Ты бы пушку убрал, а то как

то не по себе! Мороз по коже от этой штуки! -Тебе говорили не подкрадываться? Чего с судьбой играешь – жить надоело? – заговорил я. Борис был снова пьян. Пока он занимался рубкой дров, успел хряпнуть “беленькой”. Зрачки – расширены, медленно реагирующие на изменяющееся расстояние предмета обзора. Язык заплетается, слишком большие паузы между предложениями, “морская болезнь” тоже на лицо. “Да он в г*#но!” – подумал я. -Симак, братан, извини – забыл!.. Не крался я!.. -Где лагерь? Покажи, в каком направлении к палаткам пойдёшь? -Лагерь? – задумчиво протянул он. – Там!.. – Борис резко махнул рукой, но градусов на 90 севернее нужного направления. Я усмехнулся. -Чё, правильно? – не поверил он. -Нет! – с улыбкой ответил я. Хотя, по большому счёту, причин улыбаться у меня не было. Борис потерял чувство меры в “общении” с алкоголем – это до добра не доведёт. -Как обратно пойдёшь? – спросил его я. -Да как... – задумался он. – По голосам выйду – девчонки там анекдоты травят, неприличные – смех за километр слышно! Мы прислушались. Стояла тишина, нарушаемая лишь криком птиц и шорохом листьев на ветру, и шумным дыханием Левинца. -Ну и где твои девчонки? – спросил я. -Да, видать, Аскет на них прикрикнул!.. Да чего мне – с тобой и вернусь! – осенило его. -Тебе по дыму от костра ориентироваться нужно, а не по голосу. Звук в таком лесу – плохой ориентир. Звук может отражаться – и исходить с противоположной источнику стороны. Дыма пока нет, – но тебе, заблудившись, следовало бы остановиться, и дождаться его появления. Вообще, бухим в лес не ходи – плохо может закончиться такой поход. Лес пьяных не любит! Борис устало махнул рукой: -Опять ты за своё, типа как тот мужик, грибник, выпил водки и увидел лешего? -Ладно, идём со мной! Только не ори, не демаскируй наше местоположение! А то Аскет скажет: “да с такими салагами воевать – самоубийство!” Прыгнет в свой “УАЗ”, и улетит к трассе с ветерком, налегке ... -Я тише воды буду! – пообещал он. -Курок на взводе? – спросил я. -Нет, надо? -Нет! Не взводи. -И я о том! – с радостью согласился Боря. – Куда идём? -На позиции “НКВД”! – ответил я. – Потом на немецкие позиции пойдём. Пройдя метров сто, детектор запищал. Начали копать, копал я. Из земли показалась рукоять гранаты – нашей, “РГД-33”. Граната ржавая, более не пригодная для использования по назначению, но снаряжалась она тротилом, стойко переносящим любые условия хранения и время, и не теряющим свои качества. Грамм сто пятьдесят там есть. Я надел свой вещмешок на Бориса и, отломав ржавую ручку, бросил гранату в мешок, вместе с приржавевшей намертво осколочной рубашкой – она тоже может пригодиться! Ходили мы с ним часа три, за это время друг вымотался и устал – вещь мешок потяжелел килограмм на тридцать. Хабар был такой: десяток гранат “РГД-33″ – с ними я поступил так же, как и с первой; три гранаты “Ф-1”, одна без запала, другие снаряжённые; пистолет “ТТ”, в неплохом состоянии – лежал в песке; несколько убитых ржёй пистолетов: “ТТ”, “Walther P-38”, “Наган”. “Валёк” скорее всего трофейный. Все чудовищно проржавели, из “ТТ” мы с Борей извлекли неплохо сохранившиеся патроны, сами пистолеты я брать не стал. Четыре винтовки “АВС-36”, – три из них были просто прислонены к деревьям, будто бы бойцы, оставившие их, решили справить малую нужду, и для удобства, облокотили своё оружие на дерево, так же, как я час назад облокотил “Калаша” на машину Аскета. Так и стояли они, под разными деревьями, вот уже столько лет... на самом деле, сами деревья, подавшись ввысь, сами вытащили зацепившиеся за ствол дерева оружие из земли. Все винтовки в отвратительном состоянии – к стрельбе они более не пригодны, что ты с ними не делай. Много патрон, различных калибров, включая немецкие. Пользовались они трофеями – отстрел гильз небольшой, в отличие от нашего оазиса, где гильз просто море – то есть, Наши солдаты патроны берегли. Видны контуры выкопанных наспех окопчиков – окапывались аврально. Попалось несколько наших, простреленных, касок – но это ни о чём не говорит. Каски могли снять, и положить на землю – после чего каски были продырявлены шальными пулями. Миномётных воронок нигде нет, да и вездесущих обрывков медных ведущих поясков, нет – не обстреливали немцы нашего “деда” из миномётов. И это странно, ведь ох как любил фашист из него пострелять! Шнапсом не пои, дай из миномётика пальнуть! Особенно любили, гады, по “Ивану” из-за укрытия долбануть, ну и так, просто попалить для острастки! Гитлер знал о таком пристрастие своих солдат, и высылал на фронт снаряды вагонами – хоть соли! Странно всё же, что нет миномётных воронок. Ведь ящик с минами мы нашли, а значит, должны были быть миномёты... Много тут оружия – наверняка, если поискать лучше, то можно найти и останки наших бойцов – чуйка подсказывает. Она у меня на такие вещи работает чётко. Судя по количеству оружия, не один человек здесь полёг. Трупы, видимо, растащило голодное лесное зверьё. Возможно, после боя на этом месте была какая-то похоронная команда... но, почему же тогда столько много оружия под ногами? Почему они не взяли и его? Нет, никакой похоронной команды тут не было! Алюминиевые ложки – с собой их солдаты везде таскали, гнутый котелок, пуговицы, патроны, патроны, патроны... в основном “7,62х54″ от: “Максима”, “ПД”, “АВС-36”, “СВТ-40”, “Мосина”, – самого популярного оружия того времени. “Маслята”, или “подберёзовики” – 7,62х25 от “ТТ”, “ППШ” и его модификаций. Почему подберёзовики? Да потому, что залежи патрон именно этого калибра очень часто попадаются под корневищами берёз. Это явления носят характер закономерности, встретить подобные залежи можно в разных районах, где проходили затяжные бои. Самые целые патроны мы брали с собой, и набрали их килограмм на десять. Странно, но стреляных гильз было мало, а вот целых патронов – много. Судя по наскоро вырытым окопчикам, в начале боя, стреляли в основном по “лесному острову”. Одна найденная гильза, удивившая меня, оказался калибром “20х99”, от крупнокалиберного пулемёта “ШВАК*”. (*Шпитальный-Владимиров авиационный крупнокалиберный). Это очень большой и тяжёлый пулемёт, правильнее называть его авиационной пушкой – ставили его в основном на самолёты. Так же “ШВАК” использовался в качестве станкового, но редко. Немцы дурели от этого изобретения советской военной промышленности, посмеивались, пока не испытали его силу на собственной шкуре. Тогда начали уважать, но удивляться этому оружию не переставали. Считалось, особой доблестью захватить это оружие в качестве трофея, поговаривали, что немецким солдатам за такой трофей присваивали железный крест без разговоров! “Значит, наши самолёты прикрывали пехоту с воздуха!” – определил я, покрутив в руках покрытую тёмной патиной, гильзу. ****ДОТ**** Когда мы вернулись в лагерь, до темноты оставалось пара часов. Я оставил измотанного друга девушкам, взяв с них слово, накормить уставшего “сталкера”. Аскет с Серёгой были в лесу, и девушки несколько часов скучали в одиночестве. Они очень обрадовались, узнав, что Борис остаётся с ними. Найденный мною “ТТ” я бросил в “Ниву” – пусть ждёт возвращения. Буду дежурить ночью, посмотрю его по ближе: разберу, почищу, может, получится ещё из него сделать муляж. В крайнем случае, пойдёт на запчасти. Я почти бежал, по направлению, в котором могли быть немецкие блиндажи. Приглядываясь в тоже время к местности, прощупывая подозрительные места металлоискателем – ещё не хватало, напороться на свежую растяжку или мину Аскета. Пройдя через поляну, я зашёл в лес – кровь кипела, меня захватил азарт, который бывает у охотника, заметившего долгожданную дичь. На лес опускалась темнота, медленно и неизбежно, следовало поторапливаться – иначе могли бы возникнуть трудности с возвращением. Минут десять я почти бежал, чтобы увидеть то, из-за чего жгучее