II Прощай, вражда смертельная: Пусть смолкнет твой напев, И счастье неподдельное Затмит народный гнев… Молва отрадой грянула — Ликуют города: Победа, братцы! Канула Разбитая орда!.. По всей стране известие Ветрами разнесло — Единой дружной песнею Откликнулось село! Победа! Ратью братскою Повержен супостат — Пой, родина солдатская! Внимай и стар и млад!.. Звучала радость вольная В нестройных голосах, Осанной богомольною Сменяясь в небесах… С молитвою народною Пройдя последний бой, Ликуй, страна свободная: Победа за тобой! III 1 Касаясь крыш уснувших деревень, Померкло солнца золотое пламя — Сменила ночь победы первый день И тишина повисла над полями. Заснуло всё: селенья, города — Забылось сном, действительно спокойным: Окончилась несчастий череда, Пришел конец страданиям и войнам. 2 На улицах затихшего села Дневного счастья эхо раздавалось; Та ночь по-майски теплою была И сказочной воистину казалась. Заснуло все. А бледная луна Цвела на небе белоснежной розой… Ей любовалась женщина одна, Держа в душе непрошенные слёзы. Глаза сухи, и это неспроста: Давнишняя солдатская привычка!.. Да только сердце гложет пустота — В нем радости давно угасла спичка. 3 Безмолвен сад. В полночной тишине Лишь ветра шорох слышен еле-еле, Да раздается тихо, как во сне, Скрипящий голос дедовой качели… Как будто в детстве, много лет назад, Поют качели, плачут как живые, И в них, родимых, женщина-солдат Находит утешенье не впервые — Отраду для измученной души, Влачить уставшей горестное бремя… А старый друг печаль унять спешит, Совсем как в то, добоевое, время. 4 Вдруг тень коснулась женского лица, Спокойного в мерцающем сияньи: Раздался шорох в стороне крыльца И отзвук еле слышного дыханья. «Здесь кто-то есть?» — молчание в ответ. Лишь кроткий всхлип, пронзающий разрядом. Внезапно вспыхнул красноватый свет, Замеченный нетерпеливым взглядом… Одна, в платке со взрослого плеча, Девчонка тихо на крыльце стояла; В ее руке зажженная свеча, Искрясь, дрожащим пламенем сверкала. 5 Давно… Давно на личике худом Свою печать поставила блокада: Нашла в селе девчонка новый дом, Хлебнув нелегкой жизни Ленинграда. Полсотни бед пришлось перенести, Когда любимый город стал тюрьмою… Ей не было еще и десяти Той страшною блокадною зимою. А то была действительно зима: Плескалась смерть в ее пустых глазницах. Людские мысли заслоняла тьма, И слезы замерзали на ресницах. Листовок скверных целый гнусный рой Скрывал собою голубое небо. Был сорок первый. А еще второй — Его народ встречал горбушкой хлеба… Был ужас. Голод. Дьявольский мороз. И артобстрелов было очень много. Был лед, который так и не замерз, И зыбкой жизни зыбкая дорога, И лазарет в двадцатых февраля, Фашистом, к удивленью, не взрываем; А уж весной — свободная Земля, Что пахла теплым, свежим караваем… 6 «Ты что не спишь? Уж за полночь давно, Ложись скорее!..» — «Да не спится что-то… Все чудится: стучат ко мне в окно И манят потихоньку за ворота…» — «Да кто ж стучит?» — «Не знаю… Но боюсь. Вот, думала, как выйду и проверю!..» — «И что же, был и вправду кто-нибудь?» — «Всё никого… Один сверчок у двери». Вдали раздался чей-то смех и крик, И возгласы: «Товарищи, победа!..» Затем все смолкло на короткий миг, И продолжалась тихая беседа: «Сверчок… Ты впрямь была настороже!» — «Я ведь одна… Никак нельзя иначе…» — «А бабушка?» — «Так спит она уже, Наверно, час. От силы два, не паче». — «Иди и ты. Луна! Давно пора!..» Девчонка женщине в глаза взглянула прямо И, уходя с полночного двора, Сказала тихо: «Будь луна добра, Жива была моя бы нынче мама». 7 Чуть дрогнул свет оплавленной свечи. И вдруг потух. Померкнул без возврата. И покатились слезы, горячи, Из глаз суровых женщины-солдата. И поднялась тогда в ее душе Воспоминаний тяжкая пучина: Те вечера в солдатском блиндаже, Чудесный голос маленького сына И письма брата — письма из Москвы, Куда уехал продолжать карьеру. Где он теперь?.. У берегов Невы Или в Берлине, если брать на веру. Брат носит высший капитанский чин: Он катером командовал исправно… В какой же дружбе с ним ее был сын Еще, казалось бы, совсем недавно!.. |
