Впрочем, бульдозеры пригодились не только для того, чтобы заживо замуровывать японцев в их же бункерах. Вскоре им нашлась другая работа. Неподалеку от КП полковника Эдсона, на прибрежном песке лежали в ряд десятки тел убитых морских пехотинцев. И запах на берегу стоял такой, что не продохнуть. Погибших даже нечем было прикрыть — они так и лежали, обезображенные жуткими ранами и тронутые тленом. Один из бульдозеров отрядили рыть братскую могилу — там же, на песчаном пляже. То была длинная, прямоугольной формы и метровой глубины траншея. Следом за тем солдаты из похоронной команды принялись укладывать туда тела погибших. Они проделывали это очень бережно — так, чтобы их товарищи по оружию и в смерти держались плечом к плечу. А в это время капелланы — католический и протестантский, — стоя на краю по разные стороны братской  могилы, читали по убиенным рабам Божьим заупокойную молитву. Однако время поджимало: мертвецов уже нельзя было дольше держать на открытом воздухе, особенно тех, кого извлекли из воды. Поэтому, как только были произнесены последние слова молитвы, бульдозер развернулся и начал засыпать тела убитых землей. Аминь!..

Полдень. Последние уцелевшие на Бетио пальмы уже превратились в жалкие обрубки, обращенные обугленными, дымящимися верхушками к голубому небу. Они больше не отбрасывали тени, и под раскаленным солнцем, куда ни кинь взор, открывалось одно и то же трагическое зрелище: покрытые копотью гребни некогда белоснежных дюн, сплошь усеянные обгоревшими, искореженными обломками. Точно такое же впечатление иной раз производят сюрреалистические полотна, на которых земля предстает в виде запустелого кладбища, омытого лучезарным светом, струящимся из мирного поднебесья, не омраченного ни единым облачком. Итак, десантники из 1-го штурмового батальона Шестого полка, окопавшись в «черном» секторе неподалеку от берега, ожидают, когда им подвезут свежую воду, а заодно, когда подоспеет подкрепление. Они натягивают поверх воронок все, что только можно, лишь бы укрыться от безжалостных солнечных лучей, жалящих подлеще разъяренных пчел. В 13 часов 30 минут поступает приказ — переходите в наступление на восточном фланге. Подпись: «Эдсон». Ну что на это скажешь? Только одно: «шестой» есть «шестой», а это, стало быть, означает, что высокое положение обязывает — всегда и везде. Пожалуй, лишь мысль о принадлежности к «шестому ударному» и поддерживает сейчас боевой дух у десантников. Ну а то, что не подвезли воду, не беда: до начала атаки время еще есть — значит, можно перекурить.

13 часов 55 минут. На Бетио прибывает генерал-майор Смит, командующий 2-й дивизией морской пехоты. Полковники Эдсон и Шуп принимают его в убогом КП, представляющем собой огромную воронку, частично укрытую от испепеляющих солнечных лучей полотнищами плащ-палаток и накидками. Смит, в круглой каске, очках без оправы, рубашке с короткими рукавами и расстегнутым воротничком, подпоясанный ремнем, на котором покачивается кобура с кольтом вороненой стали, больше похож на ученого мужа, нежели на генерала. В «аллигатор», на борту которого он отбыл на остров, угодил неприятельский пушечный снаряд, и осколком тяжело ранило водителя. Смит, не проронив ни звука, покинул подбитый бронетранспортер и пересел на другой — впрочем, вид у дивизионного командира был слегка озабоченный. Теперь американцев и на суше превосходили японцев по количеству вооружения и боевой техники. К этому же времени на остров высадились дополнительные подразделения средних танков, по 32 тонны весом каждый, а также — большое число гусеничных транспортеров  с 75-миллиметровыми орудиями. «Итак, на этот час наше положение таково...» — начал свой доклад полковник Эдсон. Далее он сообщил командующему о том, что японцы пока удерживают треть территории в восточной части острова (изображенном на карте в виде птичьего хвоста), которая подвергается непрерывным бомбардировкам с моря и воздуха. В других же местах японцы держатся поодиночке или малочисленными группами буквально насмерть. И выбить их с позиций так же тяжело, как вырвать сломанный коренной зуб. Впрочем, лучше, как говорится, один раз увидеть, чем сто раз услышать. «Тогда идемте поглядим», — соглашается Смит.

15 часов. Наконец-то пехотинцам из «Шестого» штурмового подвозят долгожданную воду.

16 часов. Прибыли еще бидоны с водой. Бойцам также раздали соль в таблетках. (Вместе с потом из организма, как известно, выводятся и соли, необходимые для поддержания их жизнедеятельности.) Наступление продолжается. 1-й батальон Шестого полка делает свое дело методично — как какую-нибудь рутинную, но очень нужную работу.

16 часов 5 минут. После обхода «своих» позиций генерал-майор Смит радирует адмиралу Хиллу, командующему оперативной группой-53: «Обстановка по-прежнему неблагоприятная. Скорая очистка Бетио представляется невозможной. Вследствие тяжелых потерь среди офицеров затруднено командование отдельными подразделениями. Противник продолжает оказывает упорное сопротивление в квадратах 212, 213, 214, 237, 210, 209, 208 (в восточной части острова). Большая часть неприятельских укреплений на восточной оконечности острова не пострадала. В данный момент условная линия фронта проходит вдоль западного берега, через квадраты 214, 236 и 212. К западу от линии фронта сохранилось множество надежно укрепленных пунктов противника — все они расположены на контролируемой нами территории. На полный захват острова требуется по меньшей мере пять дней».