чувство азарта разрывало моё сердце. **** Аскет с Серёгой вернулись в лагерь. Уставшие, молчаливые, они уселись у костра. Алёна протянула им по одноразовой, пластиковой тарелке с парящим рисом. Темнело. Их лица освещал прыгающий свет костра. Борис, чуть покачиваясь из стороны в сторону, лениво ковырялся в своей тарелке ложкой, не обращая никакого внимания на прибывших товарищей. Света сидела рядом с Левинцем, и пила чай из закопченной кружки. -Симак где? – спросил Аскет. -Ушёл; – ответила Алёна. -Куда? -Что-то искать, сказал, что скоро вернется! Серёга отставил тарелку с едой в сторону: -Куда он ушёл, мы же всё заминировали! Он же не знает, где находятся проходы! -В какую сторону он пошёл? – строго спросил Аскет. Алёна указала рукой. -У нас там сигналки. Будем надеяться, что он их обойдет – сингалок у нас мало! -А Симак у нас один! – сказала Алёна. – Не о своих “сигналках” думать надо, а о человеке, который может подорваться на твоей мине! -Кипишь не поднимай! Твоё дело баланду мешать – с остальным мы без тебя разберёмся! – грубо ответил Аскет. Алёна несколько секунд сверлила гневным взглядом безразличного Наёмника, затем без слов ушла в палатку. Света растеряно оглядела собравшихся, и последовала за подругой, неуклюже толкнув опустевшую, стоявшую на бревне кружку, которая с грохотом покатилась по земле. Серёга тоже встал, и скрылся в сумраке лагеря – пошёл успокаивать девушек. Аскет остался наедине с Левинцем, который продолжал невозмутимо есть, будто бы всё происходящее вокруг его не касалось. Аскет резко подпрыгнул – грубый армейский ботинок, на лакированной поверхности которого вспышкой отразился огонь, – просвистел в сантиметре от носа Левинца – его ложка вылетела из рук, будто бы в неё попала пуля. Сама ложка устремилась в костёр, из которого тут же вырвался всполох искр, устремившийся в чёрное, ночное небо. Борис привстал, его глаза округлились, казалось, он протрезвел – взгляд излучал осмысленность, растерянность, испуг: -Ты чего... творишь? – неуверенно спросил он. -Кто тебе эту дрянь дал? – Аскет медленно опустился на спиленное Беркутом бревно, которое использовалось в лагере в качестве скамейки. Но мышцы его натренированного тела остались напряженными. -Ты о чём? – Борис тоже медленно сел на своё бревно. -Петушиное весло! – прорычал Аскет, и в его голосе послышалась сжатая ненависть. -Какое ещё “весло”, ты о чём? -Кто тебе ложку дырявил? Левинц напряжённо вглядывался в огонь, будто бы ответ на этот вопрос должен был появиться именно там. -Ты про дырку, на ручку моей ложки? – наконец, сообразил он. -Да! – почти выкрикнул Аскет. -Так это я сам сверлил, так удобнее в лесу: взял, повесил на сучок, или... -Если бы кто другой, знающий, увидел это, тебя бы самого на сучок повесили! – перебил его Наёмник. – Башкой думай, перед тем, как чего-нибудь сделать! Такими вёслами гребни и опущенные баланду гребут, западло с ними рядом находиться – даже трогать те вещи, которые гребень трогал – западло, они зафоршмаченны! -Так мы не на зоне, а про ложку... я не знал! Аскет зло усмехнулся каким-то своим мыслям: -Ты там долго не протянешь – в первый же день тебя в обиженку определят! То, что только что было – сгорело в огне, как и та петушиная ложка: ни слова никому об этом! Будем считать, что ты по незнанке совершил косяк, и поэтому предъяв от меня к тебе нет. Но, теперь ты в теме, и на незнанку больше тебе скидок не будет – ещё раз увижу, что хаваешь из дырявой посуды, или пользуешься веслом, со спиленным носом – убью! Я с чуханами, форшмаками, обиженными и гребнями, никогда рядом не был – и не буду! Ещё раз такое совершишь – вслед полетишь, за тем веслом! **** Вначале я почувствовал запах, не свойственный лесу – чужеродный, неестественный. Пахло старьем – каким-то маслянистым, техническим; сгнившей ветошью, сырым цементом. Передо мною появилось мрачное, заросшее зеленью, пробивающейся сквозь трещины в бетоне – строение “ДОТ-а”, с чёрным зевом амбразуры* на бетонной стене. (*Броне окно для стрельбы из крупнокалиберного орудия (иногда пулемётов), прикреплённого к бетонному основанию, защищающее от пуль и осколков). Зрелище было мрачным, зловещим – как склеп на старом кладбище. От этого сооружения веяло холодом и страхом. Мне стало не по себе, находиться здесь одному стало не уютно. Появилось “чувство чужого взгляда” – часто испытываемое в городе, например в метро. Ты едешь, и кожей чувствуешь, что на тебя смотрят, а обернувшись, встречаешься взглядом с незнакомкой. Я сбросил наваждение и нахлынувший страх, железным лязгом передёрнутого затвора “АКСУ”. Страх исчез, на его место пришла уверенность, расчёт и жестокость. Я обошёл “ДОТ”, увидел заваленную ветками и листьями железную ржавую дверь. Раскидав ногами лесной мусор, я дёрнул за кривую, ржавую ручку – дверь со скрипом поддалась, и отварила передо мной чёрный проход внутрь. Я достал и включил прихваченный в машине налобный диодный фонарь, китайский, достаточно яркий, и, как это ни странно – надёжный. Осветив пространство, долгие годы прибывающее во тьме, почувствовал концентрированный запах цементной сырости и гнилых тряпок, который с новой силой ударил в нос. Пройдя небольшой тамбур, я прошёл к окну – амбразуре – здесь луч фонаря осветил станок под пулемёт. Это окно я видел снаружи. Сам пулемёт отсутствовал. Под станком – техническое отверстие – для сброса отстрелянных пулемётных гильз. Осмотрев станок, я удивился – гайки были накручены на резьбу, и хорошо смазаны затвердевшим до состояния пластмассы солидолом. – Что ж, осталось пулемёт с патронами найти! – сказал я вслух, самому себе. Эхо голоса разнеслось по помещению, и несколько раз отозвалось где-то ниже. Значит, помещение больше, чем кажется, и уходит под землю! В полу бурым кругом от диодных лучей отсвечивал люк. Ручка легко поддалась, сам люк оказался толстым и тяжёлым, и пришлось приложить усилия, чтоб поднять его вес и преодолеть сопротивление ржавых петель. Облокотив люк на бетонную стену, свет фонаря нащупал ржавые ступени железной лестницы, уводившей вод землю. Подвальной сыростью и бетоном пахло именно отсюда. Спустившись по лестнице, я увидел помещение, наподобие тамбура; под ногами было сухо, лишь в некоторых местах были лужи от капавшей с потолка воды. Несколько дверей, таких же, как снаружи. Одна поддалась, с трудом, и за ней оказалось помещение, заставленное ящиками и шкафами. Я, своим ножом, отковырнул крышку одного из них: коробочки, много коробочек. Взяв одну, маленькую и увесистую, я отогнул масляный картон. На свете фонаря заиграли отражёнными бликами головки пуль. -Е*#ть – копать! Боезапас, целый, пролежавший столько лет и не потерявший заводского блеска металл! Открыв ржавую дверку шкафа и отогнув полусгнившую вонючую масляную ветошь, китайский фонарь осветил корпус немецкого пулемёта “MG-34”, под патрон “7,92х57″ мм. Под пулемётом стояла коробка, в которой обнаружились два запасных затвора, затворная рама, маслёнка, ключи, два запасных ствола, и набор для чистки оружия. Тут была даже специальная перчатка, сделанная из асбестовой такни, которая служила для того, чтобы не обжечь руку, при замене перегретого интенсивной стрельбой ствола. На дне шкафа стояли металлические ящики с патронами. Открыв один из них, я обрадовался ещё сильнее: пять кусков ленты, по пятьдесят патронов в каждом. Итого 250 патронов в каждом ящике. А здесь их пять! -Полный набор! – обрадовано выдохнул я. По одному внешнему виду оружия можно было сказать со стопроцентной уверенностью: оно работает. Сбылись мечты! Пулемёт! С этим оружием мы – полноценное боевое подразделение, взвод, хорошо вооружённый взвод, имеющий грамотного командира, запас продовольствия и жгучее желания надрать задницы! С таким оружием, и количеством боеприпасов, наши шансы выжить, после встречи с Крапом и Чехом, увеличиваются в разы! Некоторые