Что так случиться очень даже может – стало ясно на хуторе, где ночевал небольшой поезд. А ночевать пришлось. Курьеры добирались до города и обратно за день – с заводными лошадьми. Потом валились с ног… «Пантера» могла повторить подвиг, но к чему беспокоить ребенка? Да и викинги первый день пути чувствовали себя не лучшим образом. Что представлял собой осадный лагерь позавчерашним утром, Клирик для себя описал словами "Утро стрелецкой казни". Паролем было "Лучше бы я умер вчера", а отзывом "Лечи подобное подобным". Как можно напиться до такого похмелья слабеньким пивом и фруктовыми настойками, он не понимал – но местные ухитрились. Найдись поблизости какой‑нибудь враг – и все войско было бы вырезано без особого сопротивления. Часовые, которым не повезло со жребием, были трезвы и бдили – но их было всего четверо. Ни о каком марше с утра не могло идти и речи, так что сэр Эдгар, сам находясь не в лучшем состоянии, объявил дневку. А сиду отпустил сразу. Чтобы глаза не мозолила, как на победном пиру. Трезвая – от пива только пену схлебнула, голодная – набила желудок салатом. А под носом груды мяса – жареного, вареного, копченого. И рыбки. Морской и озерной. Соленой, вяленой и тоже – копченой, вареной, жареной… А сыр! Не швейцарский, не сычужный, напоминающий скорее творог, зато свежий, вкусный. И тоже на выбор. Многие предпочитали овечий. Клирику в начале похода очень по нутру пришелся козий. И все это под носом. Ешь не хочу. А нельзя! Кто угодно озвереет.
Что сида с первого выстрела по холму начала строжайший пост, заметили все. Зелень, маленький ломоть ячменного хлеба. Яблоко или несколько слив. Пиво – понюхать. И все. Ни мяса, ни даже каши. На глазах синела. Но зато взошла на вершину! Все ожидали, что уж на победном пиру разговеется. Нет. Обет дала, что ли? Это никого не удивило. Раз уж сида стала христианкой. Только Анна поинтересовалась, что за техника такая.
– Сидовская, – отвечал Клирик сумрачно. – Собственно, это и есть обычное питание такой, как я. Если не буду сейчас так питаться, заболеть могу. Очень нехорошо. Тяжело и довольно надолго.
Ученица сразу утратила интерес. Подслушавшая кормилица принялась в голос сидов жалеть: мол, бедненькие, привыкли в холмах на траве жить… И явно намерилась разболтать. Клирик заметил, представил, как его дружно, всей армией жалеют. И пригрозил Нарин отрезать уши, если проболтается. Как остальным фэйри. А то сидит, шпионит… сверхкомплектная.
Может, и зря. Пожалели бы да успокоились. А так… Слухи разошлись самые разные. И верно, одним из источников был отец Адриан, которого все чаще начинали именовать ласкательно‑уважительно: батюшка Адриан. Иначе с чего на обратном пути на колесницу с красно‑зеленым вымпелом на копье крестились? Не торопливо, как на пути туда, – размеренно. Как на икону или звон церковного колокола. Клирик утешался надеждой, что хотя бы часть такой реакции вызывал наперсный крест отца Адриана. На сей‑то раз викарий не был затушеван сонмищем языческих воителей. А на ферме… Ничего, в общем‑то, страшного. Только количество явившихся к утру, на проводы, соседей оказалось уж больно велико. Среди них – свекор озерной. Который сразу начал распространять свою точку зрения на произошедшее.
– Защитила, значит. Хотя грамота и вовсе не на меня выписана была. Кому надо уши посекла, у Гвина холм забрала.
– Король войско‑то послал.
– И много бы оно сделало, это войско?
Так вот Клирик и выяснил – продавал он отнюдь не страховки. "Крышу" он продавал. Правовые услуги в области сверхъестественного.
Похоже, светила карьера охотника за привидениями. А почему нет? В одиночку трудно, но можно же создать организацию. Очень интересную организацию – загадочную и способную совать свой нос под благовидным предлогом куда угодно. Всю оставшуюся дорогу оставалось продумывать, кого из родни и знакомых стоило привлечь к такой работе. Напрашивалась Анна – но вот как раз на ведьму у Клирика были совсем другие виды. Которые тоже терпели несколько дней. Устроиться. Привыкнуть к новой жизни. И отдохнуть, хотя бы немного. Последние дни усталость наваливала волнами – и ни одна не догадалась схлынуть. Даже сон приносил вместо свежести лишь ощущение разбитости. Пару раз ни с чего нос оказывался заложен. Сморкание показало – засохшая кровь. Знак был нехороший, и Клирик принялся еще старательнее блюсти предписанную Сущностями диету.
