Объемистый документ объясняет достаточно, чтобы заподозрить самое страшное. Профессор Грегг, сопоставив многочисленные исчезновения в Уэльсе, надпись на камне, описание древнего географа и черную печать, сделал вывод, что ужасная раса смуглых существ с незапамятных времен живет под холмами безлюдного Уэльса. Он разгадал послание на черной печати и доказал, что мальчик-идиот, сын куда более могущественного, чем обычный человек, отца, унаследовал чудовищные воспоминания и возможности. В ту странную ночь в своем кабинете профессор с помощью черной печати призвал “ужасное превращение холмов” и пробудил в идиоте ужасы отцовского наследства. Он “видел, как его тело раздулось, словно пузырь, а лицо почернело…”. Потом проявились нечеловеческие последствия, и профессор Грегг познал космический ужас в его самой страшной форме. Ему предстали жуткие пропасти, и он, подготовленный этим, отправился туда, где были дикие горы. Он собирался встретиться с “маленьким народцем”, и его документ заканчивается такой фразой: “Если случится так, что я не вернусь, то не имеет смысла рассказывать сейчас о моей ужасной судьбе”»[156].

Лавкрафт также излагает содержание «Повести о белом порошке» из того же романа, где «достигается абсолютная кульминация жуткого страха. Фрэнсис Лестер, молодой студент юриспруденции, испытывает нервный срыв из-за уединенного образа жизни и переутомления и покупает некое снадобье у аптекаря, не очень-то внимательного к своим лекарствам. Как потом выясняется, в снадобье есть соль, которая в зависимости от времени и температуры меняет свои безобидные свойства на самые ужасные; короче говоря, из нее получается средневековый vinum sabbati, который принимали во время оргий на ведьминских шабашах ради жутких перевоплощений и — если принимали неправильно — невыразимых последствий. Ни о чем не подозревая, юноша регулярно разводит белый порошок в стакане воды и пьет после еды, и поначалу порошок как будто идет ему на пользу. Но постепенно его ожившая душа начинает требовать развлечений; он много времени проводит вне дома и очень сильно меняется психологически. Однажды у него на правой руке появляется странное мертвенно-бледное пятно, и он возвращается к своему уединению; в конце концов вовсе перестает выходить из комнаты и никого к себе не пускает. Вызванный врач покидает дом в ужасе, говоря, что он ничем не может помочь. Через две недели сестра больного, прогуливаясь снаружи, видит в окне запертой комнаты чудовищное существо, а слуги сообщают, что еда, оставленная у дверей, остается нетронутой. Переговоры через закрытую дверь ни к чему не приводят, разве что глухой голос просит всех уйти. Наконец, дрожащая служанка сообщает нечто ужасное. Потолок в комнате, которая расположена под комнатой Лестера, покрыт жуткой черной слизью, а на кровати целая лужа этой нечисти. Доктор Габерден, вынужденный прийти еще раз, ломает дверь в комнату юноши и без остановки бьет железной палкой обнаруженное там полуживое существо, которое представляет собой “черную вонючую массу, не твердую и не жидкую, разлагающуюся на глазах, меняющуюся и растекающуюся”. Горящие точки посередине напоминают глаза, и, прежде чем умереть, существо поднимает нечто вроде руки. Вскоре врач, не в силах забыть то, что он видел, умирает на пути в Америку, где он намеревался начать новую жизнь»[157].

