Его глаз уловил вспышку, что-то вроде отблеска солнца на отражающей поверхности. Он попытался сфокусироваться на этом пятне и увидел крошечную, темную и жилистую фигурку, которая метнулась обратно под защиту деревьев.

Неожиданно раздался резкий звук. Колкис оторвался от телескопа и увидел, что молодой легионер схватился за горло и торчащее из шеи тонкое древко из черного дерева с белым оперением. Парень закашлялся, из его рта хлынул поток крови и, закатив глаза, он повалился на спину и задергался на каменном полу.

— По местам! — закричал кто-то. Несущие стражу легионеры быстро расселись между крепостными зубцами. Начали созывать лучников и наводчиков. Один из легионеров снял с пояса длинный закрученный рог, готовый отдать сигнал общей тревоги по приказу Колкиса. По стене пронесся лязг доспехов и железа.

Колкис нагнулся и вырвал стрелу из горла умирающего легионера. Пришлось как следует дернуть, чтобы высвободить зазубренный наконечник. Он поднес острие к языку и облизнул его, порезав кожу и позволив собственной крови прикоснуться к металлу. Тут же во рту защипало от колдовства — жаркого металлического вкуса, который распался на дюжину послевкусий пряностей, сладости и разложения.

— Магическая, — пробормотал он про себя. Магия означала нечто большее, чем падальщики.

Скорее всего, беспокоиться не стоило, просто пришла какая-то банда молодых варваров, что похваляются благородным происхождением от вождей-отцов, и решила проверить свою мужественность, убив кого-нибудь на стенах. Но все равно это было оскорбление, которое следовало покарать, если возможно, а приказы о повышенной бдительности были совершенно недвусмысленны. Любую угрозу следовало считать предельно высокой.

— Трубить тревогу! — крикнул Колкис. Рога проблеяли долгую атональную ноту, которая пронеслась далеко по всей линии обороны. Колкис уже видел, как стены ощетиниваются копьями легионеров, занимающих оборонительные позиции, готовых защитить лучников и колдунов и, если до того дойдет, выставить мощную стену копий против каждого, кто полезет вверх по стене.

Над краем укреплений мелькнула серебряная полоса, и шальная стрела звякнула о камень. Еще одна, и кто-то закричал, хватаясь за плечо. Колкис выглянул между зубцами стены и увидел стрелы, несущиеся с опушки. Все они были зачарованы, что позволяло им лететь дальше и точнее, чем мог бы послать их самый искусный лучник. Он слышал, что кочевники, живущие на краю пустыни, охотились с таким оружием, и только у них могло быть такое количество этих стрел — но пустыни были в тысячах километров к югу.

Говорили, что в горах что-то происходит — Колкис слышал слухи, принесенные шпионами и лазутчиками легионов, которые гласили о новом лидере и серии восстаний. Может быть, племена объединились и собрались здесь? Возможно, это — начало большой атаки на стены, первая попытка горцев вызвать силы леди Харибдии на бой со времен Стрельчатого Пика?

Хвала Принцу, Колкис так надеялся на это.

Стрелы полетели гуще, осыпая укрепления, как дождь. Копьеносцы пригнулись для защиты, в то время как отряды мечников, которые входили в боевой резерв и должны были блокировать секции стен, если бы на них забрались враги, подняли щиты над головами и укрывались под ними. Слишком медлительные легионеры падали, пробитые сквозь лица и плечи почти вертикально падающими стрелами, другие, с пронзенными руками или ногами, ползли в укрытия, оставляя за собой кровавые следы на камне. Но это были исключения — стены были построены именно против таких атак, и большинство легионеров на посту были хорошо защищены.

— Они думают, что могут нас так победить? — спросил начальник когорты, прижавшийся спиной к стене рядом с Колкисом.

— Нет, солдат, не думают. Это не нападение. Это сигнал.

Колкис посмотрел назад, через стену, и увидел, что лес как будто пополз вперед. Он понял, что на самом деле эта приближающаяся темная масса была огромной ордой воинов, выбравшихся из-под прикрытия деревьев и помчавшихся к стенам. Им придется сперва преодолеть окопы и баррикады, потом они вбегут под обстрел лучников на стенах — но их было так много…

Некоторые из них могут добраться до стен, и их будет еще достаточно много, чтобы получилась достойная битва. Темная дрожь восторга — жажда крови, как понял Колкис — загорелась внутри центуриона, и он взмолился Принцу Слаанешу, чтобы у нее появился шанс захлестнуть его с ног до головы.

