— Скажите, товарищ Яковлев, а что вы думаете об установке на ваши самолеты реактивных моторов? Что из этого может получиться?

Вопрос прервал поток красноречия гостя, и вызвал небольшую паузу в беседе. На лбу молодого конструктора собралось несколько неглубоких морщин. Он явно не ждал такого вопроса, но вдохновленный доверительным тоном беседы и предыдущими похвалами его таланту, не спасовал и тут.

— Товарищ Сталин. Пока мы в КБ не думали о таком развитии проекта. Но если партия и вы прикажете мне, то я готов начать прорабатывать вопрос установки таких моторов на И-26 и ББ хоть завтра. Если будет такой приказ…

— А без приказа вы бы стали просить поставить вам такие моторы?

— Когда такие моторы станут выпускаться серийно и превзойдут поршневые двигатели, тогда я непременно обращу свое внимание на их использование в новых авиационных конструкциях.

— Только на новых? Чем же ваши теперешние самолеты для этого не подходят?

— Товарищ Сталин. Наши машины действительно создавались и создаются как скоростные самолеты. Но ни одна из них не рассчитана на работу совместно с реактивными моторами. Боюсь, в погоне за двумя зайцами мы просто окажемся у разбитого корыта. Здесь нужно очень хорошо подумать, прежде чем принимать такое решение. И потом, вы же сами говорили, что пусть американцы строят свои самолеты за два года, а мы будем строить новые истребители за полгода-год. А установка на самолеты нашего КБ таких опасных и не отработанных моторов, о которых пока вообще ничего неизвестно, может сильно замедлить получение готовых прототипов…

— Хм. «Таких опасных моторов»…

Вождь, процитировав собеседника, замолчал, и Яковлев запнулся, не в силах продолжить свои аргументы. Он уже понял, что сказал что-то не то, но не знал как теперь продолжить беседу.

— Хорошо, товарищ Яковлев. Наверное, вы правы. У русского народа есть на этот случай хорошая пословица – «коней на переправе не меняют». Поэтому мы не станем вас больше беспокоить с установкой реактивных моторов. Работайте над своими скоростным истребителем и бомбардировщиком. Помните, вы должны победить Мессершмитта еще на чертежных досках. Чаще говорите с Климовым, пусть он думает о дальнейшем развитии своих моторов. И еще… Вы читали письмо пилотов ВВС?

— Простите, какое?

— Очень жаль, что не каждый из наших пилотов готов написать такое письмо. Если бы так поступали все, то мы давно уже победили бы, как это у вас говорится, «детские болезни» нашей авиации. Поэтому попросите копию письма у товарища Поскребышева и обязательно почитайте. Летчики там, в одном из разделов, пишут о требованиях к унификации авиапарка. Там есть очень важные высказывания о том, что недопустимо для советской авиации. Например, использование неподходящих друг к другу электрических разъемов и штуцеров высокого давления. А также о максимальной унификации типовых запчастей к самолетам и двигателям для упрощения ремонта в полевых условиях. Вот об этом подумайте. И помните, товарищ Яковлев, нашей стране очень нужны самолеты, превосходящие самые лучшие самолеты мира. Такие самолеты, на которых будет не слишком сложно летать, и которые будет легко ремонтировать прямо в действующих частях. И наша партия… Партия рассчитывает на вас.

— Мы конструкторы оправдаем доверие партии. Сделаем все возможное и невозможное.

— Это хорошо, что вы все-таки готовите себя и к «невозможному» тоже. Нашему советскому народу под руководством партии уже приходилось совершать «невозможное». Мы не боялись опасностей и не будем их бояться. Не забывайте об этом. Идите, работайте. Всего доброго вам, товарищ Яковлев.

— Всего доброго, товарищ Сталин.

