Ходило, правда, в народе еще одно поверье, опять-таки связанное с магическими способностями Гермесова отпрыска. Было как будто у него в запасе умение преображать облик скота, так что безрогий становился рогатым, черный — белым, курчавый — длинношерстным. Тут уж не приходилось сомневаться, кто мог научить его такой подлости. Люди хорошо знали жития своих богов, а одним из младенческих подвигов Гермеса была кража целого стада у великого Аполлона, сопровождавшаяся всякими ухищрениями вроде переворачивания коровьих копыт задом наперед, чтобы сбить хозяина стад со следа. И все же для серьезных обвинений необходимо было поймать наглеца за руку.

Одним словом, так сложились отношения двух знатных коринфян, что каждая неудача Сизифа тут же, как ветер перышко, приносила Автолика, с его громкими ядовитыми соболезнованиями, а каждое достижение удобряло почву для новых происков неуемного соседа.

— Сизиф! Собрат мой бедный, какое горе! — закричал он, едва увидев хозяина дома.

— Ничего, Автолик. Благодарение богам, все обошлось. Спасибо тебе за заботу.

— Что же, выходит, мальчишка легко отделался?

— Жив и здоров, хоть и натерпелся страху, как и все мы. А как поживает твое счастливое семейство?

— Отлично! Превосходно! Скоро выдаю дочь за благородного Лаэрта. Вот уж когда мы с тобой бросим наши тяжкие труды и повеселимся на славу. И поверишь ли, как благосклонны к нам боги — именно сейчас, когда мне предстоят новые расходы, вновь стало быстро расти мое стадо. Разве это не благословение небес предстоящему браку?

— Несомненно так, и я искренне рад за тебя и за красавицу Антиклею. Каким же, примерно, оказался прирост твоих овец на этот раз?

— Кто говорит об овцах? Какой прок в этих безмозглых, прожорливых тварях? Да за одну их стрижку приходится платить больше, чем можно выручить за шерсть. Козы теперь в цене, Сизиф, и я говорю это только потому, что желаю тебе такого же богатства, как самому себе. Не раскрывай пока никому этот секрет, но в Нимее за молочную козу уже дают две драхмы и столько же за годовалого козленка, а за матерого козла можно выручить до пяти. Но главное, ты же знаешь, как они плодовиты и как легко их прокормить. Послезавтра я со своей эполой поведу туда небольшое стадо. Если хочешь, могу прихватить с собой и твоих.

— Во что же мне обойдется твое посредничество в торгах?

— Побойся богов, Сизиф! Разве мы не соседи? Когда-нибудь и мне понадобится мелкая услуга, неужто ты из-за нее пустишь меня по миру?

— Ну, раз так — спасибо тебе за подмогу. Сам понимаешь, что не время мне сейчас отлучаться из дому. Пошлю завтра к своим пастухам, пусть пригонят полсотни голов. Не слишком обременит тебя такое количество?

— Всего-то полсотни? Да у меня такие пастухи — они их и не заметят.

— В таком случае, хорошо бы они не потеряли их в дороге.

— За это я отвечаю головой, брат. Если бы такое случилось, я отдал бы тебе все сто драхм из собственного кармана.

Они могли еще долго обмениваться этими любезностями, но приход задиры имел, по обыкновению, какую-то скрытую цель, которой он, как видно, достиг, и потому собрался уже уходить, как вдруг заметил в отдалении подпаска, явно ждавшего распоряжений.

— Эй! — воскликнул Автолик. — Да вот же, если не ошибаюсь, твой пастух. Я вижу, он уже приготовился бежать к стаду, хотя ты еще не сказал ему о своем решении. Как удачно вышло, что он оказался здесь под рукой, а не на пастбище.

— Ему приказано было принести ягненка для всесожжения в храме Афродиты. Мы хотели возблагодарить богиню за то, что она уберегла нашего сына от увечья. Но для этого юноши я приготовил другую работу, он слишком смышлен, чтобы тратить время в ленивых прогулках по горам. Я найду кого послать к стаду, а за одну-другую ночь у Евмелия ничего не случится.

— Ну, тебе видней. Какой ты хозяин — всем в Коринфе известно, у тебя волос с головы не упадет, прежде чем не вырастут два новых. Мне пора, однако. Ты не знаешь, какое это утомительное дело выдавать дочь замуж. Это счастье тебе пока не грозит.

