На орех буквально не хватало ни времени, ни мозгов. Как его перевозить, когда у него длиннющие, в несколько метров, ветки, да еще с цветами?

И Гошка решил временно оставить его в старой комнате, вручив новым жильцам подробное руководство об уходе.

На новой квартире тоже забот было не меньше. Но заботы эти были приятные: прибить полки в своей комнате (у Гошки теперь была своя комната!), расставить книги, найти место для остального имущества, потому что на новом месте никакого сарая во дворе не было.

Дни бежали очень, очень быстро.

Однажды Гошке приснился сон, удивительный сон. Будто стоит он навытяжку перед учительницей по русскому Анной Константиновной, а она его распекает почем зря.

«Безобразие, – говорит Анна Константиновна, – если и родители начали себя вести безответственно, то что же остается делать детям! Сколько раз я вас вызывала в школу поговорить о вашем сыне!»

Гошка стоял словно ошарашенный.

«Вы сами перепутали все, Анна Константиновна, а на меня еще кричите. Нет у меня никакого сына, я сам сын! Я Егор Вовиков, а отец мой Борис Егорович Вовиков, и вовсе я никакой не отец, и нет у меня никакого сына, и никакого отца…»

Гошка окончательно запутался и замолк. А Анна Константиновна смотрела на него убийственно строго, только сейчас у нее почему-то была рыжая бородка, точь-в-точь как у того доктора, который менял гипс на его ноге. И в общем-то, Гошка не был полностью уверен, то ли это Анна Константиновна, то ли рыжий доктор. Он посмотрел еще раз: вроде бы действительно доктор, а ни какая не Анна Константиновна.

Но и доктор был не добрее к Гошке.

«Вы знаете, Вовиков, что у вашего сына высокая температура? Что у него, возможно, скарлатина, дифтерит, свинка и к тому же сломана правая рука и левая нога? Вы это знаете? Как вы могли бросить его на произвол судьбы! Мало того, что вы показываете своему сыну дурной пример – пишете такие сочинения…»

«Да подождите! Это просто ерунда какая-то! Нет у меня никакого сына, я сам сын! И при чем тут сочинение…»

Но ничего доказать Гошка так и не смог. Проснулся он среди ночи, сердце у него стучало, он так вспотел, что хоть выжимай рубашку, а в ушах еще звенели сердитые голоса доктора и Анны Константиновны.

«Какая только чепуха не приснится!» – сказал сам себе Гошка.

Он встал, пошел на кухню, достал из холодильника компот, отцедил себе в чашку жидкость, и на душе у него стало как будто полегче.

Утром Гошку почему-то мучило беспричинное беспокойство. То и дело он вспоминал глупый сон, который ему приснился сегодня ночью.

После школы Гошка пошел на старую квартиру. Его вдруг осенило: как он может переправить на новую квартиру свой орех. Он соберет во дворе всех своих друзей. Кадку можно повезти на тележке дворника, а ребята будут нести длинные ветви, как шлейф королевского платья.

«Как все просто, и почему это сразу не пришло мне в голову?» – подумал Гошка.

Когда Гошка одним духом влетел на четвертый этаж и ворвался в бывшую свою, такую знакомую и родную, но теперь совсем чужую комнату, его ждал страшный, невозможный удар: его орех, его чудесный орех Cortex с далекой Амазонки, погиб! Листья скрючились, цветы засохли.

Гошка трогал длинные вьющиеся ветви, но они ломались и крошились. Гошка рассматривал ствол, но он, раньше такой мощный и сочный, теперь напоминал сушеный корешок петрушки.

С последней надеждой Гошка бросился к бочке и раскопал корни, но они рвались в его руках, как сгнившие веревки.

Гошка не мог сдержать слез.

– Что же вы такие! – дрожащим голосом закричал Гошка. – Вы же обещали поливать, пока я его возьму!

– Я и так поливала! – сказала женщина, которая теперь жила в их комнате. – Поливала, все делала так, как ты написал в записке. Вот посмотри, если не веришь, твоя записка. – И она протянула Гошке листочек. – Вот, вот, видишь, это же ты писал: «Утром – один литр отстоявшейся воды, вечером – один литр отстоявшейся воды, два раза в неделю смахивать косточкой…»

– Эх вы, «косточкой»! Кисточкой ведь!