солдаты и офицеры, во время войны, месяцами сидели в “ДОТ-ах”, отстреливаясь от противника, превосходящего численно в десятки и сотни раз! Рывком открыв дверцу другого шкафа, я увидел винтовки “М-98К” которые, всё-таки были больше винтовками, чем карабинами, не смотря на приставку “К*”. (*Kurz, короткий). Самих карабинов было четыре, видимо остальные немцы забрали ещё тогда. Как могло нам так повезти? Найти “ДОТ”, да ещё и с полным складом вооружения? Бросив целую пачку патронов в карман и, прихватив из ящика винтовку, я развернулся к двери – нужно было торопиться, уже должно быть совсем темно. И тут сердце моё остановилась, перестав биться. Кровь в венах похолодела – передо мной, лицом к лицу, стоял человек. Живой, незнакомый, он смотрел на меня, освещаемый синим светом моего фонаря. Фонарь – на голове, натянут резинкой поверх кепки, в левой руке – винтовка, правая сама легла на курок “калаша”. Незнакомец прислонил палец к губам, и издал звук – “т-с-с-с-с”. Похоже, пока я восторженно разглядывал трофеи, он тихо стоял за моей спиной. -Не стреляй! – сказал он шёпотом. – Они услышат! -Кто? – шёпотом, по инерции, спросил я. -Они! – и его указательный палец показал наверх. -Не буду! – пообещал я. – Кто вы? Мысли в голове закрутились с неимоверной скоростью. Это был обычный человек, правда, глаза у него были какими-то блеклыми, радужки и зрачков почти не видно. Может болезнь какая-то, катаракта – ни катаракта. Но что он тут делает? Местный? Я его чуть не убил, ещё немного и нажал бы на спуск – и тогда очередь выпущенных в упор пуль вспорола бы ему брюхо! Он молчал, стоя на своём месте, и преграждая собой путь наверх. Нужно было говорить, что-то говорить и не впадать в панику. Он не должен видеть испуга на моём лице, кто бы он ни был, нужно вести себя уверенно. -Это ваше? – спросил я первое, что пришло в голову. И я поднял винтовку, крепко сжимаемую левой рукой. Может, он первый нашёл этот схрон, и теперь ждёт своих корешей, чтобы вынести всё это добро? Увидел меня, радостно бегущего к “ДОТ-у”, и спрятался внизу, у ящиков с хабаром. -Нет; – ответил он, – Это твоё! – произнёс он так же, шёпотом. -Мне пора, не пропустите меня? – спросил я, тоном, будто прошу пассажира в автобусе уступить мне дорогу к двери. Между тем, пока мы стояли друг напротив друга, меня, всё сильнее охватывал панический, внутренний ужас, на то чтоб сдержать внешнее хладнокровие уходили последние силы. Его лицо, в свете фонаря, казалось бледно-синим. -Ты торопишься? – ни сдвинувшись с места, спросил он. -Да, мне к своим надо! – рука, в которой я сжимал немецкую винтовку предательски задрожала, ладонь покрылась потом, и я сильнее сжал ложе, боясь, что оружие выскользнет из мокрой, дрожащей руки. -Они не все свои! – неопределённо сказал он. Меня это слегка задело, и я возмущённо ответил ему: -Да что вы можете знать о них?! -Всё! – спокойно ответил он. – Чёрный – плохой человек, он предатель. Борис – человек, который будет думать о себе, когда настанет плохо. Света – всегда будет на стороне сильного. Никому из них нельзя доверять! -Откуда... – я опешил, и не знал, о чём можно ещё спросить его. -Ты удивлён, не так ли? – его чёрные губы слегка растянулись в улыбке. Я молча кивнул, поскольку мой разум впал в ступор. Он продолжил разговор, резко перескочив на другую тему: -А я надеялся поговорить, мне так не хватает общения! Дома жена Габриела и сын – Освальд, я так соскучился по ним! – улыбка слетела с его уст, выражение лица стало грустным, в блёклых глазах показались тоскливые искорки. И тут я заметил, что он говорит будто с немецким акцентом, как говорили немцы в фильмах, взятые Нашими солдатами в плен. “Симак, да что ты введешься! – пытался я привести себя в чувства. – Этот мужик просто услышал наши имена, когда мы разговаривали между собой на поле!” Мысленно задав себе трёпку за проявленную слабость, я попытался мыслить объективно: -Езжайте домой! – посоветовал я. Видимо, мужик работает “под немца”, хочет, чтобы я обмочил штаны, и больше здесь никогда не появлялся. ” А ни чё, артист!” – отметил я про себя. Посмотрев на этого человека новыми глазами, как на умело работающего артиста, на душе стало легко, и от страха и ужаса не осталось ни тени. “Что ж, немец – так немец! Подыграем!” – подумал я, и мне стало даже весело. Но что случилось со временем? Почему оно так медленно идёт, будто бы в песочных часах жизни вместо песка появилась сгущёнка, медленно перетекающая из одной колбы в другую. -Н-е-е-т! – ответил он на моё предложение ему возвращаться домой. – Не могу. Мне ещё долго тут быть! – он сразу напрягся. – Они меня не отпустят, пока я тут! -А как же дети, ну сын там, жена? – подыгрывал ему я. -Да! – снова расслабился человек, и даже, как мне показалось, вновь слегка с иронией улыбнулся. – Сын мой, Освальд, как мне его не хватает! – тоска вновь наполнила его выцветшие глаза, тонкие брови вскинулись домиком вверх. Внешностью он напоминал учёного или профессора – вот только очков не хватало! Утончённое, имеющее аристократические черты, лицо, – весь вид этого человека, – не позволял мне говорить с ним на “ты”. Однако, жёсткие складки тонких губ, говорили о таком же жёстком характере своего обладателя. -Вы... – я замешкался. Как спросить его, жив ли он, или я разговариваю с мертвецом? Мысль была сумасшедшей, но других мыслей в голову не приходило. Может, это у местных такие шутки, видят – туристы копатели приехали, и стебаются над ними по ночам, в местной достопримечательности – старом “ДОТ-е”. А винтовки и пулемёт – муляжи, стоят тут вроде как в музее. Нет, не катит. Бред. Патроны точно настоящие. Ступеньки на лестнице... ступеньки были бархатными от ржавчины, спускаясь по ним, я ощущал мягкость этого ржавого “ковра”. Никаких следов на них не было – до меня тут много лет никого не было! Я мельком переключил внимание на ступеньки, вслед за моей головой луч фонаря устремился туда же; лицо человека, стоящего передо мною, на миг погрузилось во тьму. Следов, кроме моих, не было. Может, здесь есть другой вход? Я вновь смотрел на человека, молча стоящего на том же месте. -Мы поговорим, но позже, ладно? Мне действительно пора! – деликатно произнёс я тем же шёпотом. Он словно очнулся ото сна: -Ой, извините, извините! Я вас задерживаю! Это так ... – он задумался, подбирая слово, – Бестактно с моей стороны! Казалось, что его действительно тревожит то, что он меня задержал. Он слегка растерянно отошёл в сторону ржавой заклинившей двери, подслеповато уткнувшись в бетонную, покрытую плесенью и грибком стену, плечом. Я прошёл мимо, как бы ненароком направив ствол автомата ему в живот, и стал подниматься по лестнице спиной вперёд. Я остановился, ещё раз посмотрев на его грустное, синее от света диодов, лицо. Он стоял снизу, в бетонной квадратной комнатке, весь какой-то скрюченный, как будто бы мокрый, замёрзший – всем своим видом был он чем-то похож на мокрого, истощавшего кота. Мне стало до боли в груди жалко этого человека. Нет, это определённо человек – а никакой не призрак. Как я мог направить в этого худого, замерзшего и безобидного мужчину интеллигентной внешности чёрное безжалостное дуло своего автомата? Я ведь чуть было не спустил с поводка, рвущегося в бой “дога”. О многом можно было бы его спросить, но нужные слова казалось, только сейчас пришли в голову. Но время для вопросов уже прошло. Нужно было что-то сказать на прощание – нельзя было уходить молча, оставляя неприятный осадок в душе! Я почувствовал, что просто необходимо как-то сгладить наш неуклюжий, колючий разговор. Но что ему сказать напоследок? -Я – Алексей!