Станислав Жолкевский оставался в Москве лишь до осени, постаравшись сделать все, чтобы новые подданные Владислава изменили свое представление о поляках, буйствовавших в русской столице в период царствования первого Лжедмитрия.
Гетман распустил по домам больных и увечных, отправил на все четыре стороны самую неуправляемую часть своего войска — две с половиной тысячи немецких, английских и французских наемников, перешедших к нему от Делагарди во время клушинской битвы, — оставив на службе лишь восемьсот лучших солдат. Общая численность его армии после всех сокращений составила около семи тысяч человек.
Солдат поставили на довольствие за счет русской казны, перед ними распахнули сокровищницы московского Кремля. Гетман Жолкевский, проведя инспекцию кремлевских хранилищ, был несколько разочарован: слухи приписывали московским царям несметные богатства. Его же глазам открылась гора серебряной и золотой посуды довольно грубой отделки, использовавшейся на царских пирах и составлявшей львиную долю сокровищ. Впрочем, многочисленные знаки царской власти — от тронов и корон до скипетров и роскошной, украшенной драгоценными камнями одежды — впечатляли даже такого изысканного ценителя, как польский гетман. Царские регалии было приказано не трогать, они предназначались для Владислава. Наемники взяли лишь несколько корон и скипетров в залог, до уплаты им полного жалованья. Однако менее ценные предметы из кремлевских запасов и часть церковных украшений боярское правительство было вынуждено продать в счет оплаты услуг своих новых союзников. Им также раздали деньги, полученные от продажи ценностей свергнутого Василия Шуйского — мехов, одежды, драгоценных камней. Боярское правительство распределяло сокровища со стандартной формулировкой: «По государеву цареву и великого князя Владислава Жигимонтовича, всея Русии, указу и по боярскому приговору».
Описи, составленные дьяками, дают представление о золотом дожде, пролившемся на поляков и бывших наемников Делагарди, перешедших к Жолкевскому на службу: «Немцом в заслуженное, из государевой казны дано… чепми золотыми, золотом, и ковшами, и посохом, да жемчугом и каменем и запонками, 16 мисок да ложка золоты, сукнами, соболями… пуговицы ломаные, что спарываны с платьев, крестов и окладней, и перстней, и зерен жемчюжных на спнях и на нитях, и каменья и жемчюгу, что спарывано с платья, и камок, и бархатов, и полотен».
На Денежном дворе переливали в золотые и серебряные монеты драгоценные сосуды и украшения с царских поясов, в дело шли драгоценные камни, снятые с покровов усопших русских государей в Архангельском соборе и роскошной конской сбруи, предназначенной для царских выездов, переплавили серебряную печать Василия Шуйского и обратили в монеты накладные серебряные и золотые украшения его трона.
Первые недели пребывания поляков в Москве стали праздником для московских купцов: они за бесценок скупали выставляемые на торги церковные ценности. «А кресты и запонки, и перстни, и окладни, и жемчуг, и платье, и бархаты, и камки, отласы, ценили гости по дешевой цене», — сухо свидетельствует роспись.
Распродажа кремлевской сокровищницы оправдывалась государственной необходимостью, но одновременно шел и обычный грабеж, причем русские аристократы в этом отношении ни в чем не уступали пришельцам. Поляки в одном из дипломатических документов, описывая судьбу царских хранилищ, утверждали, что «как только впускали туда боярина, он наполнял свои карманы и удирал».
Гетман Жолкевский сумел убедить москвичей, что его регулярная армия — это не тот сброд, который пришел в Россию вместе с первым Лжедмитрием и отличался буйством и пренебрежением к местным обычаям. Королевское войско подчинялось жестким артикулам, принятым сеймом в 1609 году и требовавшим от солдат подчинения командирам и уважения к мирному населению. Отступление от дисциплинарных норм каралось смертью.
Жолкевский отогнал от стен столицы Лжедмитрия, наладил снабжение своего войска, установил дружеские отношения с боярами и патриархом. Все большие дела были сделаны — оставалось только ждать прибытия в Москву Владислава, чтобы положить русскую столицу к ногам юного королевича. Велико же было удивление бояр, когда гетман сообщил, что отправляется в ставку короля, чтобы убедить его, не мешкая, подписать договор, а вместо себя оставляет Александра Гонсевского. Карман Жолкевскому жгли две инструкции Сигизмунда, разрушавшие все московские договоренности. Следовало спасать не только свою честь, но и жизни запертых в огромном городе солдат. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы представить, на кого обратится ярость русских, если они узнают о королевском обмане!
