(«Прикоснулся он ко мне, – страшным шепотом пугает меня Верочка, – а у самого пальцы холодные, прямо лед! И вперед подталкивает, мол, попалась, дорогая? Я, конечно, пробую наладить контакт, все-таки он интеллигентный человек – вдруг отпустит?»)

– А у вас, – как бы непринужденно щебечет Верочка, – в телевизионном аду так же, как в «Божественной комедии», все устроено?

– Шеф, – Павел произносит это слово с большим почтением, – хоть и не большой поклонник Алигьери, но гениальность поэта признает. Поэтому ничего менять не стал, все девять кругов на месте, – обнадежив Верочку, ее проводник снова нехорошо ухмыльнулся.

И вот подводит ее Павел Алексеевич к гигантской дыре-воронке. Заглядывает в нее Верочка и видит, что вниз в эту черную глубину ведет бесконечная узкая лестница.

– 1706 ступенек и только вниз, – вкрадчиво шепчет ей на ухо Астахов, – это наше «ноу-хау», ровно как в Останкинской башне! – и он придирчиво смотрит на свою спутницу, которая явно замешкалась перед входом. – Lac'y's first! – прогремел он и снова коснулся ее холодной рукой, добавив (для непонятливых):

– Добро пожаловать в ад!

Тут поднялся сильный ветер и перенес Верочку на лестницу.

– Осторожно! Не оступитесь, – проявляет заботу любезнейший Павел Алексеевич, – сейчас будет очень крутая ступенька, ..

Верочка оглянулась на него, чтобы сказать спасибо, и осеклась: глаза ее провожатого горели красным огнем.

– В круге первом, – и экскурсовод в пелерине от Prada плавно махнул рукой в сторону, – томятся у нас гримеры, осветители, операторы и уборщицы.

Ошеломленная Верочка внимательнее пригляделась к толпе несчастных и увидела среди них и бабу Зою («Помнишь, – кричит она, – у нас в 14-й студии полы мыла?»), и стилистов наших, и Диму– оператора-постановщика, и еще многих-многих…

– А почему они все вместе-то? – спрашивает Верочка, набравшись храбрости.

– Эти грешники старались делать телевизионную картинку чище, светлее, привлекательнее и ярче, чем на самом деле, поэтому объединены в одну группу.

Верочка хоть и вздрогнула, но подумала, что это вполне… разумное размещение. И тут же Павел к ней наклонился и прошептал:

– Уж в чем в чем, Верочка, а в отсутствии разума нас обвинить нельзя.

Спускаются ниже. Жарко так, что пот градом, а Астахову хоть бы хны.

– Во втором круге, Верочка, – и он снова делает щедрый жест рукой, – у нас телевизионные режиссеры. Кое-кто из них, – и Павел начинает тяжело смеяться, – особенно с канала «Культура», нам сначала даже забастовку устроили. Мол, почему это их, творцов, снимавших высокодуховные спектакли и программы, теперь вместе с бездуховными режиссерами клипов и сериалов держат? Пришлось пригрозить, что, если будут выступать, отправим на круглосуточные съемки по книге «Дyxless».

– Беспредел! – возмущена Верочка. – Так нельзя поступать даже с отстойными режиссерами!

– Зато, – строго так отвечает ей Астахов, – как услышали про Минаева, сразу присмирели.

Они спустились по лестнице еще пару сотен ступеней, и вдруг повеяло таким страшным холодом, что Верочка затряслась.

– Что случилось? У вас тоже перебои с электричеством? И почему эти девушки в третьем круге совсем голые, они же посинели?

– Да нет, – Павел Алексеевич залюбовался на синих девушек. – Мы здесь специально такой температурный режим поддерживаем. А девушки эти с «Метео-ТВ». Они рассказывали на разных каналах о погоде. Мой шеф среди них особенно ведущих «Голой правды» жалует. Даже отпускает их раз в год на Пасху погреться. Помните, была такая программа, когда дамы, рассказывая про температуру и осадки, постепенно донага раздевались?

– Разве такое забудешь, – вздохнула Верочка, а про себя подумала, что ее бывшего мужа в часы «Голой правды» даже под страхом лишения ужина нельзя было оттащить от телевизора.

– Бывшего супруга, – вдруг прищуривается Астахов, – вы, Верочка, здесь не увидите. Ему у нас отказали в месте. Зацепок никаких нет, да и к личному делу не подкопаешься.

Верочка вздрогнула («Он же все мои мысли читает!») и вопросительно на Астахова уставилась.