— Пусть лучники пристреливаются! — окликнул он трубившего в рог. — Расставьте часовых, я хочу, чтобы они уничтожили любых лазутчиков, прежде чем они доберутся до нас. Опустошите казармы, расставьте людей у люков для контратаки. Пошлите сигнальные ракеты и возблагодарите Слаанеша за этот бой!

По всей стене зажглись сигналы, многоцветные огни ракетниц превратили утреннее небо в буйство цвета. Смешиваясь в единый гул, трубные звуки призвали толпы воинов из казарм сразу за стеной. Некоторые направились по витиеватым лестницам на вершины стен, другие — в подземные сборные пункты, откуда можно было контратаковать через люки, скрытые в лабиринте защитных траншей. Вниз посыпались стрелы — команды лучников проверяли, насколько далеко могут стрелять, и намечали линию, за которой любые нападающие попали бы под град стрел, сдобренных ядами и галлюциногенами.

Группы бойцов, которые должны были сражаться с захватчиками, если бы те прорвали ряды копейщиков, собрались вокруг своих предводителей-мутантов и распевали гимны восхваления и ненависти. Колдуны, сморщенные и истощенные десятилетиями службы темным искусствам Слаанеша, спешили вверх по извилистым лестницам в окружении элитных телохранителей, чтобы открыть комнаты, скрытые в богато украшенных башнях, и подготовить их на случай, если придется вызвать слуг самого Бога Похоти. А трупные бригады, состоящие из деградировавших существ, которых едва ли можно было назвать людьми, собирались позади укреплений, готовые подбирать тела погибших защитников и уволочь их в те норы, где они обитали, когда не было битв.

И над стеной поднялся новый звук, что становился все громче и громче, покуда не подавил собой и блеянье труб, и гомон прибывающих солдат. Это был низкий свирепый рык, и по мере нарастания он становился все четче, пока не стало ясно, что это — боевой клич сотен тысяч воинов, которые все, как один, мчались из леса к стенам. Они были словно кипящая темная масса, в которой сверкали серебряные искры — отблески утреннего солнца на оружии, оскаленных зубах и диких глазах.

Наводчики разглядели много различных видов оружия и одеяний, кожу десятков цветов, наездников на белых пустынных конях или быстрых ящерообразных хищниках, громадных мутантов и быстрых как молнии жителей пещер, землистокожих океанских налетчиков и коренастых варваров. Теперь не осталось сомнения — горы Канис объединились, и единственной силой, которая могла свести эти народы вместе, была перспектива войны против врага, которого ненавидели все.

Легионы леди Харибдии нацелили копья и натянули луки, готовясь даровать этим животным нечто, что они должны были возненавидеть по-настоящему.

В конце концов, это случилось почти само по себе — так, как будто это всегда предполагалось и дожидалось своего часа в душах каждого из них, и нужен был только лидер, который стал бы катализатором. Больше не было Изумрудного Меча, ибо Изумрудный Меч был мертв. Не было и племени Змеи, и Медведя, и кого-либо еще. Был лишь народ гор Канис, наследники Стрельчатого Пика, единая нация, сплоченная войной.

Изумрудный Меч был уничтожен, а с ним и всякая надежда, что Голгоф станет, как мечтал, истинно великим вождем. Но даже если для него ничего не осталось, была еще возможность достойно погибнуть.

Вокруг него бежал клин из двадцати тысяч мужчин и немалого числа женщин, которые с криком изливались из лагерей в лесу — сердце атакующего войска. Ноги взбили землю в слякоть, все на ходу выхватывали оружие. Эти люди были отобраны из Изумрудного Меча и первых племен, которые вызвались объединиться с ним. Голгоф видел, что Хат ведет через предгорья собственный отряд. Далеко слева скакал авангард кавалерии на бледных конях, справа была огромная толпа воинов с северных берегов, возглавляемых Змеями, которые выглядели болезненными и вялокожими, но были столь же жестоки и склонны к убийствам, как любые жители Торвендиса.