Общий парад участников закончился вчера, сегодня шли выступления каждой страны. В воздухе проносились легкие самолеты, зависали, кувыркались, устремлялись на зрителей с грозным ревом и плавно взлетали «в гору», блеснув крыльями. Неподалеку у летного поля стояли сквозные голубые домики, с легкими белыми перегородками. Каждый из них принадлежал своей летной компании. Шурочка направилась к российскому.

Пророчество московского служащего сбывалось на глазах. Пока она шла по газону, вертя в пальцах солнцезащитный зонтик, отчего над ее плечами словно крутилась цветная карусель, все встречные мужчины смотрели на нее как на диву и даже аплодировали. Пришлось подтянуться, сделать задорное лицо, егозливую походку, раскачивать на ходу пышную короткую юбку. Это добавило шарма и напитало отвагой перед тем, что предстояло через несколько минут.

К российскому павильону она подошла почти спокойной.

Внутри него находились мужчины в белых рубашках, галстуках, светло-голубых форменных брюках, на их рукавах и нагрудных карманчиках виднелись значки и нашивки. Один из них стоял на пороге, в холодке и сквознячке, за его плечами виднелся проход на летное поле.

— Мне нужен Игорь Стрельцов, — сказала она после приветствия.

— Кто вы? — как и все, он окинул ее остро-внимательным взглядом.

— Знакомая. Из Москвы. Можно к нему пройти?

— Исключено. Завтра его полет, он занят под завязку, — мужчина взглянул на нее, подумал. — Сейчас попытаюсь, авось отзовется, — он связался по мобильному телефону. — Игорь! Тебя тут спрашивают. Дама… О-о, весьма!.. Сейчас будет, подождите.

Игорь подъехал на низком велосипеде, потемневший от загара, с посветлевшими усами и бровями, одетый в синий комбинезон с теми же значками и нашивками, что у других.

— Ты? Откуда? — настороженно удивился он.

Все ее великолепие улетучилось вместе с уверенностью.

— А я на экскурсии в Париже. Вот, заехала попроведать соотечественника. Ты что, не рад?

— Напрасно ты это сделала.

— Почему напрасно?

— Сейчас не до того. Завтра полет.

— Завтра… А потом?

— Что потом?

— Ну… вообще?

— И вообще не до того.

Они медленно шли в сторону автобусов. Под теплым ветром блестела порывами короткая густая трава, белела такая же, как у нас, мелкая кашка, пахло полями, под шагами взлетали синие мотыльки. Игорь вел за руль велосипед одной рукой, на загоревшей коже светлели волоски. Шурочка отвела глаза.

— Скажи что-нибудь, — собрав остатки надменности, проговорила она с тайной мукой.

Он молчал.

— Ты бросаешь меня? Почему? — злые вихри уже захлестывали ее. — Разве тебе было плохо со мной?

— Ты приносишь несчастье.

— Я?! Да пошел ты… Со своей образиной, что ли, будешь счастлив?

— Какой образиной? — невольно спросил он.

— Той самой, Ладой твоей. У нее на лице знаешь, что было? Насилу убрали.

Он вздрогнул. Дальний звон словно пронесся и улетел ввысь. Все сошлось.

Рывком развернув велосипед в обратную сторону, он крутанул педаль и вскочил в седло.

— Игорь! — взмолилась Шурочка. — Я тебя люблю. Не уходи.

— Ты дрянь. Ах, какая ты дрянь!

Он уже ехал прочь. Она звонко расхохоталась.

— Давай-давай, крути-наяривай, — Шурочка, наконец-то, дала волю всему, что бушевало в крови. — Целуйся со своей уродкой! Давай-давай! Ха-ха! Давай…….

И прибавила по-русски такое, что даже он, мужчина, оглянулся через плечо и вильнул колесом.

Размашистым страстным шагом она заспешила к автобусам, не забывая раскачивать юбку.

— О-ля-ля! — кричали ей. — Браво!

Склонившись над гладильной доской, Лада утюжила концертное платье. После первого конкурса из девяти человек осталось трое самых сильных, все женщины. Молодой скрипач, вторая скрипка, намекнул ей, что выбор дирижера склоняется к ней. За это время оркестр уезжал на гастроли в Испанию и Бельгию. Теперь вернулся. Завтра предстояло играть с оркестром. Потом музыкальный коллектив снова выезжает на гастроли, и если она пройдет, то поедет с ними. Концертное турне по городам Волги.