Рассказ «Белые люди» — последнее из наиболее значительных произведений раннего периода творчества А. Мейчена — был написан, когда его жена Амелия умирала от рака, и это наложило тяжелый отпечаток на текст. При всем литературном совершенстве «Белые люди» выглядят несколько невнятными и невразумительными. Впрочем, Лавкрафт оценивал это произведение очень высоко: «Менее знаменитой и менее целостной, чем “Великий бог Пан”, но гораздо более выдержанной в создании атмосферы и выше по художественным достоинствам стала любопытная и тревожная хроника “Белые люди”, в основе которой дневник или записки маленькой девочки, которую няня познакомила с запретным колдовством и убивающими душу обычаями зловещего ведьминского культа — того культа, слухи о котором крестьяне передают из уст в уста по всей Западной Европе. Его члены иногда убегают один за другим в лесную чащу или на пустошь ради отвратительных оргий ведьминских шабашей. Повествование мистера Мейчена, триумф мастерского отбора и сдержанности, аккумулирует невиданную силу по мере продолжения детского лепета с упоминанием странных “нимф”, “куколок”, “белых, зеленых, алых обрядов”, “букв Акло”, “языка Чиан”, “игр Мао” и так далее, обрядам, о которых няня узнала от своей бабушки-колдуньи, она учит трехлетнего ребенка, и безыскусное описание страшных тайн содержит в себе ужас, смешанный с печалью. Злые чары, отлично известные антропологам, описываются с детским простодушием. В конце концов, зимним вечером ребенок совершает колдовское путешествие к старым валлийским холмам, и это колдовство придает нетронутой природе волшебство, странность, абсурдные чувства. Подробности путешествия показаны с поразительной живостью, и даже самый строгий критик признает в повествовании шедевр фантастической прозы, с невероятной силой передающий скрытый ужас и космическую аберрацию. В конце концов ребенок, которому уже исполнилось тринадцать лет, находит в темной чаще нечто таинственное и гибельно-прекрасное. В итоге девочкой завладевает ужас, как предсказано в прологе, но она вовремя принимает яд. Подобно матери Элен Воан в “Великом боге Пане”, девочка встретила страшное божество. Ее находят мертвой в черном лесу рядом с непонятной вещью, которую она отыскала; эта вещь — светящаяся белым светом статуя римской работы, с которой связаны страшные слухи Средневековья и которую теперь разбивают в пыль»[158].

Находясь в депрессии после смерти жены, в 1899 г. Мейчен обратился к оккультизму и поискам тайного мистического знания. Под влиянием А.Э. Уайта он вступил в известный герметический орден «Золотая заря», где состояли многие видные литераторы, в том числе и такие известные авторы историй о сверхъестественном, как Э. Блэквуд и С. Ромер.

Знакомство с миром реального оккультизма не пошло на пользу ни Мейчену-человеку, ни Мейчену-литератору. Впоследствии он воспоминал об этом периоде своей жизни: «Должен сказать, что, вступая в Орден, я стремился к чему-то большему, чем получить возможность время от времени развлекаться не самым обычным образом… Я испытал ряд странных переживаний — они и по сей день кажутся мне странными, — ибо в них были вовлечены мое тело, разум и дух, и я полагал, что Орден, о котором все что-то слышали, но никто ничего не знал, мог бы стать проводником на моем пути, пролить свет на эти странные явления. Но, как я уже отметил, я ошибался…»[159] Годы членства в мистических орденах сопровождались созданием аллегорических сочинений, наполненных оккультным и алхимическим символизмом, но скучноватых и мало любопытных обычному читателю. С 1904 г. Мейчен перестал посещать собрания друзей-оккультистов и, судя по всему, потерял интерес к практическому мистицизму.

После выхода в 1907 г. романа «Холм грез», не вызвавшего почти никакого интереса у публики, Мейчен начал активно заниматься журналистикой, с 1910 г. постоянно работая в газете «Ивнинг ньюс».

В начале Первой мировой войны сенсацию вызвала публикация рассказа А. Мейчена «Лучники». Дело было не только в содержании текста, вызывавшего, как отмечал Лавкрафт, «к жизни популярную легенду об “ангелах Монса” — призраках английских лучников, сражавшихся при Креси и Азенкуре, которые в 1914 году пришли на помощь теснимым полкам “старых негодяев” Англии»[160]. Удивила реакция на «Лучников», о которой известные исследователи оккультизма Л. Повель и Ж. Бержье написали так: «Десятки солдат написали в газету: этот господин Мейчен ничего не выдумал. Они своими глазами видели под Монсом ангелов св. Георгия, влившихся в их ряды. Они могли засвидетельствовать это своим честным словом. Таких писем было опубликовано много, и Англия, жадная до чудес в такой опасный для нее момент, взорвалась… Более двенадцати раз Мейчен повторял в газетах, что его рассказ был чистейшей выдумкой — но никто и никогда ему не верил»[161].