В свите гетмана Россию покидали низложенный Василий Шуйский и двое его братьев. Жолкевский распорядился вернуть Шуйскому царское одеяние, чтобы плененный монах не превратил триумф в пародию. Поначалу братьев Шуйских держали в лагере под Смоленском, отложив отправку их в Польшу до взятия города. Торжественный въезд гетмана в Варшаву состоялся лишь 29 октября 1611 года. За коляской гетмана катила запряженная шестерней королевская карета, в которой расположился Василий Шуйский с братьями. Знатного пленника обрядили в белый, шитый золотом кафтан и высокую шапку. Как свидетельствуют очевидцы, на приеме в королевском дворце Шуйский держался спокойно и с достоинством. После окончания приветственной речи Жолкевского, в которой он просил о милости для Шуйских, подчеркнув, что привел их к королю «не в качестве пленников, а как живой пример превратности человеческой судьбы», свергнутый царь выступил вперед и поклонился королю, коснувшись по русскому обычаю рукой земли. Братьев допустили до целования руки Сигизмунда, но тут раздались протестующие возгласы сенаторов, требовавших мщения за резню поляков в Москве в мае 1605 года.
Это возмущение сказалось на судьбе пленников. Сигизмунд приказал отправить Василия Шуйского и его братьев в Гостынинский замок, расположенный в двухстах километрах от Варшавы. Их следовало содержать анонимно и в разных камерах.
Для двух из высокопоставленных узников заключение продолжалось чуть меньше года. Живые, они все еще представляли угрозу династическим планам польского короля. Поэтому перед началом похода Сигизмунда на Москву в сентябре 1612 года Василия и Дмитрия Шуйских умертвили в их камерах, представив дело как естественную смерть. В акте о смерти бывшего московского властителя чиновник записал: «Покойник, как об этом носится слух, был великим царем московским».
Польский король пощадил лишь младшего из братьев Шуйских — Ивана, которому приказали забыть о своем имени и происхождении, назвав Иваном Левиным. «Мне вместо смерти наияснейший король жизнь дал», — рассказывал благодарный за милосердие Иван Шуйский знакомым, когда после многих лет заключения вернулся в Москву.
Прах Василия Шуйского перевезли на родину и перезахоронили в Архангельском соборе лишь в 1635 году, после заключения мира России с Польшей. Вернуть царские останки, зарытые у дороги между Торунем и Варшавой, стало возможным после длительных дипломатических усилий Москвы. «Мы славу себе вековую учинили тем, что московский царь и брат его лежат у нас в Польше, и погребены они честно, и устроена над ними каплица каменная», — отвечали поляки на все запросы России.
Однако вернемся к событиям в России после низложения Василия Шуйского. В сентябре 1610 года Москва провожала в лагерь короля под Смоленском огромное, более чем в тысячу человек, посольство. Его задачей было убедить Сигизмунда подтвердить все условия договора об избрании Владислава, заключенного от имени короля Станиславом Жолкевским. Гетман позаботился, чтобы посольство возглавили два человека, оставлять которых в Москве было опасно, — умный и честолюбивый митрополит Ростовский Филарет Романов, интриговавший против Владислава, и боярин князь Василий Голицын, который сам был не прочь занять место свергнутого Василия Шуйского. 7 октября 1610 года русские представители прибыли под Смоленск, еще не зная, что каждому их них придется делать выбор: или нарушить данную москвичам клятву, или стать польскими пленниками. Двуличный король на этот раз говорил прямо. О снятии осады Смоленска и речи не шло, а послы и их свита должны были принести присягу двум властителям: Сигизмунду и его сыну. Начался многодневный процесс переламывания воли посольства. Тех, кто соглашался признать своим монархом Сигизмунда, он одаривал имениями и должностями, упрямцев держал впроголодь, отселив из домов в холодные, продуваемые октябрьскими ветрами палатки. Посольство раскололось. Многие, в том числе Филарет Романов и Василий Голицын, остались верны данной в Москве в Успенском соборе клятве «умереть, а не уступить» — этих упрямцев король, забыв о неприкосновенном статусе послов, объявил в апреле 1611 года пленниками и отправил в Польшу. Присягнувших ему бояр Сигизмунд послал в Москву — вести в русской столице пропаганду в его пользу. С ними отправились и посольские рангом поменьше, отказавшиеся изменить данной Владиславу присяге. Их Сигизмунд, не считая ценными заложниками, отпустил на все четыре стороны. К Москве устремились и сотни ожесточенных смоленских помещиков, у которых за отказ присягнуть Сигизмунду король отнял их имения. Эти привычные к оружию люди, которым больше нечего было терять, жаждали мести. Враг определился: польский гарнизон в Москве и боярское правительство, которое после своего воззвания к защитникам Смоленска сдать крепость Сигизмунду получило клеймо предателей.
