— Вы тоже приезжие…

— Мы здешние. Захарка, иди спать! чего глазеешь? У нас взрослый разговор.

Недовольно помедлив, паренёк ушёл.

В тот миг, когда хозяйка с постояльцем словно начала дышать одним дыханием, раздался набатный звон.

Иоганн выскочил на двор. Следом — в одной рубахе, с рогатиной, — Захарка. По Святску слышался лай собак, доносились громкие людские голоса; загорались фонари, и раздавался лязг металла о металл.

— Вон, глядите! — оказавшись рядом, указала рукой Алёна.

На одной из гор, смутно видимой как тёмная громада, пылал сигнальный огонь.

— Война пришла, — перекрестилась хозяйка.

Иоганн остро, болезненно ощутил себя чужим.

«Я — иностранный подданный, — напомнил он себе, подавляя чувства, — нахожусь под защитой правил ведения войны. Мне не должно быть дела до этих событий. Главное, чтобы уцелели записи Марушкина… и мои».

Командование союзников решило атаковать русских по схеме Помпея Великого — Divide et impera,[8] то есть разбить их по частям, но одновременно.

Напасть на Паланские острова было рискованно — там, в порту Александров, находились главные силы Русско-Океанского наместничества; вдобавок, недалеко остров Корабельный — из Нового Кронштадта может придти помощь. Вначале надо отрезать колонии от близких континентальных баз; тогда наместничество само падёт в руки победителей, как перезрелый плод.

Лорд Пальмерстон, автор звонкой фразы «Как тяжело живётся на свете, когда с Россией никто не воюет!» наметил цели для десанта — Петропавловск на Камчатке, Святск на Долгом и Острожек на Рурукесе. Владения царя Николая будут рассечены натрое и методически захвачены.

Против Елизаветинских островов был отправлен лучший отряд «китайской» эскадры адмирала Стирлинга, поднаторевшей в расправах над непокорными. Зря, что ли, взяли Гонконг, обобрали Поднебесную на миллионы долларов и принудили открыть пять портов для торговли! Пусть китаёзы курят опиум до сумасшествия. Обкуренными проще править.

Надо срочно урвать себе часть океана — а то весной американцы силой взломали наглухо закрытую Японию, заставили сёгуна подписать договор в Канагаве.

Так отряд коммодора Фарли оказался у Святой бухты — фрегаты «Грифон» и «Кардинал», бриг «Шарлемань» и пароход «Дракон». Экипажи и морпехи — без малого 1800 человек с дальнобойными штуцерами. 120 новейших пушек и бомбических орудий.

Пока пароход, пуская из тонкой трубы драконий дым, делает промеры у входа в бухту, а победители (в том нет сомнений!) любуются прекрасным островом и смеются над жалким городишком, самое время вспомнить историю этих краёв.

В начале было Море, и айны называли его Атуй или Руру, а океанийцы — Моана. Но когда жёлтая раса хлынула из глубин центральной Азии, вытесняя, убивая и подчиняя европеоидов южного Китая, это было просто Море, таинственное и великое.

В науке эта раса белых именуется австронезийцами. Они изобрели каноэ с аутриггером и парус, возводили ступенчатые храмы, поклонялись Солнцу и змее. Около 10 000 года до н. э. они по Берингийскому мосту проникли в Америку, а когда сухопутный перешеек скрылся под водой — продолжали плавать морем на юг Аляски и запад Канады.

Они не хотели сливаться с монголоидами (к слову — именно так получились малайцы), а потому сели в свои лодки и поплыли кто куда. Их странствия растянулись на тысячелетия — нам такой туризм не по плечу!

Австронезийцы первыми на рубеже эр высадились в Новой Зеландии (людоеды-маори опоздали лет на тысячу), но построенный ими город в лесу Вайпуа засекречен из соображений толерантности до 2063 года. То есть раскопки его запрещены. Такая вот занимательная археология… а то ведь получится, что каннибалы — не первопроходцы.

Не все уплыли далеко — скажем, айны закрепились в Японии. Со временем туда из Кореи продвинулись предки нынешних японцев. Айны злобно отбивались и приобрели славу несравненных воинов. Недаром считалось, что в сражении один айн стоит ста японцев!

