удалось выспаться и в прошлую ночь, проведенную в одной спальне с другими соискательницами, которые тоже ворочались в своих постелях. Но сегодня все страхи остались позади. Она выбрана, и эти три комнаты будут теперь ее маленьким домом. Комнаты небольшие, но роскошные: стены увешаны картинами, на стульях красные атласные подушки, столы из черного дерева, на балках потолка яркие узоры, а на полу гладкие изразцовые плиты. Решетчатые окна выходили во двор, где в круглом бассейне под лучами солнца сверкали золотые рыбки. На бамбуковой скамейке за дверью спала служанка. Никого не надо было бояться.