- сказал я то, что пришло в голову. Он приветливо улыбнулся, и весь как будто засветился счастьем, фигура его распрямилась: -Штефан! Меня зовут Штефан Ланге! Очень приятно, Алексей! – от его слов меня будто током дёрнуло. “Штефан Ланге” – это имя я запомнил, именно про него говорил аскет! Именно у него должна быть та, понадобившаяся высокопоставленному силовику, карта!” -До свиданья, Штефан! – дрогнувшим голосом, выдавил из себя я. -До свидания, Алексей! – глухим эхом, повторил он. ****Выстрел**** Сделав ещё шаг, я более не видел этого Штефана, резко развернувшись, бросился к двери, прихватив прислонённый к пулемётному станку металлоискатель. Резко выскочил на улицу – меня окружил свежестью лесной воздух, и полная темнота глухой ночи. Поставив винтовку, я левой рукой достал компас, сверил направление, закинул ремень “МД” через плечо поверх автомата, подхватил винтовку и пошёл к лагерю. Шёл быстро, правая рука приросла к ставшей горячей, рукояти автомата. Несколько раз оглядывался – никого. Лишь чёрный зев бойницы и выбеленный дождями бетон, синеватый, при свете фонаря, выделялся на фоне заросшего леса. Мыслей не было. Голова была полностью занята обратной дорогой, думать о странной встрече не хотелось, казалось, что рассудок может не выдержать. Говорить ребятам я тоже не собирался, скажут – надышался газу, вот и привиделось. Сам бы не поверил, услышь я подобный рассказ, например, от Бориса. Я шел по полю, костра всё не было. Но вот я почувствовал запах огня, резины, бензина и еды. Запах человека. Было совсем темно, яркости луча фонаря не хватало, чтоб выхватить из темноты наш “оазис”. Что-то хлопнуло под ногой, резкий свист оглушил меня, разорвав тишину и спокойствие ночи. Яркий свет осветил пространство вокруг меня. Я повалился на землю, вжавшись в неё всем телом. Послышались голоса, о чём – то спорящие, и наконец, голос Бориса, показавшийся сейчас мне родным. -Ты, камрад? – слегка напряжённо спросил он издалека. -Я, не стреляй только, Борян! -Ты чего там разлёгся?! – спросил он, осветив меня ярким лучом фонаря. – Давай к костру лучше, там и теплее, и еда давно готова! Я медленно встал, отряхиваясь. -Ты смотри, штаны сухие! – удивился Борис, когда я подошёл к нему. -Ну вы блин даётё! – возмущённо покачал я головой. – Террористы! -Это всё Аскет, с Серёгой! Ракета, осветившая несколько мгновений назад поле, потухла, и громкий свист исчез. Я зашёл в лагерь, именно зашёл – пространство было отгорожено ветками – ветвями наружу. Из-за них не было видно во всю полыхавшего костра. Машина Наёмника стояла напротив моей, и лагерь, с двумя палатками, получился между ними. Аскет, сжимавший в руках “Кедр”, смотрел на меня строго, по-отцовски, как на сына-пьяницу, вернувшегося домой под утро. -Сигналку спалил! – зло проговорил он, словно бы я по пьяному делу расквасил о столб “папкину” машину. -Ну ты бы её обозначил как-нибудь, для меня! Знали же, что я ушёл! -Я предлагал! – поддержал меня Борис. – Табличку написать “Симак, ахтунг минен!” -Я думал, что ты с другого направления пойдёшь! – сказал Аскет. – Ладно, сигнальную ракету уже не вернуть – она сгорела, завтра поставлю на её место гранату! -Только мне не забудь сказать! – попросил я. Он улыбнулся, как-то по-детски, наивно: -Обязательно! Из моей палатки выглядывала заспанная Алёна: -Это ты шумишь? -Да, припозднился немного! -Немного! – показалась Светка. – Часа четыре уже как темно! Борис вон, весь извёлся, пока тебя ждал. Всё порывался идти за тобой! “Ни хрена себе! Часа четыре! А мне-то показалось, будто бы я находился в старом “ДОТ-е” не больше получаса!” – думал я. -Ладно, оставь человека! – вмешалась Алёна. – Не видишь, он устал! Там, – она указала на стоящий не далеко от костра котелок с термосом, – Рис с тушёнкой, и сладкий чай. Ещё не остыло, наверное. Одноразовые тарелки с ложками в “Ниве”. -Спасибо! От этих её слов на душе потеплело, я почувствовал то, чего не чувствовал уже давно; пустота, которая появилась после смерти Маши, на миг заполнилась этим теплом. Борис, с зажатой в уголке рта сигаретой, по-хозяйски копался в своей трофейной сумке. Серёга, судя по всему, уже спал. Выудив из сумки маленькую бутылочку, Левинц довольно хмыкнул, посмотрел на меня, заговорчески подмигнул, и скомандовал, сам себе: -Левинц, отбой! Выплюнув окурок – пробкой из-под шампанского вылетевший из его рта, – он полез в палатку. -Оружие держи под рукой! – напутственно произнёс ему в след Аскет. Затем он посмотрел на меня, на мой до сих пор лежащий на курке “калаша” палец: -Ты палец-то с курка сними! – с еле заметным напряжением в голосе сказал он. – И на предохранитель поставь! – добавил он, словно опасаясь, что я начну стрелять. Рука словно окаменела, и разжать её мне удалось с некоторым усилием. Аскет вытряхивал порох, из найденных нами с Борисом патронов. Пустые гильзы он бросал в огонь, а пули складывал на расстеленной у костра тряпочке. Судя по всему, он хотел использовать полусгнившие пули, в качестве шрапнели для какой-то своей мины. Гильзы, падая в огонь, шипели, из некоторых выходили огненные вспышки – воспламенялись остатки пороха, медленно сгорали отсыревшие и сгнившие капсюли. Порох он ссыпал в металлическую банку, из-под кофе. По правую от него сторону лежали, аккуратно сложенные, тротиловые шашки, извлечённые из найденных “РГД”. Отвлекшись от своего занятия, он внимательно посмотрел на мою белую, – цвет которой был виден даже в отсвете огня, – руку. Посмотрел на меня, только потом он заметил забытую мною винтовку. -Дай, посмотрю? – осторожно произнёс он, протягивая руку к трофейному “винту”. Я протянул увесистую винтовку. “Надо было пулемёт с собой прихватить – ночью, в нашем лагере с ним было бы спокойнее!” Да только весит он, и боекомплект к нему, довольно прилично! Не зря в пулемётный расчёт входило два физически сильных человека. -Не бахнут? – я кивком указал на сложенные у костра шашки, от которых поднимался еле заметный парок. -Нет, – спокойно ответил он, увлечённо разглядывая трофей, – Тол от детонации срабатывает. Сев у костра по-турецки, и положив “Кедр” на колени, он принялся рассматривать винтовку, клацая затвором и изредка бросая на меня удивленный взгляд. -Ты, кстати, сегодня всю ночь спишь! К дежурству мы тебя не привлекаем! – отвлёкся на секунду от “свечи” Аскет. -Чего так? -Все так решили. Люди хоть в дороге выспались, а ты уже сутки баранку крутишь! К тому же копал много. Подойдя к своей машине, от которой исходил сильный запах бензина и резины, не чувствуемый в городе, я открыл дверь багажника. В салоне тускло, – но в то же время достаточно освещая пространство внутри, – загорелся свет. Здесь, в лесу, как-то по-другому смотришь на такие привычные мелочи, как, например, освещение салона машины. Здесь, в глуши, вдали от цивилизации, такие “удобства” кажутся фантастическими. Покопавшись в своём рюкзаке, я достал свой алюминиевый котелок, армейского образца, в котором помещалась и кружка, и ложка. Алёна не могла знать, что я привык есть в походах только из него. Накидав по края ещё парящего, пахнущего мясом и костром риса, я отломил себе кусок ржаного хлеба, и принялся не спеша, но с аппетитом есть. Рис был просто великолепным. Рассыпчатый, но в то же время жирный, с тонко порезанной морковью, которая была мягкой, и в тоже время сохранившая свой естественный цвет – что говорило о том, что она не пережарена при пассировке, – не зря покупали. Рис был приправлен какими-то специями, от него исходил душистый, несравнимый аромат костра, который делает любое приготовленное на костре блюдо неповторимым. Эту пищу трудно было назвать “рисовой кашей”, по мне, так это самый настоящий плов! Я ел, стараясь не скрежетать алюминиевой ложкой по своему, видавшему виды, котелку, выцеживая из риса куски тушёного мяса. Сам котелок был не раз крашен мною же, специальной, огнеупорной зелёной краской – но это не спасало его ни от механических повреждений, ни от копоти огня. Краска на выпирающих углах котелка была протерта до металла. Наевшись от души, я налил себе полную кружку чая. Чай тоже оказался