Обыкновенно перед аудиенцией она желала видеть наследника. И теперь императрица взошла в свой паланкин, опустила занавески, и шестеро носильщиков подняли бесценную ношу на плечи. Они двинулись вперед быстрым шагом, а следом в маленьком паланкине понесли даму Мэй.

У входа во дворец наследника носильщики привычно опустили паланкин. Цыси сошла и, оставив фрейлину ждать, поспешила к сыну. У дверей детской на страже стояли евнухи, и когда императрица проходила мимо, они поклонились.

На столе в золотых подсвечниках горели толстые красные свечи из коровьего жира. В их мерцании она увидела своего ребенка. Он спал вместе с кормилицей на одеялах, уложенных на помосте из подогреваемых кирпичей. Удобно устроившись на руке кормилицы, малыш прижимался щекой к ее обнаженной груди. Ночью он, видимо, просыпался и кричал, и женщина дала ему грудь.

Цыси посмотрела на обоих со странной болезненной тоской. Это она должна была ночью слышать его плач, это она должна давать ему грудь, а потом засыпать в тишине и покое. Ах, когда она выбирала свою судьбу, то о такой цене не подумала!

Но Цыси заглушила голос своего сердца. Время выбора миновало с рождением сына, судьба ее была решена. Она была матерью не простого ребенка, а наследника империи, и всю себя она должна посвятить тому дню, когда он станет императором четырехсот миллионов подданных. Бремя маньчжурской династии легло на ее плечи. Сяньфэн слаб, но ее сын должен стать сильным. Она сделает его сильным, ему посвятит свою жизнь, ум, волю. Она пожертвует всем. Конечно, жаль, что любимые ею занятия в дворцовой библиотеке теперь выпадали все реже. Реже стали и уроки живописи. Возможно, когда-нибудь у императрицы найдется время заняться теми картинами, которые дама Миао не разрешала ей рисовать прежде, но пока времени не хватало.

Цыси вернулась в паланкин и закрылась занавесками от предрассветного ветра. Думы о спящем ребенке согревали ее сердце. Когда-то она возжелала стать императрицей. Теперь она родила наследника, и надо было удержать империю для сына.

У Тронного зала императрицу ждал принц Гун.

— Почтенная, вы опаздываете, — воскликнул он.

— Я задержалась у сына, — призналась Цыси.

— Надеюсь, почтенная, вы не разбудили наследника. Мальчик должен расти здоровым и сильным, его ожидает трудное правление.

— Не разбудила, — отвечала Цыси с достоинством. На этом разговор окончился.

Принц Гун поклонился и повел ее по внутреннему переходу к трону Дракона, за которым стояла высокая ширма, украшенная резьбой. В отсветах огромных фонарей, висевших высоко под разрисованными балками, трон поблескивал позолоченными драконами. Императрица села на свое обычное место за ширмой. Справа встала дама Мэй, а слева — евнух Ли Ляньинь.

Сквозь отверстия в ширме Цыси видела Зал аудиенций и далее террасу Дракона. Там уже собрались принцы и министры. Они приехали еще до полуночи на своих колясках, не имевших пружин, но зато обитых мехами, и намеревались передать прошения и записки самому императору. Разделившись согласно своему положению, вельможи стояли группами, каждая под знаменем из светлого шелка и темного бархата. Освещали террасу фонари, ярко горевшие по четырем углам нижнего двора. Фонари были сделаны в форме бронзовых слонов, державших факелы высоко поднятыми хоботами. Внутрь фигуры заливали масло, и питаемый им огонь устремлялся к небу, отбрасывая на террасу Дракона какой-то неистовый и беспокойный свет.

По Залу аудиенций расхаживала целая сотня евнухов, которые следили за фонарями, поправляли свои дорогие одежды, сиявшие драгоценностями, перешептывались и ждали. Никто не осмеливался возвысить голос. Странная тишина повисла над присутствующими, и чем ближе был час, определенный по звездам Советом астрологов, тем глубже становилось это безмолвие, походившее на забытье. Все застыло в ожидании. Незадолго до восхода солнца один из глашатаев протрубил в медную трубу. Это был знак: император выступил из своего дворца, императорская процессия была в пути. Она медленно продвигалась по широким нижним залам, проходя парадными входами в верхние залы, чтобы точно в час восхода прибыть к трону Дракона.

