Там она совершила доброе дело, научив отчаявшегося царя Миноса, как себя вести, чтобы у него появились дети. За это Минос подарил Прокриде дротик и собаку. То и другое были неотразимыми охотничьими средствами, ибо от дротика нельзя было увернуться, а от собаки убежать. Вооруженная таким образом, Прокрида вернулась в Аттику и стала охотиться вместе с мужем, который ее не узнал, так как она выглядела юношей, сменив одежду и прическу. Кефала вдруг покинула удача — вся дичь доставалась новому напарнику, — и он выразил желание разделить волшебное снаряжение. Прокрида, все еще в мужской роли, предложила отдать ему дротик, если он согласится возлечь с ней на ложе любви. Кефал принял предложение, и у Прокриды, открывшей свое истинное обличье, появилась возможность вернуть супругу обвинения в измене, язвительно приправленные готовностью Кефала к однополой любви.
Счеты были сведены, униженный красавец получил и дротик, и собаку, и на этом след Прокриды теряется. По другой версии супругов помирила воительница Артемида, у которой Прокрида спасалась от позора, и она же подарила Кефалу убийственное двойное оружие. Но это примирение не привело к добру, так как жена, услышав однажды поэтические призывы охотника остудить его разгоряченное тело, обращенные к богине облаков Нефеле, всплакнула в кустах. Кефал решил, что там спрятался зверь, метнул дротик, и все было кончено в мгновение.
В обоих случаях у сюжета остается нерастраченный запас инерции, пользуясь которым мы продолжаем следовать за судьбой мифической собаки. Кефал предоставил ее в распоряжение Амфитриона для охоты за столь же удивительной лисицей, похищавшей жителей Кадмеи. Кроме прожорливости и людоедства, это чудовищное создание обладало еще свойством неуловимости: ни одно существо в мире не способно было ее догнать. Быстроногая собака долго бегала за стремительной лисицей, пока на фиванской равнине они не попались на глаза Зевсу, и тот разрешил противоречие, обратив обеих в камни, которые и венчают миф о взаимной неверности и сверхъестественных, но несогласованных способностях.
От этой истории мы переходим к нескольким фрагментам путешествия аргонавтов. Это побочные эпизоды грандиозного предприятия, с успехом осуществленного группой героев, отправившихся во главе с Язоном на корабле «Арго» за золотым руном в Колхиду.
Отвага героев, среди которых мелькают имена Орфея, Тезея, неразлучных Кастора и Полидевка, будущего бога врачевания Асклепия, да и самого Геракла, правда, раздумавшего на полдороге продолжать поход, их решимость были столь велики, что они вышли в море, еще не зная пути в Колхиду. А страна эта располагалась на дальнем восточном побережье совсем другого моря, глубоко влившегося в европейский материк Эвксинского Понта, теперь называемого Черным. Помог им слепой прорицатель Финей, когда путешественники, прощупывая берега знакомого моря — Эгейского, поднялись вверх, повернули на восток и оказались в его фракийских владениях. Наделив даром ясновидения, боги затем ослепили Финея за то, что он этой способностью злоупотреблял и слишком точно предсказывал. Иногда приводят другую причину: он будто бы указал обратную дорогу в Элладу детям Фрикса — того самого, который, спасаясь от безумного отца, улетал вместе со своей сестрой Гелой в Колхиду на золотом баране. Эта вторая причина слишком темна для нас. Мы встретимся еще с несколькими абсурдными мотивами и происшествиями и тогда попробуем их хоть как-то оценить.