не простым. Кто-то добавил в него душистые травы, мяту, и кажется, смородину. Кто-то не пожалел заварки, готовя этот прекрасный напиток, и чай получился очень крепким и сладким – таким, каким он и должен быть. Именно тогда чай придаёт бодрости, которая, впрочем, мне сейчас уже ни к чему. Чай, так же как и рис, приготовленный на костре, приобрёл необычный вкусовой оттенок. Для меня этот напиток был на порядок лучше чем, скажем, хорошее вино или коньяк. Опустошив кружку, я слил остатки чая на землю, всполоснув кружку от налипших на стенки чаинок. Помыв кипятком из котелка, с речной водой, свой котелок, я убрал его обратно, и только теперь почувствовал усталость, свинцовыми гирями утяжелившую моё тело. Из палатки высунулся Борис: -Может, грамм сто? – спросил он. – На крепкий сон? -Давай лучше двести! – согласился я. – Повод есть, и довольно весомый! Левинц, одетый в камуфлированную майку и такие же штаны, скрылся в темноте на несколько секунд, после чего он вновь появился, торжественно демонстрируя зажатую в руке бутылку с водкой. К тому времени в моей руке уже была кружка, которую я протянул другу. Засунув руку в палатку, Левинц вытащил свою кружку, и щедро наполнил обе прозрачной, булькающей, жидкостью. -Давай, дружище, за тебя! – произнёс Борис, и тихо стукнувшись кружками, мы опрокинули обжигающую жидкость в себя. Мы выпили. Жестом фокусника, Борис достал из палатки пол “палки” копчёной колбасы, и протянул её мне. Аскет сидел рядом, и изучал винтовку. Как у него получалось становиться невидимкой – я не понимал: вот сидит он молча, передо мною – вроде и тут он, а вроде и нет его. Как то забываешь о его присутствии. И тут он неожиданно что-то произносит, и от этой самой неожиданности, ты, занятый своими мыслями, весь вздрагиваешь. Так получилось и в этот раз: -Откуда “винт”? – неожиданно спросил он, глядя на меня с тенью подозрения. -“ДОТ” нашёл; – мямля непрожёванной колбасой, ответил я. -Какой ещё “ДОТ”? – удивился он, не спуская с меня глаз. -Бетонный. Там небольшой склад с оружием! – повесив прислонённый к “Ниве” автомат на плечё, я принялся выскребать из карманов патроны, прихваченные мною их “ДОТ-а” прикладываясь иногда к зажатой в руке “палке”. Наёмник подошёл ко мне, не выпуская винтовку из рук. Подстелив попавшийся под руку пакет, я высыпал маслянистые патроны на него. Аскет взял один, и внимательно рассмотрел его, в пол оборота повернувшись к свету костра: -И много там такого добра? -До*#я, – честно сказал я, слегка онемевшим языком от мгновенно подействовавшей водки, – Если не больше! Борис уже расставлял кружки, для второго захода, – и для приличия предложил выпить Наёмнику, – но услышав ожидаемый отказ, щедро разлил пахучую жидкость по самые края кружек. Справившись с этим, Борис наконец-то заметил немецкую винтовку, в руках у Аскета: -Где надыбал? – спроси у меня он. -“ДОТ” нашёл; – повторил я, чувствуя, что завтра мне придётся повторять эти слова для каждого по отдельности. “Обратная сторона славы!” – подумалось мне. -Далеко? -Нет, рядом. Километрах в двух от нас. Прожевав, наконец, колбасу – я взял протянутую мне кружку. Борис взял свою, мы тихо стукнулись: -За фортуну! – произнёс Левинц. Залпом выпил – жидкость провалилась в горло, и дальше в живот, оставляя жгучий след в моих внутренностях. Казалось, что водка вязкая, как масло, обжигающе-ледяная, и в тоже время жгуче-горячая ... в животе потеплело, и я почувствовал, как тепло расходится по всему телу. В этот момент над ухом оглушительно хлопнуло, в ушах зазвенело, громким хлопком разогнало вязкую пелену спокойствия и безмятежности, окутавшую меня. Казалось, что по голове стукнули чем-то тяжёлым, от чего в ушах неприятно загудело, из глаз посыпались искры. Аскет стоял с прислонённым к плечу прикладом, из дула оружия шёл сизый дымок. -Я в тебе не ошибся! – сказал Аскет. Впервые, за время нашего знакомства, я увидел радость в его глазах. Встревоженная неожиданным выстрелом проснулась Алёна. Посмотрев на нас, и на стоящую между нами с Левинцом бутылку, она подумала, что мужики подвыпили, и принялись палить из своего оружия, и решила не вмешиваться в “мужские развлечения”. Из другой палатки появилась голова Серёги: -Вы чего палите, совсем ох*#ели? – обратился он, непонятно к кому. – Дайте поспать, достали гундосить! -Спи, дружище, всё в порядке! – успокоил его Аскет. – Собирайся, пойдём туда! – сказал он уже мне. -Нет, – твёрдо ответил я, – Посветлу пойдём! Он несколько секунд смотрел на меня, взгляд его как всегда ничего не выражал, и в очередной раз мне не удалось понять, о чём он думает. -Ты прав, мы далеко, – согласился он, не сводя глаз, – Эти вещи пролежали там больше полувека, пролежат и эту ночь! Если конечно, там никого нет! – загадочно добавил он, силясь разглядеть в моём взгляде реакцию на его слова. Меня передёрнуло. “Что бы он мне сказал, расскажи я ему про Штефана? Может, подумал бы, что я тронулся умом от одиночества в лесу, или же надышался газа в “ДОТ-е”? Или пристрелил бы меня тут же, как бешеную собаку? Этот может!” – думал я. -Что там ещё видел? Опиши эту постройку? – продолжал он допрос, после недолгой паузы. Было похоже, что Аскет выпил несколько банок энергетика, и теперь его “колбасит” от переизбытка адреналина. “Нет, тут не просто интерес к оружию, тут что-то ещё, о чём он нам не говорит! Для чего понадобилась какая-то карта, сотруднику “ФСБ”, да ещё и при больших погонах? Что на ней? Место, где закопаны сокровища рейха? Или место, где спрятан бункер Фюрера, в котором, по одной легенде, он сидит, по сей день?” -Небольшое бетонное сооружение на поверхности земли. Есть бойница, лафет под пулемёт. В помещении – лестница вниз, там – шкафы с оружием. Там было ещё несколько железных дверей, но за них я не заходил. -Ничего необычного не было? – он снова принялся бурить меня глазами. Если бы не водка, выпитая мною, то я не выдержал бы его тяжёлого, проникающего внутрь, взгляда. -Кроме “Машиненгевера*”, с кучей запчастей, с солидным боекомплектом, и асбестовой варежкой – ничего особенного. (*Пулемёт “MG”). Да, ещё пара таких же “свечей”. Патроны. Всё... -Точно ничего? -Тебе мало? – вопросом на вопрос ответил я, неосознанно поправив ремень своего автомата. Наёмник уловил это движение, характеризующее направление моих мыслей. -Нет, пулемёт нам сейчас очень кстати; – снизив тон до спокойного, повернув допрос в дружескую беседу, пояснил он. – Если он в таком же состоянии, как эта винтовка, – он постучал пальцем о деревянное ложе “винта”, – то считай, бандитов уже нет в живых! А далеко это место от лагеря? -Два-три километра. -А чего тебя так долго не было? – вкрадчиво, по-дружески спросил он. -Пока нашёл, пока всё рассмотрел; – без эмоций ответил я. -Эй ты, “копчёный”, – грубо встрял в разговор захмелевший Левинц. – Ну чего ты до человека дое*#лся? Не видишь – устал он! Его утром чуть не убили в перестрелке, машину он потом часа два чинил, потом баранку крутил, по лесу мы с ним шастали, копали – это тоже не так просто, как кажется! Так что не е*# мозги, иди вон – бомбу свою доделывай, лучше! Чёрный молча посмотрел на Бориса. Поймав его взгляд, по моей спине пробежал холодок. -Ну, чего ты вылупился? Давай, – Левинц отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. – Иди уже! Дай нам с камрадом посидеть, если сам с нами не хочешь выпить, то не мешай хотя бы! Аскет молча пошёл к костру, сел, повернувшись к нам в пол оборота, и принялся что-то делать с винтовкой. -Видал, как я его обрубил? – пьяно проговорил Борис. -Ты поаккуратнее с ним! – тихо сказал я Левинцу. – Он не так прост, как тебе кажется! Борис широко, по-доброму, улыбнулся: -Не ссы, камрад, не таких видали! Мы выпили ещё. Какое-то время мы сидели с Борисом, тихо вспоминая прошлые “выходы”, обсуждая общих друзей. Кого-то уже не было в живых, кто-то отбывал наказание