Повиснув тушей на Грейвсе, Черчилль стал перебирать ногами на выход, к машине. Сталин, все так же улыбаясь, посмотрел ему вслед и увидел Головина.

— А, это ты, товарищ Головин, — Сталин подошел к Филиппу Ильичу и положил свою ладонь повыше генеральского локтя. — Не смотри на меня так. Не бойся, Россию я не пропью. А этот гусь у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке. Езжай домой. Отдыхай.

Когда Черчилль улетел в Лондон, Головин вернулся к своей основной работе и принялся снова разгребать завалы.

«24 августа, 1942 год

Пошел 15-й месяц войны. Он, очевидно, будет решающим. Он скажет — будет ли Второй фронт и возьмут ли немцы Грозный. Если они его не возьмут, можно будет считать южное сражение окончившимся в нашу пользу. Если возьмут — мировая порфира будет у Гитлера почти в руках. Он сможет спокойно зимовать, удушит нас холодом и голодом и продиктует англичанам мир.

Но я думаю, что угроза захвата нефти, прилет Черчилля и высадка в Дьеппе — признаки того, что Второй фронт будет. Говорят об огромных перевозках наших войск и о приближающемся нашем контрударе, во всяком случае — все это дело ближайших нескольких недель. Как будто на юге немцы сильно заторможены нами в последние дни.

Но зима будет очень тяжелая. Моссовет отказался дать мне бензин. Осталось еще на один рейд в Пушкино. Послал просьбу о бензине Молотову. Впрочем, это не мешает замнаркомам ездить на ЗИСах, на которые отпускают 600 литров в месяц. А в Генеральном штабе на поездку по городу в машине требуется подпись генерала.

У нас уже поспела картошка, и мы ею усиленно питаемся. Это существенное подспорье, экономящее вдобавок на зиму крупу. Как будто наших запасов при имеющихся карточках и столовой нам хватит до следующего лета.

Соня справила свое 43-лстие. Лютик завтра снова сдаст русский. Оля — в колхозе и будет получать 5 килограммов картофеля на трудодень.

Волгу бомбят, пароходы ходят до Сталинграда. По Волге разбросаны мины.

Сводки Информбюро стали осмысленнее. В «Правде» сегодня напечатано начало пьесы Корнейчука «Фронт», в которой, очевидно, будут иронически изображены генералы, не умеющие воевать. Вообще мы стали самокритичнее. Но ругать генералов во время войны нерационально. Это другая крайность. Простые умы сделают выводы, которые пойдут дальше, чем задано. Итак, развязка как будто приближается, как будто на финише вперед выходит Англия, которая сумела сберечь главное — людей. Есть еще шансы на выигрыш у Гитлера. У нас их уже нет при любом исходе войны. Победа наша, по-видимому, будет абстрактная, а не конкретная, если, впрочем, по Европе не пройдет ветер Гражданской войны, который вообще спутает все карты, и в которой мы снова сможем получить козыри, перекрестив их, как у Гоголя, под столом».[3]

Духота стояла такая, что невозможно было заснуть. Под яростным солнцем за день раскалялись стены, камышовая крыша, железные койки, подушки. Ночью они отдавали тепло, набранное за день. Темнота не приносила облегчения. Фон Гетц, целый день проведший в раскаленной кабине истребителя, лежал на горячей простыне и не мог уснуть. Огромная нервная и физическая усталость, навалившаяся на него за последние недели боев, требовала сна, а его все не было. В такой духоте можно было только истекать потом и мечтать о зиме или хотя бы о дожде. На соседней койке ворочался и вздыхал Гессер.

— Вилли, вы не спите? — обратился к приятелю Конрад.

— Какой, к черту, сон?! — Гессер закинул руки за голову. — Мне хочется содрать с себя кожу, до чего жарко!

— Это ваше единственное желание?

— Нет! У меня есть гораздо более сильное желание. Зарыться голышом в сугроб! Эта жара выматывает больше, чем вся русская авиация, вместе с их зенитными орудиями.

— А что вы думаете о русской авиации?

— О русской авиации я думаю, что хорошо бы ей всей сгореть к чертовой матери! О, мой бог! Хотя бы три часа сна! С таким же комфортом можно выспаться в духовке.

— Вилли, а вам не кажется странным, что сколько мы ни сбиваем русских, их не становится меньше?

— Это оттого, что русские перебрасывают на наш участок фронта все резервы их ВВС. Послушайте, Курт! Вам больше не о чем поговорить? Тут за день налетаешься так, что не можешь потом уснуть, а ночью, вместо здорового и освежающего сна, приходится, лежа на этой сковородке, слушать ваши размышления об авиации. Провались она пропадом! Как же мне все это надоело!

— Разве вы не гордитесь тем, что служите в люфтваффе?

Гессер устало вздохнул.

— Курт, я горжусь тем, что я служу в люфтваффе. Летать куда приятнее, чем по такой жаре проезжать на танке по полсотни километров в день. Но я устал делать по шесть боевых вылетов, сидя в кабине, как в жаровне с углями. И никакого отпуска впереди! Слушайте, а вы неплохо начали в нашей эскадрилье. Прибыли к нам полтора месяца назад и уже успели выйти из ведомых и сбить трех русских.

— В этом нет ничего удивительного, — рассудительно заметил фон Гетц. — Этих русских тут, как стрекоз над осокой.

— Да, — согласился с ним Гессер. — Только не каждый сбивает их. Наш Мюллер сумел сбить только двоих, я — так вообще одного.

— Это оттого, что вы неправильно ведете бой.

— Да-а?! А как, по-вашему, его следует вести? — изумился Гессер и повернулся к фон Гетцу с живейшим интересом.

— Я долго думал об этом, — стал рассуждать фон Гетц. — У русских появились хорошие истребители — «яки». Пожалуй, они превосходят наши «мессершмитты» в маневре на горизонтали. Но я придумал, как можно подловить их. Вот, смотрите. Русские ненамного уступают нам в скорости. Когда завязывается бой и закручивается «карусель», то русские получают преимущество перед нашими «мессершмиттами» именно из-за хорошей маневренности своих «яков». Это свойство русских машин необходимо нивелировать, не давая русским закрутить «карусель». Не доводить до этого, а сбивать русских еще до того, как они нас обнаружат.

— Хорошенькое дело! — Гессер снова рухнул головой на подушку и разочарованно протянул: — Я-то думал, у вас действительно родилась идея! А вы… Все это я знаю и без вас. Если рассуждать по-вашему, то неплохо было бы, чтобы русские механики завязывали своим пилотам глаза перед вылетом. Как же они нас могут просмотреть в чистом небе?

— А вот в этом и состоит суть моей идеи! Вы только не перебивайте. Представьте себе, что мы идем не плотным строем, а тремя группами, эшелонированными по высоте. Первая группа — приманка. Она летит впереди двух остальных и значительно ниже. Примерно на километр-полтора. Две других группы — охотники. Они летят выше приманки, на удалении до пяти километров. Русские истребители замечают приманку и начинают пристраиваться ей в хвост для атаки… А в это время охотники подныривают под русских и атакуют их сзади — снизу.

— Ге-ни-аль-но! — потрясенно воскликнул Гессер. — Это гениально! Русские, увлеченные азартом легкой победы, начинают заходить в хвост приманке, на вираже они теряют скорость, а в это время…

— А в это время охотники, имея преимущество по высоте и по скорости, в два счета настигают русских, сначала снижаясь и набирая скорость, а потом — атакуя их снизу.

— И русские не сумеют их даже увидеть! Гениально! Как все просто…

— Все это надо очень тщательно отработать, Вилли. Да мало ли возникнет вопросов.

— Но послушайте, Курт! Если нам удастся воплотить вашу задумку в жизнь!..

— Лучше, если нам удастся сегодня поспать. Спокойной ночи, Вилли. Уже светает.

Капитан Гессер, разумеется, никому ничего не сказал об их ночном разговоре. Вот только два дня Железный Мюллер избегал встреч с фон Гетцем. Видно было, что он занят каким-то своими размышлениями. Держался он как-то отстраненно и возложил командование эскадрильей на Гессера.

На третье утро Мюллер построил всю эскадрилью перед капонирами.