– Муж ваш сейчас в раю, в мастерской по ремонту металлоизделий пребывает. Иногда даже апостолу Павлу ключи от рая вытачивает.

Сообщение о бывшем муже выводит Верочку из равновесия.

– – Да, недаром вы, Павел Алексеевич, в Высшей школе КГБ учились, все знаете и насквозь видите.

– Тс-с-с! – проводник театрально приставил к губам палец и заозирался по сторонам. – Какая вы, Верочка, просвещенная… Об этом моменте моей биографии я здесь не распространяюсь. А то этот, – он пренебрежительно сплюнул, – эфирный планктон в четвертом круге сразу начнет меня высмеивать.

– Эфирный планктон? – не поняла Верочка.

– Зрители. В четвертом круге ада у нас только они.

– Что, все-все телезрители собраны? – ужаснулась Верочка.

– Нет, – успокаивает ее Астахов. – Столько народу даже нам не осилить. Только те, кто по Останкинским студиям с утра до вечера шатался, в разных программах жизнь просиживал и «вау!» орал.

Верочка пристально вгляделась в бешено аплодирующую толпу на четвертом круге, и вдруг…

– А что там делает Владимир Соловьев? Он же мой любимый ведущий?!

– По логике, да, шоумены у нас в шестом круге. Но у Соловьева четверо детей! Как не пожалеть многодетного отца? Мы же не звери, подняли повыше, – Павел вздохнул. – Он здесь за рубильник отвечает вместе с Сашей Мельманом из «МК». Телекритиков тоже сюда приписали, у них отдельная трибуна.

– За какой рубильник? – томимая недобрыми предчувствиями, спрашивает Верочка.

– Если четвертый круг аплодирует без энтузиазма, мы по трибунам ток пускаем. Что-что, а публику мы умеем разогревать лучше всех.

И они проследовали дальше.

– «Круг пятый. Виджеи и Маша Малиновская», – прочитала Верочка табличку. – А почему вы Марию так выделили?

– Начальник к ней неравнодушен. Ее сначала за вранье хотели в восьмой оформить, к Комиссарову. Представляете, стала шефу на собеседовании вкручивать, что у нее бюст натуральный! А потом расплакалась, силикон вытащила и еще добровольно рассказала, как от ЛДПР на Хренгородчине в депутаты баллотировалась. Мы ее тогда среди коллег виджеев и оставили.

– Скажите, а Андрей Малахов, он где? (Трубка уже нагрелась так, что обжигала мне ухо. Я включил на телефоне кнопку «динамик» и положил его рядом.

– Еще подруга называешься! Раньше не могла моей судьбой поинтересоваться?! – мне наконец-то удалось вставить хоть слово.

– Андрюш! – оправдывается Верочка. —Tы в шестом круге, в хорошей компании, с ведущими развлекательных программ!

– Да уж, коллективчик еще тот! Как пауки в банке! Слушай, а почему Валеру Комиссарова в восьмой круг отправили, а не с нами?

– Ой, Павел Алексеевич сказал, что как только шеф Комиссарова увидел, так за «Окна», депутатство, Думу, лоббирование там законов о морали и нравственности, в общем – сразу, что называется, по совокупности заслуг, в предпоследний Валеру и опустил. Он там круглосуточно пьет сок «Чертова семейка» из пакетов и смотрит «Дом-2»! Ну ты слушай дальше!)

Вдруг Верочка ощутила такое зловоние, что оно перебило даже острый запах серы. Вокруг стеллажей седьмого круга, плотно заставленных банками с какой-то желтой жидкостью и подозрительно пухлыми спичечными коробками, суетились ведущие новостей и аналитических программ.

– Да, амбре впечатляет, – Павел Астахов, вынув из кармана своей пелеринки марлевую повязку, протянул ее Верочке. – Сами еле терпим. Но здесь у нас режимный объект – лаборатория «Бремя». Каждое утро, день, вечер репортеры со всего ада анализы собирают, ведущие сортируют, а комментаторы анализируют. Молодцы, стараются, все быстренько, в режиме новостей. Пока сбоев не было, недаром их там в дирекциях информации дрессировали и натаскивали.

( – Вера! – не выдерживаю я. – Восемь утра – не томи! Кто в последнем, девятом, круге?

– Знаешь, уже так жарко было, везде языки пламени. И такой жутью повеяло, что я глаза закрыла. Слышала только, как очень жалобно там кричали: «Рейтинг, доля! Доля, рейтинг!» До сих пор сердце разрывается.)