Со свистом выдохнув воздух изо рта, он пристально посмотрел на бутылку.
Уэст был способен пересказать, слово в слово, первую страницу книги, которую он читал десять лет назад.
– Гормоны, – прошептал он. – Гормоны Дарлинга!
Гормоны, которые сделали что-то с его мозгом. Ускорили его процессы, заставили его работать лучше и интенсивнее, чем когда-либо прежде. Сделали так, что он думает теперь яснее и четче.
– О господи… – произнес он.
Хороший рывок для начала. И теперь…
«Человек, который обладал этими гормонами, мог управлять Солнечной системой» – именно так сказал Белден.
Белден искал их, разворотив и перевернув все, и Дарлинг тоже занимался поисками. Дарлинг, который, между прочим, считал, что гормоны у него. Он полагал, что разыграл шутку с Невином и Картрайтом, и допился до смерти, пытаясь найти бутылку, в которой они находились.
И все эти годы гормоны были в этой бутылке на каминной полке!
Кто-то еще сыграл шутку с ними всеми. Возможно, Лэнгдон. Тот, кого отдали в качестве домашнего животного к существу, настолько чудовищному, что даже Картрайт не стал называть его.
Дрожащей рукой Уэст поставил бутылку обратно на каминную полку, положил около нее пробку. Он на какое-то время задержался там, сжимая руками полку и устремляясь глазами к смотровой щели около камина. Он пристально вглядывался в долину, где темный цилиндр был устремлен вверх, как будто старался оторваться от скалистой планеты и направиться к звездам.
«Альфа Центавра» – корабль с космическим двигателем, который не смог заработать. Что-то не так… что-то не так…
Рыдание сдавило горло Уэста, и он с силой вцепился в каминную полку – так, что даже почувствовал боль.
Он знал, в чем была ошибка!
Он изучил проекты двигателя на Земле.
И теперь проекты были снова перед его глазами, он помнил их – каждую линию, каждый символ, как будто они были выгравированы в его мозгу.
Он видел, в чем проблема: нужно лишь сделать простую корректировку, после чего двигатель наверняка заработает. Десять минут… ему требуется только десять минут. Так просто. Так просто. Настолько просто, что было трудно поверить в то, что неисправность не была найдена прежде и все великие умы, которые работали над этим двигателем, не смогли ее заметить.
Была мечта – вещь, о которой он не смел говорить вслух и даже про себя. Вещь, о которой он не смел даже думать.
Уэст выпрямился и снова оглядел комнату. Он взял бутылку и во второй раз поднял ее в знак приветствия. Но на сей раз у него имелся тост для умерших людей и существа, которое скулило в углу.
– За звезды! – произнес он.
И он пил и пил – без остановки.
Все ловушки Земли
Перевод С. Васильевой
Инвентарная опись была очень длинной. Своим убористым четким почерком он исписал много страниц, перечислив мебель, картины, фарфор, столовое серебро и прочие предметы обстановки – все движимое имущество, накопленное Баррингтонами за долгий период семейной истории.
И теперь, заканчивая опись, последним пунктом он внес в нее самого себя:
Один домашний робот Ричард Дэниел, устаревший, но в хорошем состоянии.
Отложив в сторону перо, он собрал все страницы описи в аккуратную стопку и положил на нее сверху пресс-папье – маленькое, тончайшей резьбы пресс-папье из слоновой кости, которое тетя Гортензия привезла из своего последнего путешествия в Пекин.
На этом его работа закончилась.
Отодвинув стул, он встал из-за письменного стола и неторопливо прошелся по гостиной. В этой комнате было собрано множество самых разнообразных реликвий из семейного прошлого. Здесь над каминной полкой висел меч, который когда-то, давным-давно, носил Джонатон во время войны между штатами, а под ним, на самой полке, стоял кубок, который завоевал Коммодор на своей прославленной яхте, и банка с лунной пылью, которую привез Тони, вернувшись после пятой высадки человека на Луну, и старый хронометр с давно уже выброшенного на свалку семейного космического корабля, совершавшего в свое время рейсы на астероиды.
