– А чего, черт возьми, ты от меня ожидала? – процедил он. – Не считаешь, что с твоей стороны немного неромантично начинать с того, что ты находишь мысль о замужестве со мной непристойной, и говорить о разводе сразу же после того, как упомянула о браке?

– Неромантично? – повторила Мередит, тупо уставясь на словно высеченное из камня лицо, разрываясь между истерическим смехом от того, что так недооценивала его, и боязнью, что сейчас он может сорвать на ней злость. Но окончательно осознав, что хотел сказать Мэтт, она забыла о веселье и ощутила себя неразумным младенцем. – Прости меня, – прошептала она, глядя в его непроницаемые глаза. – Пожалуйста, прости. Я не хотела сказать, что наш брак – такая непристойная вещь. Дело в том, что жениться только из-за того, что я забеременела, отвратительно, такое должно происходить, когда люди любят друг друга.

И ослабев от облегчения, она увидела, как смягчилось его лицо.

– Если успеем добраться к судье до пяти часов, – решил он, выпрямляясь, – значит, сможем раздобыть разрешение на брак и пожениться в субботу.

Процедура получения брачной лицензии потрясла Мередит как нечто омерзительно несложное и тошнотворно бессмысленное. Стоя рядом с Мэттом, она предъявила все необходимые документы, доказывающие ее личность и возраст. Потом оба расписались и вышли из старого здания суда в центре города под нетерпеливым взглядом привратника, которому не терпелось поскорее запереть двери. Помолвлены и должны скоро пожениться. Вот так, просто и без лишних эмоций.

– Как раз вовремя успели, – с деланой веселостью проговорила она, чувствуя, как ворочается в желудке тяжелый неприятный ком. – Куда мы сейчас едем?

Она села в машину, по привычке уступив ему место водителя, потому что не хотела утруждать себя.

– Собираюсь доставить тебя домой.

– Домой? – напряженно повторила Мередит, заметив, что ему все происходящее нравится ничуть не больше, чем ей. – Не могу я ехать домой, пока мы не поженились.

– Я не имел в виду ту каменную крепость в Чикаго, – поправил он, устраиваясь рядом. – Я говорил о своем доме.

И хотя Мередит была донельзя усталой и измученной, точное описание ее жилища все-таки заставило ее слегка улыбнуться. Она начинала понимать, что Мэтью Фаррела ничто не могло унизить или потрясти, ужаснуть или запугать. Ничто и никто. Повернувшись, он положил руку на спинку ее сиденья, и улыбка Мередит поблекла – слишком неумолимым был его тон.

– Я согласился получить лицензию, но, прежде чем мы сделаем последний шаг, необходимо заключить нечто вроде соглашения по некоторым вопросам.

– Каким вопросам?

– Пока еще не знаю. Поговорим подробнее дома.

Сорок пять минут спустя Мэтт свернул с проселочной дороги, по обеим сторонам которой тянулись кукурузные поля, на изрытую колеями тропу. Машина прогремела по доскам узкого мостика через ручей, и Мередит впервые увидела то место, которое он называл домом. По контрасту с ухоженными полями ветхий дощатый домик выглядел заброшенным и давно нуждавшимся в ремонте. Во дворе сорняки глушили траву, а дверь амбара пьяно повисла на одной петле. Несмотря на запустение, было заметно, что когда-то здесь жили заботливые хозяева: деревянная решетка у крыльца была увита буйно вьющимися розовыми розами, а старые деревянные качели свисали с ветки гигантского дуба во дворе.

По пути сюда Мэтт рассказал, что его мать умерла семь лет назад и теперь он живет с отцом и шестнадцатилетней сестрой. Мередит так разнервничалась при мысли о встрече с его семьей, что почти лишилась дара речи и, показав на фермера, ехавшего на тракторе по полю, с трудом выговорила:

– Это твой отец?

Мэтт наклонился, чтобы открыть дверцу, посмотрел в ту сторону, куда показала Мередит, и покачал головой:

– Это сосед. Мы давно уже продали почти всю землю, а остальное сдаем ему в аренду. Отец потерял всякий интерес к фермерству, когда умерла мать. – И, заметив изменившееся от напряжения лицо Мередит, сжал ее руку: – Что с тобой?

– До смерти боюсь твоих родных.