Глашатаи закричали:

— Смотрите на Властелина десяти тысячи лет! При этом возгласе императорская процессия показалась у входа в нижний двор. Утренний ветер развевал золотые знамена глашатаев. Следом появились красные с золотом туники императорской гвардии, во главе которой шел Жун Лу. За стражниками следовали одетые в желтое носильщики, державшие тяжелый золотой паланкин императора. Замыкали процессию знаменосцы.

Присутствующие упали на колени и прокричали священное приветствие: «Десять тысяч лет!.. Десять тысяч лет!..» — после чего уткнули лица в сложенные руки и не меняли этого положения, пока носильщики взбирались по мраморным ступеням на террасу Дракона. Из императорского паланкина вышел Сын неба. В сиянии золотых одежд, расшитых неизменными драконами, он прошествовал мимо красных и золотых колонн, поднялся по ступенькам на помост и сел на трон Дракона. Тонкие руки правителя легли на колени, а глаза неподвижно смотрели вперед. Опять наступила тишина. Толпа все еще не двигалась и не поднимала голов. Наконец, принц Гун встал на свое место справа от трона и громко зачитал имена принцев и министров в порядке их звания и того часа, когда они должны будут предстать перед Сыном неба. Аудиенция началась.

За своей ширмой Цыси напрягала слух, чтобы не пропустить ни слова. Из-за низкой спинки трона виднелись голова и плечи императора. Этот человек, такой величественный и такой надменный перед своими подданными, открывался ей в своем настоящем виде. Тощая желтая шея, видневшаяся из-под императорской шапочки с кисточками, казалось, принадлежала какому-то болезненному юноше, но никак не властному мужчине, а худые и узкие плечи еле выдерживали тяжесть одеяний.

Цыси наблюдала все это со смешанным чувством жалости и отвращения. Мысленно она дорисовывала к этим плечам хилое болезненное тело. Как же могли ее быстрые глаза не скользнуть дальше? Там, в зале, стоял Жун Лу во всей своей юной и мужественной красоте. Увы, они были так же далеки друг от друга, как север и юг. Ах, еще не пришел час, когда она сумеет его возвысить! Он не мог даже протянуть ей руку. Первой будет протянута ее рука, но когда представится такая возможность? Сначала надо утвердиться во власти настолько, чтобы никто не осмелился обвинить или запятнать ее имя. И вдруг, движимая чувством, которое гнала от себя, она взглянула в сторону дамы Мэй. Девушка стояла, прижавшись лицом к ширме, и завороженно глядела на…

— Отойди! — Цыси схватила даму Мэй за запястье, притянула к себе и, прежде чем отпустить, резко и больно выкрутила ей руку.

Девушка в ужасе повернула голову и встретилась с огромными темными глазами своей госпожи, свирепыми и гневными.

Цыси больше ничего не сказала, но не отводила взгляда до тех пор, пока девушка не опустила голову. По щекам фрейлины покатились слезы. Только тогда Цыси отвернулась. Но в душе ее шла жестокая борьба. Она не может позволить, чтобы сердце отвлекало ее разум. Она получила урок. Надо уметь властвовать над своими чувствами. Надо забыть о любви!

В это время перед троном стоял наместник одной из южных провинций. Не поднимаясь с колен, этот человек громко зачитывал свиток, который держал перед собой. Наместник обладал высоким тонким голосом, не сильным, но пронзительным. Он был знаменитым ученым и написал свой доклад рифмами в старинном классическом стиле. Только образованные люди могли понять его, и внимательно слушавшей Цыси это удавалось.

А суть была в следующем: на юге снова досаждали европейские торговцы. Предводительствовали англичане, которые разгневались по пустячному поводу. Он, наместник, даже стыдится упомянуть об этом перед троном Дракона. Однако из-за подобных пустяков разгорались войны. Как только белые люди не получали желаемого, они угрожали войной. Уговоры на них не действуют — это ведь варвары. А спор разгорелся всего-навсего из-за флага.