Любой настоящий командир, отправляя высшему командованию донесение об оперативной обстановке, как правило, сгущает краски, причем далеко не всегда в свою пользу. И это вполне оправдано. Ведь он прекрасно отдает себе отчет в том, как воспримут его донесение в высшей инстанции, — покачают-покачают головой и, снисходительно улыбнувшись, скажут: «Знаем-знаем... Значит, не так уж все плохо». Да и потом, не сгустишь краски — не видать тебе ни подкрепления, ни провианта, ни боеприпасов столько, сколько необходимо. И тут уж ничего не попишешь: на войне — как на войне. С другой стороны, если бой выигран, а высшее командование не ведает, сколь дорогую цену пришлось за это заплатить, особых похвал от него не жди.

Только не подумайте, будто я говорю об этом, чтобы бросить тень на Джулиана Смита, якобы озабоченного лишь тем, как бы не опорочить свою репутацию и не уронить честь мундира. Никоим образом: уж кого-кого, а генерал-майора Смита никак нельзя было причислить к категории честолюбцев. Просто, составляя донесение адмиралу Хиллу, Смит поступил как командир в высшей степени благоразумный, до топкости знающий правила военной игры: ведь старался-то он не для себя лично, а для своих людей — чтобы уберечь их от верной смерти, и если не всех, то хотя бы многих. И это, безусловно, достойно самого высокого уважения.

Во время инспекционного обхода захваченных у неприятеля территорий, где кое-где все еще громыхали взрывы и свистели пули, Эдсон с Шупом, конечно же, обратили внимание генерала Смита на очевидные признаки того, что кровавой бойне скоро конец. Так, например, теперь японцы вместо того, чтобы стоять насмерть, предпочитали кончать жизнь самоубийством. Американские командиры натыкались на тела самоубийц всюду: в бункерах, окопах, траншеях... Некоторые японцы, как видно, стрелялись, приставив дуло карабина ко лбу, другие подрывались на своих же гранатах, накрыв их грудью... Генерал-майор Смит тотчас же отдал приказ похоронить погибших японских солдат, тем более что от них также исходил жуткий смрад.

Что же касается десантников из 1-го батальона Шестого полка, то начиная с 13 часов 30 минут они продвигались вдоль южного берега острова все дальше. Но в 18 часов 30 минут наступление было приостановлено, и десантники стали окапываться: ночь им снова предстояло провести на поле боя, а там, кто его знает, как оно сложится — ночью-то...

К вечеру третьего дня почти всех оставшихся в живых японцев оттеснили на длинную и узкую, в виде птичьего хвоста, восточную оконечность Бетио — за аэродром. И вот теперь американцы приготовились отражать их яростные контратаки, во время которых они обычно доводили себя до полного исступления, близкого к состоянию транса. На сей раз предчувствие не обмануло морских пехотинцев: японцы действительно пошли в контратаку — сначала вечером, а потом ночью. Самый жестокий удар пришелся на позиции в «черном» секторе. Официальные донесения о событиях той ночи кажутся довольно сумбурными, как и сами боевые действия, которые проходили в обстановке полнейшего хаоса. По словам же непосредственных участников тех боев, «японцы предприняли массированный штурм». А ведь к тому времени японцев осталось на Бетио не больше четырех сотен. По некоторым сведениям, первая контратака началась в 19 часов 30 минут, причем атакующих тогда было не так уж много — человек пятьдесят, не больше. Зато это были сущие фанатики — потому-то им и удалось  прорвать передовую линию обороны 1-го батальона 6-го полка. Как когда-то в джунглях Гуадалканала, они набросились на американцев со всех сторон, не дав им опомниться. Завязалась жестокая рукопашная схватка — в ход шло все подряд: гранаты, штыки, ножи, кулаки. И продолжалась она около часа. И вот в критическую минуту американцы дрогнули. Командир роты «В», удерживавшей передовой оборонительный рубеж, запросил по телефону подкрепление. В ответ ему было сказано, что «подкрепления не будет и что рота «В» должна держаться до конца». Ну что же, пехотинцам было не впервой слышать такое. Они собрались с силами, как всегда поступали в самых критических ситуациях, и отбросили японцев назад — тех, кто остался в живых. Возвращаясь к официальным документам, следует отметить, что ни в одном из них о запросе подкрепления не упоминается ни словом, равно как и о том, почему же рота «В» так его и не получила. Иначе говоря, это навсегда осталось тайной, покрытой мраком той кошмарной ночи. Не исключено и то, что высшее командование посчитало — по обыкновению, — что положение не столь уж критическое, чтобы жертвовать лишними людьми, которых и так осталось мало. А может, кто его знает, главнокомандующие решили проверить 6-й полк на прочность: уж коли вы считаете себя героями, докажите-де это личным примером? Как бы там ни было, тут можно предполагать все что угодно.