в тюрьме – за преступления совершённые в силу своего своенравного характера; другие – без вести пропали, – и таких ребят довольно много! Кто-то лечится в психиатрической больнице – от передозировки наркотических и прочих одуряющих разум веществ. Некоторые товарищи ушли в монастырь – есть и такие, которые начинают задумываться, своими глазами увидев вещественные доказательства неизбежной смерти. Не у каждого человека хватит “газа”, чтобы заниматься поиском – ведь ты балансируешь на рубеже веков, на рубеже былого и грядущего, на рубеже жизни и смерти... Часто попадаются кости. Это не самое приятное зрелище: когда ты находишься в большой компании, каждый из твоих товарищей, увидев останки человека, надевает маску непроницаемости – некоторые даже смеются, стараясь скрыть свои истинные чувства за показной напыщенностью и безразличием. И ты сам за собой замечаешь, что тоже стараешься выглядеть уверенным, бодрым. Никому не хочется выглядеть перед братвой лохом! Именно поэтому поисковики называю кости “маслами” – не из-за пренебрежения к памяти погибшего человека, а для того, чтобы отогнать тяжёлое чувство, которое проникает в душу. Слово “масёл” придаёт оттенок шутливости, приуменьшает страшное значение, смысл, – увиденных тобою человеческих останков – это слово помогает сознанию защитить психику от возможных травм. Но кости эти остаются у тебя в душе – цветной, или чёрно-белой фотографией, отпечатываясь в твоих снах. Многим трудно с этим жить, неизвестное чувство начинает грызть их изнутри, словно болезнь. И “заболевшие” люди бросают поиск, навсегда, – оправдывая себя множеством “потому”. Подсознание, почувствовав подступившую извне опасность, пытается увести человека подальше, от причины возбудителя неопределённого чувства, и между поисковиком и его увлечением вырастает непреодолимая стена. На самом деле чувству этому ещё не придумано название, похоже, что оно ново для человека. Некоторые принимают его за тоску, за проснувшуюся совесть, за чувство вины перед миром, Родиной; за грусть, за одиночество которое ты испытываешь, не смотря на окружающих тебя людей... за осознание непостоянности и зыбкости этого мира. Может быть, это чувство времени? Помолчав, разговор разгорелся вновь – как полу потухший костёр, в который бросили охапку сухого хвороста. Перебирая тему за темой, незаметно мы добрались до Крапа – круг замкнулся. Молча выпив ещё по “стакану”, мы разошлись по своим палаткам. Юркнув в тёплую палатку, я мгновенно уснул. Мне снился виденный во сне дед с “Мосинкой” за плечом, рядом с ним стоял виденный мною сегодня Штефан, и почему-то, Маша. Мы были в лесу, светило солнце – листьев на деревьях не было. “Глубокая осень!” – подумал я. Дед отошёл в сторону, и Штефан водил меня, и показывал какие-то метки на земле: -Здесь, – говорил он, – Веточка, видишь, как лежит? Я кивал, рассматривая, с виду обычную, ветку. Штефан слегка отстранил меня – чтоб я её не задел. Мы медленно, будто прогуливаясь по парку, шли дальше. На земле валялись листья, жёлтые, полусгнившие, и время от времени Штефан останавливался, тыча острым пальцем в землю и что-то объясняя мне: -Тут, – вёл он меня дальше, – Кусок коры, там, – показывал он пальцем в землю, – Ямка! Запомни! Я кивал, но сказать ничего не мог – чувство, будто бы рот склеен изнутри каким-то тягучим, вязким, веществом. Я посмотрел на него – он был в чистой немецкой форме и в круглых очках, кажется, я заметил это только что. Лицо его было розовым, слегка упитанным, он внимательно смотрел на меня поверх нелепых очков, и всё повторял: “Запомни!”. Маша стояла рядом с морщинистым дедом, они наблюдали за нами со стороны. То, что я вижу её здесь, в осеннем лесу, рядом с непонятным Штефаном Ланге, почему-то во сне не вызвало у меня удивления – словно это было чем-то естественным и обыденным. Я кивал. Потом всё исчезло. И откуда-то из темноты снова появился Штефан. На этот раз лицо его было синим, как в свете диодного фонаря. Одет он был в рваную одежду, пахло от него гнилью и дохлятиной: -Среди друзей твоих предатель! – кричал он, медленно шевеля чёрными губами. Лицо его становилось жестоким, похожим на страшную, сморщенную резиновую маску. -Предатель! – повторял он. Его образ улетал всё дальше, растворяясь в беспорядочном нагромождении воспоминаний. Остался лишь голос, доносившийся извне моего сознания: “Предатель, предатель, предатель... – вторило ему эхо”. Проснулся я от того, что меня кто-то теребил за плечо. Голова гудела, память потихоньку возвращала меня в реальность бытия. Передо мной сидела Алёна. Её рыжие волосы были распущены, и слегка развивались на задувавшим сквозь открытые полы палатки, ветерке. -Чего-то случилось? – спросил я. И сразу понял, по безмятежному лицу девушки, по её лёгкой улыбке, как, должно быть, глупо, звучит мой вопрос. -Хватит дрыхнуть! – весело сказала она. -Сколько времени? – спросил я первое, что пришло в голову. -Обед уже! Я огляделся. Между двумя спальными местами лежали сложенные в стопочку вещи Алёны. -Я чего, палатки перепутал? -Да, завалился среди ночи, с таким перегаром, что все комары сразу опьянели и улетели! Поднявшись, я вылез из палатки, оставив Алёну одну. Мышцы болели, словно я вчера разгружал вагон с арбузами. Борис, сидевший у костра, увидев меня, привстал: -Красава, камрад, наш человек! – крепко пожимая мою руку, он многозначительно подмигнул, и начал изображать руками лыжника, с силой отталкивающегося палками от снега. Серёга и Света тоже заулыбались, увидев меня. Я вернулся в палатку: -Я вчера... – начал было я, но не смог сразу подобрать нужного слова. -Нет, – Алёна поняла, о чём я хочу спросить её. – Если только чуть-чуть! – улыбнувшись, добавила она, показав это самое “чуть-чуть” отведёнными друг от друга, на сантиметр, пальцами. -Чего, серьёзно? А чего так мало? – “включил” я дурака, поняв, что Алёна шутит надо мною. Она проигнорировала мой вопрос, по поводу “мало”: -Ты вчера ко мне под одеяло залез, я уже приготовилась тебе хорошенечко вмазать, с коленки, как ты сразу уснул. -И чего дальше было? – на секунду представил я себя со стороны. -Да ничего! Спали мы с тобой в обнимку – грели друг друга. Ночью тебе снилось чего-то, кричал. -Мне очень стыдно! Перебрал я вчера, с Борисом, вот и понесло по старой памяти в свою палатку! – оправдывался я. -Да ничего! – спокойно ответила Алёна. – Я уже давно с мужиком не спала, хоть вспомнила, как это! Этот придурок, Борис, меня сегодня с утра подкалывает, мол, круто вы с Симаком ночью покувыркались! Я ему уже пару раз в лоб котелком прописала! -Я ему скажу, чтоб не переставал. Объясню, что ничего не было! -Да ладно! – отмахнулась Алёна. – Пусть стебается, на здоровье. Пока мы смеёмся – мы живём! Есть такая пословица! – пояснила она. – После шуток наших больничных пациентов, шутки Бориса выглядят невинно и безобидно! -А чего я говорил, во сне? Она на миг замолчала, и словно нехотя, ответила: -Машу звал, и кого-то материл. -Громко кричал-то? -Нет, я тебя сразу успокоила, так, что даже Светка ничего не слышала! -Спасибо тебе! – сказал я. -За что? -За человечность. Таких, как ты, девушек мало! -Ладно, “казанова”, не вгоняй меня в краску, иди лучше борщ покушай, пока не остыл! – рассмеялась она, и вправду, немного покраснев. Я, взяв из находящейся в машине сумки с личными вещами, бритвенные принадлежности и полотенце, медленно побрёл в сторону реки. Вчерашний вечер, случай в “ДОТ-е”, казался сейчас дурным сном, не могло быть этого Штефана на самом деле. Я часто слышал истории о том, как жадный до хабара бродяга забирается в подземный бункер, вдыхает какой-то газ, и видит глюки, но не думал, что это может произойти и со мной. Почти всегда такие поисковики остаются в подземке. Но если посчастливится остаться в живых и выбраться на воздух – то все в один голос говорят, что видели то – о чём