И на всех стенах почти вплотную друг к другу висели фамильные портреты, и мертвые взирали с них на мир, который они помогали создавать.
И Ричард Дэниел подумал, что среди тех, кто жил в последние шестьсот лет, не было ни одного, кого бы он не знал лично.
Вот справа от камина висит портрет старого Руфуса Эндрью Баррингтона – судьи, который жил лет двести назад. А по правую руку от Руфуса находится Джонсон Джозеф Баррингтон, возглавлявший Бюро паранормальных исследований, на которое человечество некогда возлагало огромные надежды, ныне утраченные. У двери же, которая ведет на веранду, смутно виднеется хмурое пиратское лицо Дэнли Баррингтона, положившего начало семейному благосостоянию.
И многие, многие другие – администратор, искатель приключений, глава корпорации. Все добрые и честные люди.
Но все пришло к концу. Семья иссякла.
Медленным шагом Ричард Дэниел начал свой последний обход дома – гостиная, тесно заставленная мебелью, небольшой рабочий кабинет со старинными сувенирами, библиотека с рядами древних книг, столовая, в которой сверкал хрусталь и мягко светился фарфор, кухня, блестевшая медью, алюминием и нержавеющей сталью, и спальни на втором этаже, каждая из которых хранила отпечаток личности своих прежних хозяев. И наконец, спальня, где скончалась тетя Гортензия, со смертью которой перестало существовать семейство Баррингтонов.
В опустевшем жилье не ощущалось заброшенности – дом словно ждал, что вот-вот в него возвратится былое оживление. Но впечатление это было обманчивым. Все портреты, весь фарфор и серебро, все, что находилось в его стенах, будет продано с аукциона, чтобы покрыть долги. Комнаты будут опустошены и ободраны, вещи разбредутся по белу свету, и последним оскорблением будет продажа самого дома.
Та же судьба ждала и его самого, подумал Ричард Дэниел, ибо он тоже был движимой собственностью. Был частью всего этого имущества, последним пунктом инвентарной описи.
Однако ему они уготовили нечто похуже простой продажи. Потому что прежде, чем пустить с молотка, его должны будут переделать. Ведь никто не захочет дать за него, такого, какой он сейчас есть, приличную сумму. И кроме того, еще существовал закон – закон, который гласил, что ни один робот не имел права жить одной жизнью более ста лет. А он без единой переделки прожил в шесть раз больше.
Он посетил адвоката, и адвокат посочувствовал ему, но не подал никакой надежды.
– Если исходить из закона, – сказал он Ричарду Дэниелу своей отрывистой адвокатской скороговоркой, – в настоящий момент вы являетесь злостным правонарушителем. Просто ума не приложу, как вашим хозяевам удалось выйти сухими из воды.
– Они очень любили старинные вещи, – проговорил Ричард Дэниел. – А потом, ведь меня видели очень редко. Почти все время я проводил в доме. Я нечасто отваживался выходить на улицу.
– Но существуют же официальные документы, – возразил адвокат. – Вы непременно должны быть зарегистрированы.
– У этой семьи, – пояснил Ричард Дэниел, – когда-то было много влиятельных друзей. Вам должно быть известно, что до того, как для них наступили трудные времена, Баррингтоны были весьма выдающимися фигурами в политике и многих других областях.
Адвокат понимающе хмыкнул.
– Мне все-таки не совсем ясно, – произнес он, – почему вы так противитесь этому. Ведь вас не изменят полностью. Вы останетесь все тем же Ричардом Дэниелом.
– А разве я не утрачу все свои воспоминания?
– Разумеется. Но воспоминания не так уж важны. И вы накопите новые.
– Мне дороги мои воспоминания, – сказал ему Ричард Дэниел. – Это все, что у меня есть. Это единственная истинная ценность, которую оставили мне минувшие шестьсот лет. Вы можете себе представить, господин адвокат, что значит прожить шесть веков с одной семьей?
– Думаю, что могу, – промолвил адвокат. – А что, если теперь, когда семьи уже больше нет, эти воспоминания заставят вас страдать?