«Ладно, пусть каждый делает свое дело. Этот юноша хоть и талант, но даже он оказался каким-то близоруким… Или, может, все-таки прав он, а не немцы с англичанами? Да-а. Вот и думай тут, что на самом деле лучше. То ли пять винтовых истребителей делать, то ли один реактивный. Но мы все-таки не станем ставить только на одного рысака – как говорил мой отец «не бывает слишком большой запас гвоздей, а бывают недоделанные сапоги». А мой отец… Бог ему судья за все, что он сделал плохого, и все же он был хорошим сапожником…»

Дверь из приемной снова открылась, пропуская мужчину с озабоченным взглядом красных невыспавшихся глаз. Пенсне он держал в ладони. В другой руке была синяя папка с документами.

— Разрешите, товарищ Сталин.

— Проходите. Вы смогли восстановить связь с вашим берлинским товарищем?

— Пока только получили его условный знак, что все нормально. Сам он уехал в командировку на Балтику.

— Зачем уехал и куда?

— Мы предполагаем, что на один из островов. Может быть Свинемюнде, или какой-то другой. А вот зачем… Есть предположения, что где-то в том районе немцы создают закрытую зону для испытаний нового оружия. В таком контексте для обеспечения безопасности этого района привлечение лучших специалистов Гестапо по охране вполне закономерно.

— Так-так. Значит, все-таки затевают что-то. Неужели тот ваш «полушпион» не обманул? Очень интересно!

— «Полушпион», по сообщениям Бочкова, сначала воевал с японцами за рекой на плацдарме, а потом пытался взорвать себя гранатой, чтобы не достаться в плен маньчжурским белогвардейцам. К счастью остался жив и даже перегнал в Монголию новый трофейный истребитель.

— Это хорошо, что он не боится умирать за Родину. Но все равно, присмотритесь к нему еще повнимательнее. Что еще у вас на сегодня?

— По конференции реактивщиков требуются уточнения. Вот предварительные планы обсуждений.

Сталин углубился в чтение, иногда попыхивая трубкой. Через полчаса он оторвал взгляд от текста.

— Планы хорошие. То есть, получается, у нас скоро появится сразу много всякого реактивного оружия. А не выйдет ли как с пушками Курчевского? Деньги потратим, а результата не будет. А? Вспомните РНИИ. Вокруг такого дела и то целую кучу врагов собрать умудрились.

— За результаты должны ответить наши ученые. Курчевский все-таки был скорее кустарем-одиночкой. А здесь будут работать все-таки научные коллективы. А по РНИИ мы сейчас многие дела пересматриваем. Похоже, мой предшественник просто заигрался. Или кто-то ему хорошенько прополоскал мозг…

— Вы хотите сказать, что в реактивном институте некоторых арестовали ошибочно…

— В том, что ошибки у следствия были, я уверен. Но самое главное, арестовав людей, Николай так и не придумал, как их все-таки правильно использовать. А время-то ушло. Наши враги уже начали обгонять нас. И сейчас, товарищ Сталин, каждая копейка не вложенных вовремя денег обернется рублем, когда нам потребуется их ускоренно догонять. Я предлагаю опередить.

— Значит, товарищ Берия, «копейка рубль бережет»? Ну-ну.

— Да, и потом… Уже есть предварительные результаты боевых испытаний и реактивных снарядов и самолетов с реактивными моторами. Конечно, картина пока неполная, но уже сейчас можно сказать при массированном применении такого оружия против авиации и наземных войск можно добиться не только огневого поражения целей, но и деморализации противника. Бои за центральную и северную переправы через Халхин-Гол это подтвердили. Правда, противник, а с ним и командующий Первой армейской группой Жуков вместе со штабом убеждены, что там применялись авиапушки и бомбы. Но это-то как раз хорошо для обеспечения секретности.

— Ну что ж, значит, будем строить эти заводы, и создавать новый вид оружия. И хотя у страны не так уж много золота, но на такое важное дело мы, пожалуй, кубышку откупорим…

— Ты, товарищ Локтионов, нам тут комедий не устраивай! Какая тебе тут еще статистика?! И без статистики все ясно. Потеряны самолеты! Восемь штук за два дня, словно корова языком слизала. Ладно бы у Смушкевича в Монголии, так нет, прямо в округах, где даже серьезных учений в это время не проводилось. В общем, не надо нас тут за дураков держать, объясняй нормально. А то причин катастроф мы от тебя пока так и не услышали. В чем эти причины, командарм?!