— Десятитысячелетняя, Старый Будда, — отвечали фрейлины. — Десятитысячелетняя.

Но она не обманывалась. Следующим своим указом она назначила лучших своих министров в состав императорской комиссии, которая отправится в страны Запада. Она требовала: _ — Поезжайте в другие страны и посмотрите, какие из них наиболее благополучные, наиболее процветающие, где народ наиболее счастлив, живет в мире и доволен своими правителями. Выберите четыре лучших страны и проведите по году в каждой. В каждой изучите, как правят правители, что подразумевается под конституцией и народным правлением, и привезите домой полное понимание этих вопросов.

У нее появились враги среди собственных подданных. Они говорили, что императрица склоняется перед иностранными завоевателями, что она потеряла гордость, что страна унижена ее смиренностью.

«Мы, китайцы, — писал ей некий китайский ученый, — презираемы как босяки, когда мы проявляем раболепие перед иностранцами, но что можно сказать, если наша императрица сама роняет свое достоинство своей слишком открытой дружбой с женами иностранных послов. Она улыбается и машет платком любой иностранке, которую замечает на улице, когда едет в своем паланкине поклоняться алтарю Неба. Мы слышали, что во дворцах уже появилась иностранная пища, залы обставлены иностранной мебелью, а посольствам позволяют устраивать скандалы».

А другой писал: «В таком возрасте императрице не пристало менять свои привычки и пристрастия. Даже иностранцы задаются вопросом, что за глубокие замыслы она имеет против них».

А еще один писал: «Несомненно, странные новшества во взглядах императрицы связаны только с поисками мира для себя в столь преклонном возрасте».

В ответ на мнения своих судей императрица улыбалась.

— Я знаю, что я делаю, — говорила она. — Я хорошо знаю, что я делаю, и ничто теперь мне не чуждо. О многих вещах я слышала давно, но только теперь обращаю на них внимание. Меня уверяли, но только теперь я верю.

Когда дни траура по Жун Лу закончились, императрица разослала пригласительные эдикты всем иностранным посланникам, их женам и детям на великое пиршество в первый день Нового года. Посланники должны были пироватБ в большом пиршественном зале, а дамы в личном пиршественном зале императрицы. Императорские наложницы должны были принять детей в своих покоях, а служанки и евнухи позаботиться о них!

Никогда раньше императрица не устраивала столь грандиозного пира. Император должен был оставаться вместе с посланниками, а она появится в конце. К столу готовились как восточные, так и западные блюда. На кухнях трудились триста поваров. Были приглашены придворные музыканты, а императорские актеры составили программу из четырех пьес, каждая длительностью в три часа.

Императрица тоже проявила усердие. Она приказала дочери своего» полномочного посла в Европе, молодой красивой девушке, которая должна была присутствовать при дворе в течение двух лет, научить ее приветствиям на английском. Франция, заявила императрица, изучив географические карты, была слишком маленькой страной, чтобы обращать внимание на ее язык. Америка была слишком далекой и грубоватой, но там, кстати, говорили по-английски. Англия управлялась великой женщиной, к которой она всегда испытывала нежность. Поэтому она выбрала язык английской королевы. Действительно, она даже приказала повесить портрет королевы Виктории в своей спальне и, изучив его, заявила, что на лице королевы она обнаружила такие же морщины, как у нее самой.

Как же поразились иностранные посланники, когда императрица приветствовала их на английском языке! Ее внесли в зал в императорском паланкине, который несли двенадцать носильщиков в одинаковой желтой одежде, и император шагнул вперед, чтобы помочь ей. Она вышла, ее рука, сверкая драгоценностями, легла на его плечо. Роскошные золотые одеяния были расшиты яркими голубыми драконами, — шею украшало длинное ожерелье из крупных ровных жемчужин, головной убор был увенчан цветами из рубина и нефрита, кивая головой направо и налево, она прошествовала к трону с прежним своим изяществом. Что она говорила? Один за другим посланники склонялись перед ней, но не до полу, прислушиваясь к словам, которые поначалу трудно было узнать.

