И страхом пораженный поп

Не мог сказать ни слова,

Свалился на пол будто сноп

К портищам он Баркова.

«Восстань, любезный Е*аков,

Восстань, повелеваю,

Всю ярость праведных х**в

Тебе я возвращаю.

Поди, **и милашку вновь!»

О чудо! X** ядреный

Встает, краснеет плешь, как кровь,

Торчит как кол вонзенный.

«Ты видишь, — продолжал Барков, —

Я вмиг тебя избавил,

Но слушай: изо всех певцов

Никто меня не славил;

Никто! Так мать же их в п**у,

Хвалы мне их не нужны,

Лишь от тебя услуги жду —

Пиши в часы досужны!

Возьми задорный мой гудок,

Играй им как попало!

Вот звонки струны, вот смычок,

Ума в тебе не мало.

Не пой лишь так, как пел Бобров,

Ни Шелехова тоном.

Шихматов, Палицын, Хвостов

Прокляты Аполлоном.

И что за нужда подражать

Бессмысленным поэтам?

Последуй ты, **ена мать,

Моим благим советам.

И будешь из певцов певец,

Клянусь я в том е**ою, —

Ни черт, ни девка, ни чернец

Не вздремлют под тобою».

«Барков! доволен будешь мной!» —

Провозгласил детина,

И вмиг исчез призрак ночной,

И мягкая перина

Подмой ж**ой красоты

Не раз попом измялась,

И б***ь во блеске наготы

Насилу с ним рассталась.

Но вот яснеет свет дневной,

И будто плешь Баркова,

Явилось солнце за горой

Средь неба голубого.

И стал трудиться Е*аков:

**ет и припевает,

Гласит везде: «Велик Барков!»

Попа сам Феб венчает;

Пером владеет как е**ой,

Певцов он всех славнее;

В трактирах, кабаках герой,

На бирже всех сильнее.

И стал ходить из края в край.

С ром, смычком, м**ами.

И на Руси воззвал он рай

Бумагой и п**ами.

И там, где вывеской е**ак

Над низкой ветхой кровлей,

И там, где с б***ью спит монах,

И в скопищах торгами,

Везде затейливый пиит

Поет свои куплеты.

И всякий день в уме твердит

Баркова все советы.

И бабы, и х**стый пол

Дрожа ему внимали,

И только, перед ним подол

Девчонки подымали.

И стал расстрига-богатырь

Как в масле сыр кататься.

Однажды в женский монастырь

Как начало смеркаться,

Приходит тайно Е*аков

И звонкими струнами

Воспел победу е**ков

Над юными п***ами.

У стариц нежный секелек

Зардел и зашатался.

Как вдруг ворота на замок,

И пленным поп остался.

Вот в келью девы повели

Поэта Е*акова.

Кровать там мягкая в пыли

Является дубова.

И поп в постелю нагишом

Ложится поневоле,

И вот игуменья с попом

В обширном **ли поле.

Отвисли титьки до пупа,

И щель идет вдоль брюха.

Тиран для бедного попа,

Проклятая старуха!

Честную матерь откатал,

Пришлец благочестивый

И в думе страждущей сказал

Он с робостью стыдливой:

«Какую плату восприму?» —

«А вот, мой сын, какую:

Послушай, скоро твоему

Не будет силы х**!

Тогда ты будешь каплуном,

А мы прелюбодея.

Закинем в нужник вечерком

Как жертву Асмодея».

О ужас! бедный мой певец,

Что станется. с тобою?

Уж близок дней твоих конец,

Уж ножик над е**ою!

Напрасно *ть усердно мнишь

Девицу престарелу,

Ты б***ь усердьем не смягчишь,

Под х**м поседелу.

Кляни за**ины отца

И матерну прореху.

Восплачьте, нежные сердца,

Здесь дело не до смеху!

Проходит день, за ним другой,

Неделя протекает,

А поп в обители святой

Под стражей пребывает.

О вид, угодный небесам?

Игуменью честную

**ёт по целым он часам

В п***у ее кривую,

**ёт … но пламенный е**ак

Слабеет боле, боле,

Он вянет, как весенний злак,

Скошенный в чистом поле.

Увы, настал ужасный день.

Уж утро пробудилось,

И солнце в сумрачную тень

Лучами водрузилось,

Но х** детинин не встает.

Несчастный устрашился,

Вотще м**е свои трясет,

Напрасно лишь трудился;

Надулся х**, растет, растет,

Вздымается лениво…

Он снова пал и не встает,

Смутился горделиво.