Лада старалась не думать об этом, даже включила телевизор, уменьшив звук до полного молчания. Солнечный свет из открытого окна падал на экран, затмевая изображение. Лада задернула занавеску и вернулась к утюгу. Закончила платье, повесила на плечики и принялась было за другое, летнее, цветастое, из жатого ситца, когда случайно взглянула на экран..

«Авиасалон в Ля Бурже», — виднелась молчаливая надпись.

Она поскорей включила звук.

— …новый истребитель, которому нет равных в мире. Интерес к нему огромен. Впервые на глазах у зрителей машина поднимется в воздух и выполнит сложнейшую программу высшего пилотажа. В кабине летчик-испытатель высшего класса Игорь Стрельцов.

Мелькнуло зеленое поле с шестами-флагами, цветные павильоны, зрители, рассыпавшиеся вдоль летного поля. Вдали по серому покрытию пронесся самолет, взревели моторы, и вот уже весь обзор заполнила голубизна, мелкие белые облачка и самолет с длинным, точно у гуся, вытянутым носом, отведенными назад крыльями. Вон, вон в кабине отсвечивает шлем пилота. Она уже видела подобное, когда смотрела репортаж из Дубаи.

Самолет завис вертикально.

— «Кобра»! — воскликнул диктор. — «Кобра», гвоздь программы! Но почему не убраны шасси? Или это новое исполнение? Самолет закончил фигуру, перевернулся, летит вниз… Что случилось?

Болтаясь и крутясь, самолет несся к земле. Видно было, как разбегаются люди.

— Восемьсот метров, семьсот… Это падение! Почему он не катапультируется? Шестьсот, пятьсот… неужели? Почему он медлит? Катастрофа неминуема. Двести, сто пятьдесят метров… Это конец.

— Нет! — Лада упала на колени с протянутыми руками. — Нет!

Необыкновенная ясность вспышкой озарила ее. Словно в алмазном кристалле увидела она, как истребитель вывернулся у самой земли, взмыл вверх, выровнялся и ушел на посадку. Диктор что-то кричал, видно было, как к самолету бегут журналисты, как Игорь, спрыгнув, без шлема, молча уходит по серому полю.

Отключив все, утюг и телевизор, она уселась с ногами в кресло. Что это было? Похожее иногда происходит во сне и всегда исчезает до пробуждения. Игорь… его она не забыла, хотя никогда, никогда уже не мечтала о встрече. То, что произошло сейчас, невозможно объяснить, она лишь пытается взрастить, войти в тот миг ясности, что соединил ее с молниеносными событиями в Ля Бурже.

Длинный междугородный звонок заставил ее вскочить с кресла.

— Лада! Здравствуй. Я звоню из Ля Бурже.

— Добрый день, Игорь.

— Лада, родная! Ты спасла меня. Я увидел тебя, увидел над самой землей, я уже траву различал! Ты спасла меня.

— Почему это случилось?

— Ночью кто-то побывал в кабине, сорвал тормоз. Конкуренция, не хотят допускать… Лада! Нам надо поговорить.

— Рада, что все обошлось. До свидания.

— Лада!

В Париже стояла жара. Она опускалась на город вскоре после восхода и заливала улицы ярким жаром. Тридцать пять, сорок градусов ежедневно! Сами парижане спасались в отпусках на морских побережьях, но тротуары не пустели. Несмотря на зной, красивая толпа по прежнему колыхалась на Монмартре и Елисейских полях, люди сидели за столиками с мороженым и прохладительным, молодежь купалась в фонтанах, музеи были полны туристов.

Московская группа тоже не сидела, сложа руки. Вернувшись из Лувра и Версаля, и отдышавшись в овеваемых кондиционером номерах отеля, туристы отправлялись в Нотр Дам, подземные катакомбы или еще куда-нибудь. Время было расписано по минутам.

Шурочке было скучно. На второй же день после ужасного свидания ей захотелось домой. Она плохо спала, была нервозна, даже зла, ее раздражали умные разговоры об искусстве, которые велись за столом и в номере. В крови с новой силой бушевал молодой огонь. Ей казалось, что все лицемерят, что все хотят лишь одного, «того самого», особенно незамужние. Чего еще-то?