Похоже, что сам Анку терялся в догадках. Фигура заколыхалась: капюшон то и дело поворачивался то в одну, то в другую сторону. Кто бы ни прятался под ним, он явно почувствовал себя не в своей тарелке.

Первым нашёлся Конхобар. Недолго думая, он просто прыгнул к незваному гостю и схватил его за грудки. Отчётливо послышался перестук костей. Рагмар, знавший толк в костях, готов был поклясться духами-хранителями, что это тазовые кости так стучат. Только у них был столь глухой, протяжный при ударе звук!.. Да, а уж вот если берцовыми…Орк даже облизнулся: ему вспомнились лучшие пиры его родного племени! Вот уж где гуляли так гуляли!..

Олаф же, чтобы и дальше оправдывать своё прозвище, отошёл в сторонку, готовясь в любой момент прыгнуть под лавку. Мало ли что, знаете ли. Так как он прежде это существо не встречал, то не хотел даже предположить, что за сюрпризы оно может преподнести.

Анку же…О, Анку!..

Много позже случай этот войдёт в легенды. Филиды и барды будут воспевать геройство великих рыцарей и талант искусного мага, бой которых вчетвером на одного стал поединком. Славным и страшным поединком, когда сама Смерть убоялась смертных. В реальности же всё было…намного сказочнее.

Анку вытянул вперёд руку…Старые пожелтевшие кости сложились в кукиш. Ветер (Рагмар готов был поклясться, что поток родился в зале) сорвал капюшон, и на оторопевших героев (растерявших в мгновение ока весь героизм) зыркнула пустота глазниц идеально гладкого черепа. Он был всё того же желтоватого оттенка, который бывает только у старых костей, и от одного цвета этого становится тошно и противно.

– Анку, – кивнув, заметил Конхобар.

Он застыл на месте, думая, что же произойдёт дальше. Если верить легендам его народа, сейчас перст указующий должен был испепелить бренное тело героя Альбы. А душа же его, кричащая и вопящая, должна была быть проглочена Анку. После же Костяной человек вернулся в телегу, запряжённую скелетами лошадей, и отправился за очередной жертвой. А один из Ходящих между мирами должен был бы обнять душу и взмыть с ним вверх, к небу, к иным тропам. И там, между мирами, душа Конхобара радовалась свету звёзд и бродила в свите одного из богов, навсегда ушедших прочь из Хэвенхэлла. Только однажды, когда небо падёт на головы смертным, умершие вернутся в столь любимый (или люто ненавидимый, уж кому как) мир. Но это будет уже совсем другая история…

Сейчас же Анку…

О, Анку!..

Он, удовлетворённо кивнув замершим героям, довольный (если судить по торжествующей тьме глазниц) произведённым эффектом, сделал шаг им навстречу. Затем – ещё шаг. Рагмар, ощущая древность и мощь Анку, в благоговении склонил голову свою. Орк умел уважать божественные силы, а потому не мог поверить, что за мгновенье до того поднял руку на саму смерть альбианского народа.

Конхобар удивлённо вскинул правую бровь, когда Анку поравнялся с ним…и прошёл мимо, дальше к столу. С жутким (по-настоящему жутким, уж поверьте!) стуком олицетворение смерти уселось на лавку и, подперев руками нижнюю челюсть, затихло. Свет померк. Ветер (Конхобар, стоявший практически у самой двери, не почувствовал его дуновения) задул почти все свечи в зале. Анку потянулся за появившейся из сумрака кружке. Густая пенная борода венчала бесхитростный глиняный ободок. Смерть обкорнала эту бороду, припав к кружке. Раздалось жадное чавканье. Так пить можно только в последний раз в жизни. Верно, только так Анку и мог.

Олицетворение смерти, наплевав на все приличия, рыгнуло. А мгновение спустя из-под гладкого черепа раздался мелодичный напев. Конхобар, подобравшись, прислушался к мелодии…А спустя мгновение подхватил её…

Чарующая и притягательная, песнь сия рвалась наружу, унося прочь из мира сего, становясь ещё прекраснее оттого, что ни слова не было из неё понятно Олафу и Рагмара. И только Ричард из их небольшого отряда понимал, о чём поют эти двое. Он понимал и – в сумраке то было легко – незаметно для других плакал. Слёзы его двигались в такт старинной песне.

Арфу тронь, филид,

Жизнью расплатись за стих.

Все что есть в миру – забудь.

Только не забудь мой рассказ, филид.

Смех забудь, филид.

То был древний государь,

Чьё имя Альба вспоминала встарь.

Только жизнь его прошла, филид.

И покой забудь, филид.

Он уходил один, один.

Средь воронов и костей.

Он был один, понимаешь, филид?

Ты про кровь забудь, филид.

Боги звали короля к себе.

То подвиг был, богов достойный.

Но где те боги, когда люди мрут, филид?

Ты про смерть забудь, филид.

Кто король был, умолял.

Он просил небесных дать земной приют его костям.

И, не в силах отказать, обрекли его, филид.

Ты про гнев забудь, филид.

Кто король был, тот восстал.

Наречённый стражем душ,

Он остался здесь, средь любимых тропок и долин.

Понимаешь, кто то был, филид?..

Ричард, не в силах перевести слова этой песни на родной язык, понимал лишь исковерканный смысл сего песнопения.

Но Конхобар – о, он понимал. А потому тоже плакал. Он оплакивал первого короля древней Альбы, не пожелавшего даже во смерти покидать детей своих. И каждый герой, в чьих жилах текла хотя бы одна кровинка тех, кто шествовал по бесконечным лугам и петлял меж вековечными холмами, понял бы слёзы эти. Понял бы – и зарылся лицом в ладони. Потому что ни один, в чьих жила текла ходя бы одна кровинка той крови, не мог без сердечной боли слушать эту песню…

***

– Лишь одну легенду я не записал сюда. И не жалею о том, совсем нет. Она навсегда должна храниться лишь на устах, ибо пергамент не сможет рыдать, а буквы не смогут дрожать, рассказывая её, – грустно улыбнулся Дельбрюк.

На столе его лежало одно из тех самых писем. Ещё один из его учеников ушёл в Мир.

– Что это за легенда, учитель? – Ричард обратилась в стрелу, готовую полететь в заокраинные земли и поразить цель. – Прошу Вас, расскажите!

– Вы действительно того хотите, юный Ричард? – Дельбрюк скосил взгляд на ещё неоткрытое письмо.