Слепота была не единственным наказанием богов. Вторая жена внушила Финею, что в его недуге виновны ее пасынки, он поверил, заточил сыновей в темницу и был наказан еще раз — прорицателя мучали гарпии, крылатые существа, слетавшиеся каждый раз, как только Финей садился за стол. Они уничтожали почти всю еду, оставляя за собой такое зловоние, что не могло быть и речи о продолжении трапезы. Довольно грустное зрелище, не правда ли: несчастный старик, которому окружающий мир непрерывно подает сигналы, ничего не значащие для остальных, но заставляющие его сознание без устали трудиться над их прочтением, старик слепой и голодный, судорожными взмахами ослабевших рук наугад отгоняющий вонючих, прожорливых, вьющихся над его столом тварей. Финей согласился указать аргонавтам дорогу, если они избавят его от гарпий. К счастью, среди героев оказались братья Зет и Калаид, у которых тоже были крылья. Вонючкам устроили засаду и затем преследовали их, пока те не дали клятву не обижать Финея. Летучие братья встречались с фракийским царем не впервые, в его судьбе они уже успели перед тем развязать один узел. Зет и Калаид были детьми северного ветра Борея, как и первая жена прорицателя, Клеопатра, и, стало быть — дядьями заточенных Финеем мальчишек. В свое время они освободили племянников и помирили с отцом, после чего тот отослал оклеветавшую их мачеху домой. На гарпий, однако, это впечатления не произвело.
Оттеняет эту побочную линию то обстоятельство, что матерью Зета и Калаида была все та же утренняя заря Эос, так неудачно вмешавшаяся в счастливый брак Прокриды и Кефала, о котором мы уже вспоминали. Я привожу здесь эту подробность не с тем, чтобы побудить вас к каким-либо умозаключениям, а лишь для того, чтобы сохранялось ощущение тесного единства того мира, который мы начали обходить по периферии. А теперь — интересующая нас грань сюжета. Благодарный слепец разъяснил аргонавтам, как им добраться до цели, чего ожидать в пути и как себя вести на месте. Не скрыл он и опасности, которая ожидала путешественников в Босфорском проливе. Симплегады — так назывались две скалы, сдвигавшиеся, как только между ними оказывался корабль. По совету Финея аргонавты выпустили сначала голубку, и она сумела пролететь, оставив в сомкнувшихся камнях несколько перьев хвоста. Столь же удачно проскочил и «Арго», лишившись только кормовых украшений. Тут, кажется, имела место некоторая психологическая уловка. Симплегадам не следовало реагировать на голубку, но в возбужденном ожидании новой жертвы, которая уже находилась в пределах видимости, они, вероятно, попались на обманное движение, а для следующего удара им все-таки нужно было разойтись. С тех пор скалы оставались неподвижными, ибо таковым был предначертанный им конец, если они пропустят хотя бы один корабль.
Покидая эту историю и оставляя за спиной еще два неподвижных камня, мы обращаемся теперь к уделу другого слепца.
Тиресий был сыном нимфы Харикло, которая дружила с самой Афиной, но эти полезные отношения как раз и привели к потере юношей зрения. Охотясь поблизости от матери, он увидел подруг купающимися в быстрых водах Ипокрены, богиня вскрикнула, и Тиресий ослеп. Горькие упреки матери ни к чему не привели, Афина объясняла, что несчастье произошло не по ее вине, никому нельзя безнаказанно смотреть на божество без его разрешения. Но в утешение обоим она наделила слепого даром предвидения, долголетием и кизиловым посохом, позволявшим ему передвигаться не хуже зрячего.
Возможно, именно так и произошло, но мы обязаны упомянуть и другую версию, которую разыскал Овидий, тем более что тут действуют божества гораздо более могучие. Зевс и его супруга Гера сочли, что единственно справедливым арбитром в их споре о степени наслаждения, испытываемого мужчиной и женщиной от близости, может быть только Тиресий, который в то время еще прекрасно видел и уже успел побывать и тем и другой. По какой-то причине ему однажды сделалось невыносимым зрелище спаривающихся змей. Он прервал любовную игру пресмыкающихся ударом палки и в тот же миг превратился в женщину и оставался ею в течение семи лет. Не следует забывать, что срок этот условен. Число «семь» заслуживает всяческого уважения, но длительность года в те времена была еще неустойчивой, как и само долголетие, дарованное впоследствии Тиресию. Известно например, что он прожил семь или девять человеческих жизней. Так или иначе, женщиной он побывал и вернулся в мужское естество лишь спустя некоторый срок, когда вновь счастливо наткнулся на двух змей, свившихся страстным жгутом. Уже предполагая возможные последствия, Тиресий не поколебался еще раз влезть в чужие дела с помощью палки и вновь стал мужчиной. Так что выбор верховных олимпийских супругов был обоснованным.
