И опять в микрофон:

— Вересов, заходим еще раз. Готовьте людей к высадке! В группу высадки включите мичмана Колонка и кого-либо из мотористов. Помогут с ремонтом двигателя. Подойдем опять левым бортом от шлюпбалки и дальше. Постарайтесь в первое касание отправить большую часть людей и обеспечьте их страховку. — И неожиданно весело посмотрев на меня, выдал: — А ты так и не стал за поход настоящим интендантом! Не врубился, что в твоем заведовании иллюминатор выдавлен, А там наверняка какое-нибудь хамичевское барахло мокнет. Пошли своих людей, пусть узнают.

Я чуть не крякнул. Как он может? Людей спасать надо, а он о тряпках. Видимо, это все отобразилось на моей физиономии, поэтому Соловьев пояснил:

— Командир должен любую мелочь учесть. Сейчас мы подойдем опять левым бортом и иллюминатором столько воды нахлебаем, что потом ты три месяца с тылом будешь переписываться, доказывая, что не специально. Да и лишняя вода нам на борту ни к чему.

— Так это пустая каюта! Там подводники жили! — почти прокричал я от радости, демонстрируя компетентность.

— Ну вот и отлично! Удобнее воду откачивать будет!

Но тревога оказалась напрасной. Нос МПК выдавил только стекло, а поскольку иллюминатор был задраен броняшкой, то воды в каюту практически не попало. Об этом значительным голосом доложил Хамичев по телефону. Зашли еще раз.

С левого крыла доносится грохот старпомовского голоса, усиленного мегафоном:

— На спасателе! Отойдите в сторону, не мешайте работать! Будем высаживать своих людей на МПК.

Легко сказать — высаживать. Ветер — двенадцать баллов, до берега полторы мили, а у нас огромная парусность. Если нас болтает, то «малыша» просто швыряет. Амплитуды, мягко выражаясь, разные.

Но суеты и паники нет. Доклады быстры, деловиты, чуть лаконичнее, чем обычно. Все-таки недаром ходили в «большие моря».

Безусловно, общее спокойствие во многом шло от командира. Не дергал никого понапрасну. По мостику порхал с крыла на крыло. В эти минуты он был просто прекрасен. Это была его жизнь. Он делал самое нужное и святое — спасал людей. И делал это профессионально, на той грани риска, когда удача обеспечена. Да и риск, наверно, был кажущийся, а на самом деле — четкий расчет, глубочайшие знания, опыт и уверенность командира в своем экипаже.

Адмирал стоял, привалившись плечом к переборке, не проронив ни слова.

— Товарищ командир! — это ворвался с ветром усиленный громкоговорителями голос Вересова. — Первыми пойдут Володин, Сапин, Колонок, Гуков и Карышев.

Колонок — мичман из БЧ-5, тихий, незаметный человек с золотыми руками, Гуков — из боцманов, огромного роста, удивительно пропорционально сложенный боксер из Днепропетровска.

Подошли кормой, но неудачно. Волной далеко отбросило друг от друга. Пошли еще раз. Старпом, отогнав спасатель, мучился без дела, как застоявшийся конь. Наконец не выдержал:

— Товарищ командир, разрешите уйти на ют. Лично разберусь.

Глаза Соловьева сверкнули, но голос спокоен:

— Не дергайся! Не мешай людям делать то, что они должны и умеют делать.

Подошли еще раз. Нос МПК раскачивается в десяти ветрах.

Волны подносят МПК к нам все ближе.

— Правая — вперед сорок!

Мы подработали машиной, чтобы смягчить удар. Вересов докладывает:

— До МПК девять метров, семь метров… шесть метров… два метра… Есть касание!.. Один метр!

С ГКП в незадраенный иллюминатор видны освещенные прожекторами ют и МПК. Вот после двух раскачиваний нос МПК пошел вниз в полуметре от нашей кормы.

— Вперед! — выдохнул Вересов.

Володин, а мгновением позже еще четверо прыгнули на палубу. МПК и перепрыгнувшие на него моряки исчезли за нашей кормой.

— Пятеро на борту. Нос МПК идет вверх в метре от нас. На следующем взмахе высадим остальных, — доложил Вересов тревожным голосом.