– Нечего тут бояться. Моя сестра посчитает тебя необыкновенной, волнующей и утонченной только потому, что ты живешь в большом городе. – Нерешительно помолчав, он добавил: – Мой отец пьет, Мередит. Запил, когда выяснилось, что мать смертельно больна. Правда, у него есть постоянная работа и во хмелю он никогда не буянит. Говорю это тебе для того, чтобы ты поняла его и не осуждала. Последнюю пару месяцев он держался и был совершенно трезв, но это в любой момент может кончиться.

Он не извинялся, а признавал факт, никого при этом не осуждая.

– Понимаю, – кивнула Мередит, хотя в жизни не общалась с алкоголиками и на самом деле ничего не могла сообразить.

На беспокойство не осталось времени, потому что в этот момент дверь распахнулась, и стройная девушка с темными волосами и серыми глазами Мэтта выбежала на крыльцо, не сводя глаз с машины.

– О Господи, Мэтт, «порше»!

У нее была почти такая же короткая стрижка, как у брата, подчеркивавшая прелесть хорошенького личика, на котором было написано почтительное восхищение. Повернувшись к Мередит, девушка спросила:

– Это ваш?

Мередит кивнула, пораженная порывом мгновенной симпатии к сестре Мэтта, так похожей на брата и все же совершенно лишенной его сдержанности.

– Вы, должно быть, невероятно богаты, – бесхитростно продолжала она. – То есть я хочу сказать, Лора Фридриксон очень богата, но у нее никогда не было «порше».

Мередит была ошеломлена упоминанием о деньгах и мгновенно загорелась любопытством, услышав имя Лоры Фридриксон. Мэтт раздраженно посмотрел на сестру.

– Немедленно замолчи, Джули! – прикрикнул он.

– О, простите, – широко улыбнулась девушка и вновь обратилась к Мередит: – Привет. Я ужасно невоспитанная сестра Мэтта – Джули. Может, зайдете в дом?

Она открыла дверь.

– Па только поднялся. На этой неделе он работает в одиннадцатичасовой смене, так что ужинать будем в половине восьмого. Нормально?

– Порядок, – кивнул Мэтт и, полуобняв Мередит, подтолкнул к дому. Мередит огляделась, чувствуя, как лихорадочно колотится сердце, но постаралась взять себя в руки перед встречей с отцом Мэтта.

Внутри дом выглядел почти как снаружи – заброшенный, неухоженный, потерявший былое очарование. Деревянный некрашеный пол был весь в выбоинах и щелях, а плетеные коврики выцвели от времени и износились. От кирпичного очага под прямым углом отходили книжные полки, пара потрепанных кресел с зеленой обивкой стояла перед диваном в цветастом чехле с рисунком потускневших осенних листьев. За гостиной была столовая с мебелью из клена, а через открытую дверь виднелась кухня с раковиной на ножках. Лестница справа вела из столовой на второй этаж, и очень высокий мужчина с седеющими волосами и морщинистым лицом как раз спускался по ступенькам со сложенной газетой в одной руке и со стаканом, наполненным жидкостью цвета темного янтаря, – в другой. К несчастью, Мередит разглядела его слишком поздно, и неловкость, которую она ощутила при виде дома, была по-прежнему ясно написана на ее лице, да к тому же почему-то ее внимание привлек этот злосчастный стакан.

– Что здесь происходит? – осведомился он, переводя взгляд с Мередит на Мэтта и Джули, переминавшуюся возле очага и исподтишка восхищавшуюся нарядом гостьи – модными слаксами, итальянскими босоножками и рубашкой «сафари» цвета хаки.

Мэтт познакомил Мередит с отцом и Джули.

– Мы познакомились с Мередит в прошлом месяце, когда я был в Чикаго, – пояснил он. – Собираемся пожениться в субботу.

– Что-о-о? – ошеломленно пробормотал отец.

– Потрясающе! – завопила Джули, заставив остальных на несколько мгновений забыть обо всем. – Всегда мечтала иметь старшую сестру, но в жизни не думала, что она появится в собственном «порше»!

– В чем появится? – растерянно переспросил Патрик Фаррел у слишком впечатлительной дочери.

– «Порше»! – в полном восторге повторила Джули, подбегая к окну и отодвигая занавеску, чтобы порадовать отца волшебным зрелищем.