«Собирались у берега…» Собирались у берега Светились, покачиваясь на воде Сколько их Где небо и где земля Только частая сеть Сухостой и цикады. Путаясь в длинных рукавах ночи Появляется луна с колотушкой Обходит сады Никого. Я едва различаю тебя Голос листвы Цветущий куст в темноте И на нем одна за другой Вспыхивают Рассыпаются Восходят новые Видишь эти сияющие лепестки Белые цветы на темном дереве жизни Цветы, когда я прикасаюсь к тебе На ветках времени Насквозь. В одну из душных ночей Я вижу во сне жасмин. Пьет, разрастается, Поднимает голову Слово «забыть». «Моя постель, слоистая слюда…» Моя постель, слоистая слюда, Вода опять дошла до края дамбы, Она войдет в артерии и ямбы, Овраги и морские города. Глубокий сон, прозрачная рука, Сплетенье вен и солнечная сфера, И фосфор, и бесформенная сера, И сердца разветвленная река, Плечо земли, ключицы-острова, Подводное мерцанье миокарда, И черные стрекозы Леонардо В развалинах у крепостного рва. На солнечной стороне На твоей солнечной стороне Настурции и дикий виноград, Пчелы, тяжелые от яркого света, Осторожно огибают препятствия И до нас им нет никакого дела. Твой голос словно волшебная флейта Вызывает из земли новые ростки, И обыкновенная камнеломка Продолжает свое героическое восхождение По ступеням старого театра. Он переживет нас, Как уже пережил ту женщину, Которая пела своим сыновьям самую черную, Самую сладкую колыбельную на свете, И слепого старика, задремавшего в священной роще, И его детей, которых неграмотная судьба Пометила крестиками, словно дома под снос, И тех двоих, что лежали в склепе, Счастливые, в погребальных одеждах, Засыпанные цветами так, Что нельзя было отыскать глаза И закрыть их. Здесь разворачивался алый веер, Яростный ветер, Трепал узкие полоски кожи, Раздирал горячие ладони, Сросшиеся в молитве, Пропарывал блестящий шелк, Топтал любопытных, Мотал огромной головой, Утыканной пиками. Человечек, ушедший по колено в песок, Распрямлялся в последнем, Выверенном движении, Как распрямляется упрямый лук, Пославший отравленную стрелу. Время поддело нас на рога, Но мы успели, успели Выкрикнуть эти слова, Ничего, что завтра сюда привезут Новый песок И разровняют его Как ни в чем не бывало. На этой чертовой площадке Так ничего и не выросло, Мы уже не смотрим вверх, Восхождение требует сил, Которых у нас не осталось. Дайте немного побыть здесь, На солнечной стороне, Зацепиться за кирпичную кладку Узловатой лозой, Прижиться, Прижаться ладонями дикого винограда К отвесной стене. Театр в Эпидавре
Взявшись за руки, Стоим на ступенях Полуразрушенного театра. Голубые отроги гор, Звон колокольчиков, Белые, розовые цикламены. Пористый известняк пропитан солью трагедий, Воткни сюда слабое растение, И оно поднимется как ни в чем ни бывало. Все повторится, Несчастный слепой старик Снова блуждает в роще Эвменид, На рукаве его платья, На его сандалиях, в траве, В вечернем воздухе, Повсюду маленькие светлячки, Огоньки, запечатанные в сосудах Зеленого стекла, И ни один не замечает Собственного свечения. Его дочь, Замурованная в гробнице, Поет о птицах, летящих на острова, Там моя родина, забытая родина, Мелкое просо в соленой воде, Каменистые Киклады. Ее сестра, Припадая к стене, Слушает и плачет, Под обломками старого Арго Просыпается юный Ясон, И железные зубы дракона, Изойдя ржавчиной, Поднимаются вверх. Мы растем на камнях, Зеленеет земля. Да, все сначала, И нашим глазам Нужен горный хрусталь, Добытый с помощью грубых инструментов, Заступа и кирки, Куска белой материи, Пяти простых красок. На открытой ладони сцены Из голубой геологической жилы Бьет ослепительный свет, И вот мы растеряны, Растрепаны, распущены плачущей Пенелопой, И снова схвачены за края полотна Иглами деловитых швей, Пронизаны тысячью нитей, Вплетены словно уток В основу сурового полотна. Смертные боги, Бессмертные люди, Солнце идет по кругу, Отражаясь в незрячих глазах — Эдип, Антигона, Ясон, И мы вторим как эхо — Ясон, Антигона, Эдип. |