– Напрасно ты, мальчик, так со мной разговариваешь. Ты сам виноват! Если твое дерево такое особенное, сам бы и ухаживал за ним. И так спасибо скажи, что согласилась.

Гошка чувствовал, что женщина права. Виноват он один. Один он виноват во всем! Почему, почему он не взял с собой сразу свой орех! Как он мог оставить его чужим людям! Гошка чувствовал, что нужно было извиниться перед женщиной, но не мог выдавить из себя ни слова. Он повернулся, тихо прикрыл за собой дверь и пошел вниз по лестнице.

В девять часов вечера Гошка категорически заявил своим родителям, чтоб они выключили телевизор: у него страшно болит голова, а завтра годовая контрольная и он должен быть в железной форме. Папа поворчал, что вечно ему не дают смотреть программу «Время», а мама пыталась поставить Гошке градусник, но Гошка заявил:

– Не травмируйте мою нервную систему, дайте мне спокойно заснуть. Вы, что ли, будете писать контрольную!

Родители покорно ушли пить чай на кухню.

Гошка поставил будильник на четыре часа и сунул его себе под подушку.

Он ужасно мучился от мысли, что не услышит звонка будильника и проспит. Ему казалось, что он только-только закрыл глаза и на минуточку вздремнул, как вдруг какая-то неведомая сила встряхнула его, и он с быстротой молнии вытащил из-под подушки будильник. Было без одной минуты четыре.

Обычного утреннего томления не было и в помине. Гошка был свеж и бодр и полон такой силы, что сейчас бы он покорил все па свете моря и океаны и еще неизведанные тайны космоса. Так тихо, что тише быть не может, он выскользнул из кровати, взял со стула свои джинсы и рубашку, вытащил из-под кровати ботинки с засунутыми В них носками. Самое трудное было открыть ящик письменного стола, где спрятана плитка шоколада – совершенно необходимая вещь для каждого космонавта и летчика.

Все сошло удачно – родители даже не пошевелились. Оделся Гошка на лестничной площадке. В одно мгновение, съехав по перилам вниз, Гошка был во дворе.

Утро было как раз такое, в какие космонавты улетают на Венеру, на Марс или совсем даже в другую Галактику. После вчерашнего теплого дождичка воздух был свеж и душист, как апельсиновый сок прямо из холодильника. Трава за одну ночь покрыла двор.

Почему-то раньше Гошка и не замечал, до чего же это приятно идти по молодой упругой траве, хоть ботинки почти насквозь промокли от росы. Внутри Гошки звучали марши, у них не было точного названия – это был сплав праздничных маршей и Гошкиной радости. У него было сейчас такое чувство, что он и без всякого аппарата мог бы взлететь над землей.

Завернув за угол дома, Гошка увидел, что Паша уже ждет его на условленном месте. Отодвинув заветную доску в задней стенке сарая, мальчики протиснулись в свой ангар и достали новенький аппарат «ЕгВ-001».

Осторожно, чуть дыша, они освободили от чехлов крылья. Крылья были большие, длинные и прозрачные, как у стрекозы. Они были сделаны из плотной полиэтиленовой пленки, которая была пришита к каркасу. Для прочности пленка перетягивалась поперечными легкими бамбуковыми палочками.

Гошка старался унять бившую его дрожь.

– Ты замерз, что ли? – спросил его Паша.

– Да нет. Наверное, с голоду. Я уже три дня почти что ничего не ел. Как мама отвернется, так я раз – и все в миску к Пирату. Думаю, килограмма три мне удалось сбросить.

Гошка залез на крышу сарая, Паша подал ему летательный аппарат и залез сам. Потом Паша помог Гошке надеть на спину мотор, туго пригнать ремни и застегнуть пряжки. Ноги Гошка просунул в кожаные петли, проверил надежность креплений. Ну, кажется, все! Гошка вынул из кармана плитку шоколада, по-братски разломил ее и, протянув половину Паше, положил себе в рот кусочек. Но Паша, отломив себе лишь одну дольку, строго сказал:

– Никаких сантиментов. Интересы эксперимента прежде всего! Мало ли, может, тебе придется сделать вынужденную посадку. В таких случаях летчики всегда питаются только шоколадом, – И он засунул шоколад обратно в Гошкин карман.