И все‑таки, когда показался знакомый мост через Туи, и впереди замаячили дома, стало легко и радостно. Возвращение домой… С некоторых пор солидное каменное сооружение, гордо носящее имя "Головы Грифона" воспринималось им именно так. Прочные стены, теплый очаг, любящие люди. Крепкое плечо, к которому можно прислониться…
Немайн помотала головой. И увидела.
Возле речки, в болотистой пойме, образовавшейся из‑за неистребимой любви равнинных рек к вилянию, прорыт канал, срезавший изгиб и протянувшийся напрямки вдоль городского вала и домов предместья. В нем прилежно хлюпает деревянными плицами водяное колесо. Доселе тут невиданного наливного типа. Который раза в два эффективнее прочих. Подливные‑то колеса на Туи не прижились. Медлительная речка нагло отказывалась вращать колеса, обтекая их кругом. Римляне смирились. Клирик нашел управу. Стоп! Канал тянется не к городу, к кузнице Лорна, которому были оставлены чертежи, а к заезжему дому. Странно.
Что ж. Караульная будка. Веселые и любопытствующие взгляды часовых на мосту:
– С возвращением, с победой, леди сида. Это твой приемыш?
– Мой сын. – Застенчивый взгляд из‑под ресниц, откуда он? Раньше так не получалось и нарочно. – Ребята, я устала. Домой хочу засветло. Лучше завтра вечером загляните к Дэффиду. Там‑то я байки и буду травить, довольны останетесь.
– Это можно, завтра нам первую ночную не стоять. Непременно будем. И остальным передадим, чтоб пока не беспокоили.
Стало ясно – в "Голову грифона" явятся все, кто не на посту. Ну и ладно. Россказнями заниматься нужно. Всегда лучше выложить свою версию событий первой.
"Пантера" повернула домой. У самого трактира отец Адриан откланялся, соскочил с лошади – те по‑прежнему не допускались в цитадель – и направился к воротам. Не терпелось обсудить сложившуюся ситуацию с владыкой Дионисием. А ситуацию он находил довольно противоречивой. Немайн вела себя очень жестко. Не как простая прихожанка. Скорее как власть имущая, не смеющая рассчитывать на должную строгость со стороны окружающих, и потому обращающаяся с собою гораздо суровее, чем положено даже по узаконениям церкви. Взять хотя бы добивание раненого. Это не волшба, это три года покаяния по меньшей мере. И что? Августа – а кто ж она еще? – сама, без пастырского напоминания, наложила на себя пост. Более строгий, чем полагалось. Осторожные намеки ничего не изменили. Смиренная гордыня сиды все чаще напоминала отцов церкви. И великих ересиархов, вроде Ария.
– А у нее учитель был неплохой, – заметил Дионисий, выслушав отчет. – Я его знаю. Умный человек. А как еще себя должна вести правящая августа? Достойного прелата рядом может не оказаться… А принять отпущение грехов от недостойного она полагает недостаточным.
Викарий удивился.
– Но, преосвященный, это же пелагианский хаос! Отрицать право на совершение таинства за недостойными священниками, тем не менее должным образом рукоположенными. Тогда никто не может утверждать, что достоин, ибо мы не можем знать, на ком сияет благодать Господня!
– Нет, это учение валлийской церкви, а она вполне православная. С точки зрения совершения таинства личность отпустившего грехи и верно значения не имеет. А вот в глазах мира – имеет, и еще какое. Каков поп, таков и приход. Потому приход смеет требовать для себя истинного пастыря, а не подделку. Пусть даже канонически безупречного. Это создало страну святых, не забывай. Да и нас сюда привело. Так вот, если такое правило не бесполезно для простых мирян и хорошо для церкви, поскольку сдерживает искушения клира, то для нобиля, вокруг которого искушений предостаточно, оно жизненно необходимо. И некоторая жесткость по отношению к себе в таких условиях допустима и оправдана.