Потому тревожным, что на вознесшемся баке МПК четко видно, как Володин схватился за вьюшку, распластавшись на палубе. Обняв руками кнехт и ногами упираясь в люк, лежал Гуков. Рядом с ним, вцепившись руками в якорь-цепь, — Карышев и Колонок. У самого борта присел, ухватившись за невидимый леер, Сапин. Именно от его лихой позы и захватывало дух. Вересов держал за плечо следующего моряка. Шнур микрофона уходил за пазуху канадки. Чуть поодаль стояли еще четверо матросов.

— Пошли! — выдохнул Вересов, и все пятеро даже не спрыгнули, а скорее сошли на МПК.

И опять все исчезло. Мелькнули только мачты.

— Подать буксир! — прокричал командир.

Но опережая его команду, донесся голос Вересова:

— На МПК подан буксир! Буксир выбирается! Остальное уже было делом флотского умения и грубой физической силы. На МПК выбрали якорь и пошли у нас «на узде».

— До берега девять кабельтовых! — доложил капитан-лейтенант Асеев.

Мористее шел спасатель, Через полчаса с МПК передали, что запустили двигатель и могут идти сами.

— Крылов, передай им, что береженого и командующий бережет. Пусть идут с нами. В бухте отпустим.

Позже, когда пришли, помощник с МПК рассказывал:

— Хотели проскочить какие-то восемьдесят миль. Но заглох двигатель. Пока ремонтировали, начался шторм. На корабле много молодых, первый раз в море…

Но все это будет позже, а сейчас мы во второй раз возвращаемся из большого похода. Опять офицеры штаба на мостике, и впереди уже ярко светится город. 22 часа 05 минут. Если не будет еще вводных, то к пирсу подойдем минут через сорок.

На траверзе города, когда ветер значительно стих, к борту подошел МПК и по штормтрапу поднялись на «Амгунь» люди Володина. Их встретили тепло, но без лишних слов.

Некогда. Пора к швартовке готовиться. Теперь уже осмотрелись обстоятельно. Снег перестал, город мерцал огоньками. Вот уже виден пирс. На берегу, несмотря на задержку, поблескивает медь оркестра. Много офицеров, матросов. И женщины. С детьми.

На мостике тишина.

Подошли четко и конечно же на швартовке работали так, что командующий долго потом на совещаниях ставил нас в пример другим.

И хотя еще много дел на швартующемся корабле, но душою все там, на берегу, потому что уже отчетливо видны встречающие жены и дети.

Подали трап. Моряки сходят спокойно. Честь флагу, а уже на берегу — бегом. Фуражки падают. Но это уже на берегу. Сколько тепла и счастья в глазах. И слез. Радостных.

Все.

Вот теперь действительно дома!

— Бабушка, бабушка, я дядю Митю нашел! — закричал Сашка, подбегая к дому. Толкнул ногой ветхую калитку и, распугивая во дворе кур, опять закричал: — Бабушка, я дядю Митю нашел!

Старуха, сгорбившаяся над корытом со стиркой, подняла голову.

— Ты почему, антихрист, без пальто? — начала она, но тут же осеклась: — Какого дядю Митю?

Саша, окропленный веснушками мальчуган, развернул на земле большой плакат и, сбивая дыхание, выпалил:

— Какого-какого… Нашего!.. Вот он! — и ткнул пальцем в снимок.

Бабушка осела на колени и, вытирая о передник мыльные руки, вгляделась в фотографию. На ней были видны пушка и четверо солдат в ватниках и касках. Один держал в руках снаряд, второй вглядывался в прицел, третий тащил из-под дерева снарядный ящик, а четвертый стоял чуть в стороне с поднятой рукой. Снимок был явно любительский — нечеткий, расплывчатый.

Сашка все еще порывисто дышал, не сводил победного взора с плаката. Бабушка перевела непонимающие глаза на внука, и тот скороговоркой пояснил:

— В бою под Харьковом расчет сержанта Сергеева Д. И. уничтожил три танка, два тягача и более ста пятидесяти солдат вражеской пехоты… Так тут написано.

Мгновение взгляд бабушки не менялся, потом она вдруг села на землю и, глухо простонав, заплакала.

Саша забегал вокруг нее. Вцепился в ее руку и попытался поднять бабушку, но понял, что не справится, и заревел во весь голос. Бабушка пришла в себя, обняла внука и, с трудом выдыхая, с паузами, попросила: