-- Ах! Простите-простите ясновельможный пан Моровский. Я не хотела...
-- Бог простит, а я вас прощаю.
-- Адам, ну хватит кукситься. Ну, улыбнитесь! Стоит ли обижаться на подобные глупости? Я ведь уже извинилась. И почему это вы не развлекаете нас? Я не про это ваше пение. Ну, хотя бы рассказали нам что-нибудь.
-- Я не француз, мадам. Кроме знания языка мне не хватает еще очень многого. А вы... Видимо вы уже слишком давно живете на родине Дюма, и потому привыкли к повышенной галантности здешних кавалеров. Мы американцы не любим, трещать без умолку...
'Вот прицепились-то ко мне, тусовщицы хреновы! Все-то им, понимаешь, нужно вызнать. В каждый чугунок залезть. А вот хрен вам будущие подпольщицы! И чтобы вы больше не докапывались ко мне, я тут мачо изображать стану. Типа - 'скажет, как отрежет'. Угу...'.
-- Соня, да не приставай ты к человеку. Ты и так уже все испортила. Теперь нашего спасителя не разговорить.
-- Фи, мон шер... Адам, нам по пути нужно будет на пару минут заехать в редакцию журнала 'Итеб'. Это по пути. Вон там, через три дома остановите, пожалуйста.
-- Здесь?
-- Да-да, здесь. Чуть ближе к крыльцу. Я скоро приду, не скучайте.
-- У вас пять минут и ни минутой больше, я очень спешу. Опоздаете на две минуты, пойдете пешком.
-- Фи!
Софья, фыркнув, убежала по ступенькам. А Павла осталась в машине вместе с Оболенской. Мысли разведчика крутились вокруг фашистской оккупации Парижа.
'Эх! Заминировать бы здесь, те здания, где Гестапо засядет. Жаль нельзя! Ни тех зданий я не знаю, да и людей кучу за эти диверсии на виселицу отправят. Мдя-я. Надо бы, кстати, повспоминать здешние шлягеры, и заставить себя напевать именно их. А то снова засыплюсь на этом. Как там у Пиаф - 'Пардон муа се капри денфа. Пардом муа ревиенс ком аван...'. Хм нет, это точно не Пиаф, это вроде бы Матье в 70-х пела. Да и не знаю я тех песен, и слова у них трудные, кроме некоторых. 'Чао Бамбино. Сорри!'. Угу...'.
Напряженное молчание раздражало, и Оболенская первой задала вопрос примиряющим тоном.
-- Адам, а вы ведь скорее поляк, нежели 'янки', почему вы называете себя американцем?
-- Я, скорее человек, который очень не любит делить людей по цвету глаз, волос, кожи, а также по месту их рождения и языку.
-- Мы тоже не расисты. Но где вы родились? Если это не секрет, конечно...
-- Я родился в Швеции, в семье русской польки и русского немца, а потом жил в разных странах.
-- А вы любите Польшу?
-- Так же как, и Германию, и Россию, вместе с Америкой и Канадой.
-- А в каком городе вы сейчас живете?
-- Сейчас... ни в каком. Раньше жил в Чикаго.
'Угу. Почти не вру. Целых три дня мы там прожили с Терновским. Если считать с Харькова, то этого даже много. Только в Саки я непрерывно пожила почти с неделю, но там была общага-гостиница. Да и не считать же своим домом Житомирский центр и монгольские аэродромы. А больше я нигде в своем неоглядном пути не задерживалась'.
-- Если можете, расскажите, пожалуйста, чем вы занимались в Штатах?
-- Гм. Работал на разных работах... Последние несколько лет я, так сказать, 'вольный художник'. Участвовал в разных соревнованиях, лазил по горам. Можете считать меня 'прожигателем жизни', но я сам зарабатываю себе на жизнь и на все свои чудачества.
-- Тут вам нечему стыдиться. Одному в чужой стране бывает нелегко, и я вас отлично понимаю. А где живут ваши родители?
-- Они умерли...
-- Простите, я не хотела...
-- Ничего.
'И сейчас я ей не вру. Да мама Павла Колуна еще жива. Но к моменту моего перехода в этот мир мои настоящие родители наверняка уже давно умерли. И сейчас, даже если они и живы, то я никогда не встречу и не узнаю их. Не заслужила я себе семьи, не заслужила... Вот поэтому единственными моими родными в этой заново подаренной жизни стали Иваныч и Михалыч. Два человека, без возражений и условий принявшие на себя заботу о моей буйной головушке. И еще тетя Нина. Вот ее я, наверное, смогла бы здесь сыскать...'.
Молчание снова слегка затянулось, каждый из них думал о своем. Вики жалела этого хмурого юношу, оставшегося без родных и домашнего уюта. А Павла, встряхнувшись от самобичеваний, жалела Вики, даже не догадывающуюся о своем трагическом конце, одновременно борясь с сильным желанием все ей рассказать. В тишине задняя дверца машины резко хлопнула, и салон чуть качнулся от добавления вернувшегося пассажира. Вместе с появлением Сони ушла и тишина.
-- Фу-ух! Все сделала, можем ехать.
-- Покажи, что там у тебя?
-- Погоди не смотри, я скоро сама все тебе представлю. А пока...
В зеркале мелькнул хитрый взгляд, и наигранно раскаивающийся голос произнес с примирительными нотками
-- Адам.
-- Адам... Ну, не будьте вы таким букой. Вы ведь уже простили меня. Правда? Вы можете рассказать нам сейчас что-нибудь о себе?
-- Соня, Адам уже рассказал мне, что он спортсмен и скалолаз.
-- И это все?!
-- Разве вам этого недостаточно? Или вам подать мою биографию в стихах?
-- Было бы неплохо! Ну, хотя бы расскажите, какими своими поступками вы гордитесь?
-- Вряд ли это можно назвать гордостью, просто я не стыжусь своих достижений.
-- Каких именно?!
-- Соня! Будь ты, пожалуйста, немного потактичнее с нашим спасителем. Что еще за допрос?!
-- Верочка не мешай мне. Я уверена, что мсье Адаму есть чем перед нами похвастаться, просто виной его молчаливости природная скромность и провинциальность. Так все-таки Адам, чего вы добились, выдающегося, а?
'Тоже мне, нашлась, столичная барышня. Звезда подиума, блин. И чего это она ко мне прилипла-то! Не из контрразведки же?! Любопытница, понимаешь, сорокалетняя! А не пошла бы она вообще... Вот как сейчас отбрею эту трещотку! Только бы мне на совсем уж коммунистическую риторику не съехать...'.
-- А вы сами, что уже можете похвастаться своими выдающимися достижениями?
-- Я нет. Но я женщина! А вот вы, как мне кажется, могли бы в прошлом совершить что-то героическое и потом гордиться этим. Уверена, ваша слава скоро дойдет и до Франции.
-- Да какая там слава?! Чего-то по-настоящему выдающегося можно достичь, только ради других людей или страны, никак не для себя. И слава тут не причем. А чей-то, как вы говорите, героизм, это, как правило, последствие чьей-то глупости, подлости или циничного расчета. Дело свое нужно делать, а не за славой бегать!
-- А как же тогда вот это?! Взгляни ка сюда Вики! Что вы на это скажете, Адам?!
-- Гм. 'Чикаго Дейли Ньюс'. Победитель автогонки свободной формулы Адам Моровски после своей победы в гонке основывает юношескую патриотическую организацию 'Лига Юных Коммандос'. Знакомое лицо...
Красивые глаза Оболенской с укором глядели на сидящего рядом шофера.
-- Адам. Почему же вы нам сразу не рассказали об этом? Ведь это восхитительно?!
-- О чем тут рассказывать? Да, в Лэнсинге все гонщики передали свои призы в фонд этой юношеской организации, но к Франции эта история не имеет никакого отношения.
-- Адам, вы бука! Я за пять минут в редакции узнала про вас больше, чем за полчаса сидения с вами рядом в машине. Вы, оказывается, лейтенант американского Воздушного корпуса. Вы не только скалолаз, но и гонщик, вдобавок еще и летчик, и парашютист. И еще вы спасли человека, падавшего рядом с порванным парашютом.
