— Я тоже неплохой стрелок, но никогда еще мне не удавалось подбить утку на лету. Один Одиссей это умел.

Да, мне следует быть осторожнее, не то Эвмей заподозрит подвох. Я вернул ему лук и стрелы, и мы пошли под палящим солнцем к небольшому полю, на котором он выращивал репу.

— Репу тоже собираем на зиму, свиньи хорошо ее едят, да и для людей она годится — испеченная на жаровне, да еще с оливковым маслом, которого у нас на острове вдоволь, и щепоткой соли.

Домой мы возвратились на закате, свернув сначала к ручью, чтобы напоить свиней. Эвмей помыл колеса телеги, на которой он доставляет свиней в город, потом мы вошли в дом, сели у огня и стали есть приготовленную Галатеей похлебку из полбы и утку, зажаренную на вертеле и сдобренную листьями кресса, вероники и водорослями. Ели мы все это с маленькими лепешками, испеченными на раскаленном камне, а запивали свой ужин красным смолистым вином.

После ужина я терпеливо выслушал добряка свинопаса, захотевшего рассказать мне о своей жизни, о детстве, проведенном с отцом — царем с острова Сирос, о том, как похитили его морские разбойники финикийцы и продали в рабство Лаэрту — царю Итаки, ставшей ему второй любимой родиной. Рассказ его продолжался до поздней ночи, пока сон не смежил нам веки и мы не уронили голову на грудь.

Из всего сказанного за это время я уяснил себе, что Телемах в надежде узнать что-нибудь обо мне пустился в опасное и долгое плавание и достиг Пилоса в Мессении, чтобы поговорить со старым Нестором, а потом добрался до Спарты, где живут Менелай и Елена, возвращенная под супружеский кров после падения Трои.

Эвмей слышал от какого-то бродячего торговца, что две недели тому назад Телемах на своем судне уже покинул Спарту и в скором времени должен вернуться. Однако я заметил, что его тревожит возвращение Телемаха, так как он опасается, что женихи устроят ему засаду.

В общем, я прибыл на Итаку как раз вовремя, чтобы присмотреть за сыном, и решил поскорее отправиться в город прямо так, в обличье нищего, чтобы не дать женихам захватить Телемаха врасплох. Им мешает присутствие на острове сына Одиссея и его законного наследника.

— Беда, — сказал Эвмей, — что в такой опасный момент Одиссей находится где-то далеко от Итаки. То ли он потонул в морской пучине во время бури, то ли не устоял перед соблазном приключений, ведь Троянская война уже десять лет как окончилась. Слышал я, что некоторые воины вместо того, чтобы вернуться домой, заделались разбойниками.

— Так-то ты думаешь о своем царе?

— Да ты неверно меня понял! Я говорил о воинах, которые не хотели возвращаться к своим женам. А Одиссей — царь, и жена у него красивая и честная, он любил ее.

Помолчав немного, он высказал свое мнение:

— По-моему, у человека от войны с головой что-то происходит.

— Есть люди, которые рождаются воинами, — сказал я. — Ахилл, Агамемнон, Гектор, Аякс были героями меча и лука, и Одиссей ни в чем не уступал им, владел оружием так же ловко, но все же он был другим. Одиссей любил военные хитрости и всегда говорил, что в новых войнах победу будут приносить не грубая сила, а главным образом точный расчет и хитрость. Он даже утверждал, что эпохе меча и лука пришел конец и на смену ей приходит эпоха чисел и слов. Эвмей удивленно посмотрел на меня:

— Что он хотел этим сказать? Перед отъездом с Итаки Одиссей был первым по стрельбе из лука, а вот говорил ли он насчет чисел и слов, не знаю. Он любил рассказывать всякие истории, что верно, то верно, и всегда умел найти такие слова, что его все слушали.

— Даже под стенами Трои все любили слушать его рассказы, — заметил я.

— Слава о его подвигах докатилась и сюда, до Итаки, и все говорят, что Троя пала, когда в город вкатили придуманного Одиссеем деревянного коня, в брюхе которого сидели воины. Но кому все это нужно, если сначала война, а потом долгий обратный путь держат его вдали от Пенелопы и сына Телемаха, которым сейчас угрожает такая опасность?

— Значит, тебе что-то известно о заговоре против Телемаха?