Когда он наконец ушел, мальчишка-пастух приблизился к хозяину в ожидании разъяснений, так как Автолика было слышно не только на всем дворе, но и в доме, а то и во дворе соседнего дома. Планы на самом деле немного изменились. Сизиф сказал, что они выйдут через час, и, вспомнив, что ни куска не держал во рту с самого утра, вернулся в кухню, где Гилларион сидел перед мармитом, любуясь поднимающимся из него паром.

— Спасибо тебе за сына, — сказал Сизиф, в свою очередь с удовлетворением глядя на ухоженного, довольного бродягу. — Я у тебя в долгу.

— Какие там долги. Ты же не спрашиваешь с меня за постой. Окажи-ка мне лучше честь, вдвоем и есть веселее. А то ты все куда-то спешишь сегодня.

— Такой, видно, день вышел, когда одна беда не ходит, — продолжал Сизиф, усаживаясь за тяжелый дощатый стол. — Кто-то скот крадет.

— Эх, Сизиф, Сизиф, — вздохнул фракиец, принимаясь за похлебку, — не гневил бы ты судьбу, чтобы не было у тебя бед помимо этих. Ты разве не знаешь вора?

— А ты мог бы его указать?

— Кто там сейчас во дворе с тобой препирался?

— Автолик? — спросил Сизиф, невольно оглянувшись и понизив голос. — Я ведь тоже было на него подумал. Да точно ли ты знаешь?

— По голосу и узнал. Давно ли он тут, в Коринфе?

— Живет давно. Хотя и отлучался. Говорят, в Колхиду ходил с нашим царем.

— Эк, загнул! Где Колхида, а где Мессения.

— Ты, Всеведущий, не темни. Это дело серьезное. Если тебе на самом деле что известно, говори толком.

— Скажу, скажу… Знатно готовят у тебя в доме, хозяин. Вот ведь, гуси — они везде гуси, а такой похлебки я нигде больше не едал. Тут вот что вышло. Я все ждал, когда же он попадется. Хитер, ворюга. В мессенской Эхалии я оказался, как раз когда туда Геракл пришел свататься к Иоле, дочери царя Эврита. Царь же объявил, что отдаст Иолу тому, кто победит его в стрельбе из лука. Сам он большой лучник был, в свое время и Геракл у него в учениках ходил. Но поди ж ты, преуспел ли в упражнениях ученик или невесту ему поразить хотелось, но царя он обстрелял. А Эврит уперся, дочь ему с досады не отдал. Спорить Геракл не стал, покинул Эхалию и обиду свою с собой унес. Вот тут и пропало царское стадо. И соседа твоего я тогда в первый раз услышал. Легко убедил он эхалийцев, что коров увел Геракл в отместку за упрямство царя. Дня через два я дальше отправился и за Кипарисовым хребтом, почти на побережье, вновь на обидчика твоего наткнулся. Больше трех сотен голов пас он в этом глухом месте. Не думаю, чтобы он решился гнать домой всю эту ораву. Должно быть, там, у Филатры, и отсиживался, пока потихоньку не распродал. Вот такая была у него Колхида. Такое руно золотое.

— Что ж царь коров своих не поискал?

— Как не искать! Тут же сын его Ифит побежал. Он, кажется, единственный был, кто усомнился в вине Геракла, но пошел все-таки по его следам и совсем в другую сторону. Рассказывали, что и в Тиринф заглянул, где Геракл поселился, и что тот его будто бы принял по-доброму. Но когда узнал, в чем его обвиняют, больше не стерпел, сбросил гостя с городской стены. За этим новым грехом и прежний спрятался. Я удивляюсь, как он не боится. Неужто тут, при Язоне, своим геройством хвалится?

— Язон-то с Медеей его вроде не приветили особенно. Но как будто и другие называют, что был среди аргонавтов Автолик.

— Да это же родственник твой — сын Фрикса и Афамантов внук. Их четверо было, кто к походу на острове Дий присоединился: Фроней, Демолеонт, Автолик и Флогий. Его и царица ваша знать должна, Фрикс-то на сестре ее был женат, Халкидике. Да что ты, Сизиф! Здешнего Автолика пряниками на «Арго» не заманишь, он другой породы.

— То-то и оно, что другой. И что это за порода, что все ему с рук сходит? Может, впрямь отец помогает. Он ведь себя называет Гермесовым сыном.

— Здесь я не знаю, что сказать тебе, Сизиф. И доказать трудно, и оспорить невозможно. Этот бог опасен. Много ли тебе о нем известно?