— Хао ти диу? — говорила она. — Ха-пи ниу йеа! Те-рин-ка ти![5]

Постепенно гости поняли, что императрица спрашивала, как они поживают, она поздравляла их с Новым годом и приглашала пить чай. Иностранные посланника, высокие чопорные мужчины в строгих костюмах были необычайно тронуты и разразились аплодисментами, которые сначала застали императрицу врасплох и даже смутили ее, поскольку никогда в жизни она не видела, чтобы мужчины хлопали в ладоши. Но разглядывая угловатые иностранные лица, она поняла, что это одобрение ее усердия, и тихо засмеялась, очень довольная собой. Сидя на троне, она заметила министрам и принцам:

— Видите, как легко подружиться даже с этими варварами! Требуется только небольшое усилие со стороны цивилизованных людей.

В прекрасном настроении заканчивался день пиршества. Когда иностранные дамы и их дети были пожалованы подарками, а их слугам были розданы деньги, завернутые в красную бумагу, императрица удалилась в свою спальню. У нее вошло в привычку заново просматривать свои дни и годы, размышляя над своей долгой жизнью и обдумывая будущее своего народа. Ей удался этот день, думала она. Она заложила основу для согласия и дружбы с иностранными державами, которые могли быть как друзьями, так и врагами. Она снова подумала о Виктории, английской королеве, с которой ей хотелось бы встретиться и поговорить о том, как сделать мир единым.

«Все под Небесами одна семья», — сказала бы она Виктории…

Увы, прежде чем мечты ее могли осуществиться, из-за моря пришло известие, что Виктория умерла. Императрица была ошеломлена.

— Как умерла моя сестра? — вскричала она.

Когда она услышала, что Виктория, почитаемая и любимая своим народом, умерла от старости, как умирает простой смертный, боль острым мечом пронзила ее сердце.

— Умереть должны мы все, — прошептала императрица.

Но пока еще она не чувствовала, что смерть стоит рядом с ней. Для себя она решила, что должна найти наследника, настоящего наследника, ибо если Виктория умерла, то и она не бессмертна, хотя силы еще не покинули ее. Она могла бы прожить еще пару лет и даже больше, чтобы увидеть, как ребенок превращается в юношу, а может быть, если Небеса будут благосклонны, увидеть, как он достигнет зрелости, прежде чем она ляжет в императорский гроб. Это было ее долгом — найти наследника, ребенка, за которого она могла бы править и готовить его к трону. На этот раз она позволит наследнику узнать, каков мир. Она призовет для него учителей с Запада. Да, она позволит ему иметь железные поезда и военные корабли, и ружья, и пушки. Он должен научиться вести западную войну, потом, когда ее уже не будет, как не стало Виктории, он сможет сделать то, что не удалось ей. Он сбросит врага в море.

Какого выбрать ребенка? Какого? Этот вопрос мучил ее, пока внезапно она не вспомнила, что во дворце Жун Лу родился мальчик. Дочь родича, жена принца Цунея, всего несколько дней назад родила сына. Этот ребенок, этот мальчик, был внуком Жун Лу. Она склонила голову, чтобы скрыть свою улыбку от Небес. Это поднимет ее любимого даже на трон Дракона! Такова была ее воля, и Небо должно ее одобрить.

Она не станет объявлять о своем выборе слишком скоро. Она умиротворит богов и будет охранять жизнь избранника, скрывая свой замысел, пока не увидит императора на смертном одре — а этого, несомненно, не придется долго ждать, так как страдание и болезни снедали его плоть. Он чувствовал себя настолько плохо, что ей самой пришлось совершать осенние жертвоприношения. Древний закон предписывал, что наследник не должен быть объявлен, пока лицо императора не повернется к Желтым источникам и смерть не подойдет совсем близко. А если смерть не подойдет сама, то ее евнух мог самым изысканным образом отравить…