— Глашатай Медонт опасается, что Телемаху, когда он возвратится из Спарты, придется худо. Телемах очень молод и неосмотрителен. Все наши беды начались с той бессмысленной войны, из-за которой уехал с Итаки наш царь, а госпоже острова угрожает опасность. У Менелая похитили жену, а нам-то что? Да и похитили ли? Ходят слухи, что Елена сбежала с Парисом по собственной воле. А Менелай из-за супружеской измены втянул в войну всех ахейцев.

— Вообще-то только Агамемнон, царь Микен и брат Менелая, сразу же откликнулся на призыв отправиться на войну. Остальные ахейцы и нс думали посылать в такую даль свои корабли и людей.

— Одиссей тоже пустил в ход и хитрые речи, и обман, чтоб только не ехать, но, как видно, Троя была назначена ему судьбой.

— Даже Ахилл, герой Ахилл, не хотел плыть в Трою, — сказал я. — Родители отправили его на Скирос ко двору царя Ликомеда, где его переодели в женское платье. И именно Одиссей, уже присоединившийся к остальным ахейцам, раскрыл обман и изобличил его. Он явился ко двору царя Ликомеда под видом торговца и стал показывать женщинам свой товар, подложив под ткани, драгоценности и шелковые ленты еще и оружие. Молодой Ахилл сразу же заинтересовался оружием и пренебрег всем остальным: так стало ясно, кто он. С переодеванием было покончено, и Одиссей легко уговорил его взойти на корабль и присоединиться к остальным. Об этой истории многие тайком рассказывали друг другу под стенами Трои, но сам Ахилл ни с кем о ней не говорил, да никто и не осмеливался спрашивать его.

— Может, эта история не очень украшает героя, — сказал Эвмей, — но я считаю, что Ахилл тысячу раз был прав, спрятавшись у Ликомеда, потому что в Трое его убили.

Следует ли мне благодарить богов за то, что Телемах похож на отца — Одиссея? Ох уж эти мужчины, никогда не делятся с женщинами не только своими планами, но даже мыслями. Ни жены, ни матери никогда не удостаиваются их доверия.

Одиссей сорвался вдруг с места и направился на войну с Троей, оставив Телемаха еще младенцем в колыбели, а Телемах, в тайне от меня, подался на Пилос и в Спарту, надеясь услышать что-нибудь об отце от Нестора и Менелая. Скажи он об этом мне, разве стала бы я его удерживать? Конечно нет. Так зачем же он велел старой няне Эвриклее сообщить мне о своем отъезде лишь тогда, когда он уже плыл в сторону Пелопоннеса?

По правде говоря, Одиссей не мог уклониться от опасного плавания, хотя и предпочел бы остаться на родине и поражать своими стрелами диких кабанов, а не троянцев. Да и мне не удалось удержать его дома. Но потом до меня стали отовсюду доходить слухи, что он сражался, как герой, и что Троя пала благодаря ловко придуманному им деревянному коню. Вот это меня и тревожит, тревожит, что военный опыт разжег его тщеславие и гордыню. Чем еще объяснить бесконечные отсрочки, нежелание возвратиться, как не опасениями, что мирная жизнь царя на Итаке, рядом с супругой, сыном и друзьями, не сможет удовлетворить его жажду славы?

Этими мыслями я не поделюсь никогда и ни с кем и забуду их в тот самый день, когда по воле богов я увижу Одиссея на пороге нашего царского дворца. Между тем друзья превратились во врагов, а слуги — в предателей, но надежда никогда не покидала меня, я тоже научилась хитрить, как Одиссей, и, вглядываясь в горизонт, жду, когда наступит час мщения. Месть — вот награда за мое многотерпение.

Едва вышедший из детского возраста Телемах стал не менее беспокойным, чем отец, и таким же, как он, лжецом, подозрительным и снедаемым любопытством. Но, великие боги, как мог он подумать, что я помешаю ему отправиться на поиски достоверных вестей об отце? Старая Эвриклея сказала сегодня, будто Антиной — самый сильный и вспыльчивый из женихов — что-то затевает против моего сына, и это наводит меня на мысль, что Телемах уже возвращается. Но возможно, Эвриклея ошибается, ибо Антиною известно, что любая обида, причиненная Телемаху, — обида, причиненная мне, а это ему невыгодно. И он всегда демонстрировал свою лицемерную привязанность к подраставшему Телемаху и однажды даже подарил ему лук из ясеня с пучком стрел и кожаным колчаном. Эвриклее всюду мерещатся опасности; возможно, подозрения ее преувеличены, но все же не следует закрывать глаза на опасения старой няни.