Будущие японцы сделали чисто азиатский вывод: «Если врага не сокрушить, то надо приручить». В итоге айны стали основой сословия самураев, а также династии микадо. Им же принадлежат религия синто, каратэ, саке, обычаи вспарывать себе живот и лакомиться печенью противников. Подлинные же японцы — маленькие, робкие коротконожки, чей потолок — зарезать спящего (см. ниндзюцу).

Но — как не все австронезийцы согласились стать малайцами, так не все айны бросились записываться в самураи. Кое-кто бился до последнего, оставаясь верным принципу европеоидов «Умираю, но не сдаюсь!» Отступая с потерями, они перешли с Хоккайдо на Курилы… откуда было рукой подать до Русской Океании.

Но чтобы её так назвать, надо было придти русским. И они явились.

Поначалу их деятельность выглядела (и была) противоречивой. С одной стороны — грамотность, православие, новые формы культуры и хозяйства, рогатый скот, полезные злаки и овощи. С другой — экспедиции за недоимками и беглыми, сбор ясака (и откровенные поборы), грубое насилие, взятие заложников. Указ Екатерины II от 1779 года о свободе «мохнатых ряпунцев» и отмене ясака не соблюдался. Из местных жителей формировался слой каюров — полурабов на службе у промышленников. Русские не брали с собой на острова женщин; как следствие браков между русскими, айнками и ительменками сложилась метисная общность «лотарей».

Та же картина была на Аляске и в Русской Америке. Бои с местным населением шли с переменным успехом, но в целом прогрессоры двуглавого орла упорно теснили и ассимилировали туземцев. Более-менее успешно дрались индейцы-тлинкиты… если Барбер продаст им ружья и порох в обмен на пушнину и женщин. Хотя и характер индейцев что-нибудь да значит. Всё ж таки Виннету, потомки гордых австронезийцев.

С нашей стороны им противостояли такие Шеттерхэнды, что невольно залюбуешься. Взять хотя бы лейтенанта Хвостова, прославленного известной рок-оперой. Вспомните: «Вступя на судно, открыл он то пьянство, которое три месяца к ряду продолжалось… выпил 9½ вёдр французской водки и 2½ ведра крепкого спирту… споил с кругу корабельных, подмастерьев, штурманов и офицеров. Беспросыпное его пьянство лишило его ума…» Но тот же Резанов с восторгом писал о Хвостове: «Одною его решимостью спаслись мы, и столько же удачно вышли мы из мест, каменными грядами окружённых».

Пока Резанов крутил амуры с Кончитой и обмурлыкивал её папашу, лейтенант Хвостов на «Юноне» (как делать нечего!) пересёк Тихий океан и заглянул на Уруп. Затем, на сорок лет опередив Невельского, он высадился на юге Сахалина в заливе Анива и водрузил русский флаг в большом селении айнов. Теперь ясно, чьи эти «северные территории»?

Мы опускаем ряд народов, близких, но непричастных к Русской Океании. Воинственные чукчи, принадлежащие к древнейшей ностратической расе, или полинезийский орден воителей-ареоев сюда вовсе не заглядывали. Оставим в покое и небоеспособных китайцев — чего тут говорить, если в 1644-ом трёхсоттысячная армия маньчжуров покрыла многомиллионную Поднебесную как туз шестёрку, а в 1979-ом армада вторжения Мао (около 600 000 голов) была вышвырнута из Вьетнама одним щелчком ополченцев.

Напоследок приведём мнение человека, который знал, что говорил. Этот англичанин, Тревенин, ходил гардемарином в последнее плавание Кука, затем служил в нашем флоте, выступал с проектом кругосветки (осуществлённой Крузенштерном и Лисянским). На 30-ом году жизни он погиб за Россию, командуя кораблём при прорыве шведского флота из Выборгского залива. То есть — истый вояка, которому не суждено умереть в своей постели.

Сей беспристрастный свидетель пишет о русских: «Нельзя желать лучших людей, ибо неловкие, неуклюжие мужики скоро превращались под неприятельскими выстрелами в смышлёных, стойких и бодрых воинов».

Поклонимся памяти честного храбреца и вернёмся на остров Долгий.