мечтали, то, что они хотели увидеть, спускаясь в эти подземелья. Прямо “комната исполнения желаний” Стругацких, для многих ставшая могилой. Да, так и получается, я видел всё то – о чём мечтал на тот момент, то – чего я мечтал найти в этом “ДОТ-е”. Пулемёт – ну не может такого быть, чтоб он так сохранился, да и патроны эти. Нет, быть такого не может! Из раздумий меня вывел крик: -Эй, Симак! – кричал, судя по голосу, Аскет, но кричал он довольно далеко, и я толком не смог разобрать слов. Оглянувшись, я обшарил глазами поляну и прилегающий лес – но никого не увидел. Опять глюк? Так можно и “белку” поймать. Я медленно брёл по заросшему травой полю, по направлению к лагерю. И тут окрик Аскета повторился, но уже ближе. Теперь я увидел его. Он бежал из леса в мою сторону, и размахивал руками. -Стой, Симак, стой нах*#! Я остановился. Нас разделяла река, и он без труда преодолел неглубокое водное препятствие. -Не двигайся! Мина! Я всё понял. Ведь вчера Аскет с Беркутом понатыкали на нашем поле мин. И теперь, чтоб подойти к реке, нужно знать скрытую от посторонних глаз топу. Да ещё и автомат я оставил в лагере – мой авторитет, как опытного поисковика, в глазах Наёмника заметно пошатнётся. Что значит потерять авторитет в поле? Это когда ты находишь мину, и говоришь всем, чтоб не подходили близко – в ответ все смеются над тобой, и не принимают твои слова в серьез. Как в сказке про мальчика, который увидел волков. Авторитет – это когда тебе безоговорочно верят, и не нужно тратить силы и время на убеждение публики в своей точке зрения. Авторитет может быть лишь у того, кто всё делает правильно – по крайне мере у того, кто может обосновать свои действия, и в конечном итоге добивается цели. Аскет подбежал ко мне. Его похожие на охранные штаны, с карманами на лицевой стороне брючин были по колено мокрые; десантные берцы измазаны глиной и свежим илом. -Стой! – он, запыхавшись, подбежал ко мне. Только сейчас я догадался посмотреть на свою ногу, за которую зацепилась и тянула какая-то травинка, раздваивающаяся на конце палочки, поддерживающая леску от провисаний. Видимо, леска длинная. “Растяжка! Отличное начало дня!” – подумал я. Аскет сел на колени, и принялся распутывать леску, зацепившуюся за шнуровку моих ботинок. -Всё! Теперь можешь отойти. Я посмотрел на его руки, в которых он держал, прилаживая, ту самую леску – и очень удивился его изобретательности. По всей леске, с расстоянием в 10 сантиметров, были прикреплены тонкие рыболовные крючки – тройники. За один из которых я и зацепился. -А мина где? – спросил я. -Мина? – переспросил он, – Мина там! – и кивком указал на поле. -Далековато! – удивился я. -В самый раз. Там миномётный снаряд, усиленный гвоздями, пулями, всяким железным мусором, и даже битыми донышками от стеклянных бутылок. Осколков много, зона поражения – где-то метров пятьдесят. А зона разлёта – метров до двухсот будет. Но ты не переживай – до палатки не достанет. Да и деревья, не говоря уже о машинах, нас защищают. Ещё у нас естественная защита рельефа – наш “оазис” на горке. Подлёт мины над землей не большой – не достаточный, чтоб осколки могли долететь до лагеря. В выкопанной ямке, миниатюрной “ракетной шахте”, стоит консервная банка, вставленная дном к низу. С мины я открутил взрыватель, прорезал дырку в дне другой консервной банки, диаметром поменьше, чем та, что лежит на дне “шахты”, и прикрутил взрыватель на место, но уже вместе с маленькой банкой. Сам взрыватель я изменил, сделав простой замедлитель из запального пороха, с задержкой на пол секунды. Запал вкрутил в нижнюю банку, в неё же вложил вышибной заряд, который активирует замедлитель мины, и подбросит её саму вверх. Саму мину, обмотанную “ништяками”, вставил головой вниз. -Сработает? Чёрный задумался: -Не знаю. Вот смотрю я – ты к речке идёшь, с полотенчиком через плечо, прямо к растяжке! И думаю я, окликнуть, или не окликнуть? Если ты пойдёшь дальше – то зацепишься за леску – и я бы узнал, сработает моя система или нет! Я долго думал, но потом решил всё-таки тебя тормознуть – ты же мне ещё “ДОТ” не показал! -Ты так шутишь? Или ты это всерьёз? – спросил я. -Конечно шучу! – спокойно отозвался Аскет, глядя на меня своими стеклянными глазами. – Но “ДОТ” ты мне, всё-таки сегодня покажи! -Много тут мин? -Три мины на растяжках. Три гранаты, Серёгиных, модифицированных, срабатывают на вес. Четыре самодельных мины, сделанных из тех же консервных банок, тола, и запалов от гранат. Все по этой стороне – он махнул в сторону реки. Пойдут они отсюда. Я там, в лесу, по дороге ещё понатыкал, самопалы из бошек “РГД-шных”, все подвешенные на один-два метра. Если у нормального, современного мужика хобби обычно бывает рыбалка или охота – то у этого человека увлечением было взрывное дело – с таким жаром он рассказывал про свои смертоносные ловушки! -Умывайся, хавай, бери “калаш” – и идём смотреть твой “ДОТ”. Только сейчас я заметил болтающуюся у него на плече немецкую винтовку. “Не приснилось!” – подвёл я итог своим недавним мыслям. Объяснив мне как обходить растяжки, Аскет направился к лагерю. Побрившись, с помощью бритвы и салонного зеркала от “Нивы”, я посмотрел на отражение своего отёкшего после пьянки лица. Белки глаз красные, перегар такой – что аж сам его чувствую! Под глазами – мешки, ощущение такое, будто мне “подбили” вчера оба глаза, а потом неумело запудрили свежие синяки. Девушки меня очень вкусно накормили – борщ с мясом подстреленной Наёмником из “М-98″ дикой куропатки был очень вкусный. Мне налили крепкого чаю – такого крепкого, что в моей кружке, покрытой белой эмалью, не было видно дна. Чай меня взбодрил, его бодрящая горечь, и душистый запах, перемешанный со сладостью сахара, вернули меня в колею, и мне захотелось даже, чтоб Штефан существовал на самом деле. Аскет любовно чистил найденный мною трофей. -Как она? – спросил я, кивком указывая на винтовку. -Хорошая машинка. Умели делать! Она новая. Немного ржавчинки было, на корпусе, но это мелочи – ржавчина поверхностная, ствол внутри главное чистый. Симак, там есть ещё такие винтовки? -Да, ещё парочка! -Эту я себе заберу, ты не против? – то ли спросив, то ли поставив перед фактом, сказал Аскет. -Забирай! – ответил я, и поставил опустошённую кружку на землю, сплюнув в костёр налипшую чаинку. -Готов к выходу? – спросил он. -Готов! – ответил я. За пять минут, собрав рюкзак, проверив автомат, накинул его на плечё. **** ...Лишь потом, кто-то долго не сможет забыть, Как шатаясь, бойцы, об траву вытирали мечи. И как хлопало крыльями черное племя ворон, Как смеялось небо, а потом прикусило язык. И дрожала рука у того, кто остался жив, И внезапно в вечность, вдруг превратился миг. И горел погребальным костром закат, И волками смотрели звезды из облаков. Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь, И как спали вповалку живые, не видя снов... А “жизнь” – только слово, есть лишь любовь, и есть смерть... Эй! А кто будет петь, если все будут спать? Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать... В.Цой. Легенда. Идти к “ДОТ-у” решили втроём – Аскет, Борис, и я. Серёга с рацией остался в лагере, чтоб в случае подхода нашего противника сообщить нам о его приближении. Беркут-Серёга накинул на плечё свой автомат, на шею повесил бинокль Наёмника, рацию засунул в нагрудный карман кителя. Выбрав место под деревьями, с которого открывался хороший вид на поляну и реку, он залёг, подстелив на землю одеяло. Костёр затушили. В принципе, Серёга мог бы спокойно лечь в палатку – поспать. Мы все услышим, когда наш враг будет подбираться к нам. Но Беркут решил подстраховаться. -Всё правильно! – прокомментировал Аскет. – С таким отношением к делу, Беркута никогда врасплох не возьмут. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Подумав немного, Аскет решил, что с “ДОТ-ом” мы справимся и вдвоём. Для Левинца, уже успевшего хорошенько похмелится, он придумал другое интересное занятие: копать. Задумка была такой: Борис выкапывает яму три на три, и глубиной в два метра – прямо в русле реки, в месте, где мы через неё переезжали на машинах. Выкопанный из речного дна песок и ил следовало оттащить в сторону – чтобы его не было видно с просеки. -Бандиты, следуя за нами по колее от наших колёс как по рельсам, вряд ли проявят бдительность – речка-то мелкая, да и не речка вовсе – ручей, – говорил Аскет, – Они попытаются её переехать, по нашим же следам. В этом месте небольшой ручей как раз разливается метра на три, на карте этот участок обозначен как “бр.” – брод. В результате – они ткнутся раскалённым движком прямо в воду, и обязательно зачерпнут воды. Попавшая в горячий движок вода порвёт шатуны, и побьёт зеркало на цилиндрах. Машина станет непригодной, сама она больше не поедет, а починить мотор в поле, как и в случае с “Опелем” – невозможно без специальной базы. У них будет два варианта, для того, чтобы поставить сломанную машину на колёса: либо снимать двигатель, и везти его в ремонт; либо тащить машину буксиром до ближайшего автосервиса – но это будет многократно сложнее – из-за болота, преграждающего путь. Одной машины, перевозящей тяжелую провизию, людей и оружие, они лишатся. У некоторых бойцов, – а их полюбому будет больше десяти, – пропадёт боевой настрой. Кому-то придётся тащить тяжёлый груз на себе, либо оставаться рядом с подбитой машиной – стеречь. Группа разделится, в их душах возникнет страх – они уже не будут чувствовать себя хозяевами положения. Увидев, что кому-то из их врагов, было “не впадлу” вырыть нехилый ров на дне реке – боевой настрой боевиков Крапа упадёт ещё на один балл. Они будут растрачивать своё время, внимание и силы на поиски подобных “сюрпризов”; ища под ногами “грибочки”, не заметят “ягодки”, которыми будут всевозможные мины. Затем мы познакомим наших врагов с “машиненгевером”! Конечно они не лохи, и немало повидали за свои жизни: многие из них нюхнули пороху в горячих точках. Но темнее менее, все эти сюрпризы дезорганизуют их группу. Ловушки будут серьезнее с каждым шагом – страх, перерастающий в панику, будет возрастать. Солдат, впавший в панику – не солдат, а мишень. То нам и нужно. Они будут думать, и будут говорить о нас, не видя нас самих. Мы для них станем чем-то не материальным, прозрачным и неуловимым, – мы превратимся для них в призраков. Если мы станем такими в их головах – значит, для них мы станем такими и в реальности. Проблемы человека существуют лишь в его голове. В данном случае мы создадим им проблему, без вариантов на её решение! – он закончил свою речь. -Это всё хорошо, если оно будет так – как ты говоришь! – сказал Борис, затем, замолчав на несколько секунд, словно собравшись с мыслями, добавил: -Но почему на самую паскудную работу всегда назначается Левинц? Как только нашли схрон с оружием в старом “ДОТ-е” – так Бориса сразу посылают “на га*#о”! Где справедливость? – Борис оглянулся вокруг себя, будто справедливость была где-то за его спиной. – Где? Я, может. Всю жизнь мечтал, чтобы полазить по старому, немецкому, “ДОТ-у”! Это ты мне так мстишь, за вчерашнее? – тыкнул он пальцем в Аскета. Чёрный, спокойно глядя на Левинца, обратился ко мне: -Успокой своего кореша! -Слышь? Я тут стою! Симак тут причём? -Притом! Если я возьмусь тебя успокаивать – то ни кому из твоих друзей не понравятся мои методы! И больше всего они не понравятся тебе! Замуруй паяльник, бери лопату, и пи**#й копать! – мышцы на лице Наёмника напряглись, взгляд стал сосредоточенным, будто он готовился, словно хищный зверь, к прыжку. -Борис, пошли! – я взял друга за плечо, – Мы, с Серёгой, после “ДОТ-а” пойдём к тебе, поможем с этой ямой. Поможем? – спросил я у невидимого в своей засаде, но слышащего весь наш разговор, Беркута. -Не вопрос! – согласился он, хотя тоже недолюбливал Бориса. -А трофеев там – “жо*#й жуй”, всем хватит! – продолжал я -По рукам! – согласился Борис. Смерив Аскета злобным взглядом, Левинц подошёл к своей “волшебной” сумке, порылся там, достал бутылку, накинул на плечё “Сайгу”, затем взял прислонённую к стволу ели штыковую лопату. Засунув в зубы папиросу, прикурил, раскурив её он ещё раз стрельнул глазами в Чёрного. Молча пошёл в сторону реки, наигранно-бодрой походкой, сильно размахивая на ходу лопатой, загнув в лево – в обход минного поля. – Следи за ним! – обратился ко мне Аскет. – Я понимаю, что он твой друг, но и ты пойми – что терпилой я по жизни не был, и за базар гнилой, я подведу его к ответу! Спрашивать с него буду как с гада, а не как с понимающего! -Пора и нам идти! – проигнорировал я его. Поговорить с Борисом, конечно, стоило. Ведь, по сути, из-за его задиристого, “ершистого”, характера, мы сейчас и слоняемся по лесу, готовясь к обороне. Наёмник внимательно посмотрел на меня, как мне показалось, слегка улыбнулся, своей фирменной холодной улыбкой, одними уголками рта: -Ну, пошли! На дорогу у нас с Аскетом ушло около часа, с учётом того, что пришлось обходить минное поле, в котором было не мало сигнально-осветительных ловушек. Повезло, что вчера мне досталась сигнальная ловушка, а не осколочная мина! И вот уже забелел, средь зелёных елей, словно старый склеп – бетонный “ДОТ”, скрытый в лесу, в котором я вчера чуть не покрылся седыми волосами. Сегодня всё было проще, солнечные лучи пробивали хвою и редкие берёзки – мои вчерашние страхи казались надуманными, глупыми, смешными. Рядом с Аскетом я чувствовал себя защищённым, тылы были прикрыты, и можно было не бояться, что сзади кто-то подкрадётся. Вчерашний Штефан, сейчас казался мне мифическим, не реальным, даже чуточку смешным. Но вчера, увидев его, я чуть штаны не обделал. С другой стороны, он не проявлял ко мне агрессии, был в меру дружелюбен, вежлив. Интересно, как бы отреагировал Наёмник, расскажи я ему о своей вчерашней встрече? Наёмник... что-то не сходиться в его словах... Кажется, будто он нас специально обнадёживает, несмотря на то, что в то же время постоянно держит в напряжении, и не даёт расслабиться. Он обещал нам поддержку, в виде оружия – и где эта поддержка? Где то оружие, которым он должен был нас снабдить? Десять человек? Нет, людей однозначно будет больше – это понимаю даже я. Людей будет много, и пулемёт – пусть и очень весомый аргумент в грядущем разговоре с бандитами – но аргумент не решающий... что ж, посмотрим, как будут развиваться события дальше... но если и поверить призраку Штефана в том, что среди нас предатель – то им может быть только Аскет! -Вон! – указал я пальцем на белеющую постройку, показавшуюся сквозь стену заросшего леса. Наёмник остановился, и несколько секунд, как заворожённый, смотрел на показавшийся “ДОТ”. -Пошли! – позвал я. Подойдя к незакрытой двери, я проскользнул внутрь – неприятная смесь запахов старья и разложения вновь, как и вчера, шибанула в нос. Аскет, стоявший сзади, тоже принюхался. Он скинул с плеча “ПП-91”, достал из глубокого кармана цилиндрический глушитель, и легко прищёлкнул его к стволу, сняв “Кедр” с предохранителя. -Здесь станок под пулемёт, резьбы целые! – начал я экскурсию. Он включил незаметно извлечённый из своего рюкзака мощный фонарь, и внимательно осмотрел крепления пулемёта. Я начал спускаться в открытый люк, по своим вчерашним следам на лестнице, нацепив перед этим свой китайский фонарь на голову. Ботинки глухо стукали подошвами по толстому металлу ступеней, в то время как вчера, шаги мои были тихими. “Ковёр” из ржавчины стоптался, оголив ржавый металл. В памяти ожило лицо Штефана, виденное мною вчера. Но что волноваться? – он же не был ко мне враждебен, даже про оружие сказал: “твоё”. Перед нами был тот тамбур-предбанник, в котором я стоял и вчера. Три железных двери, за одной из которой – склад, это я вчера выяснил. За остальными – неизвестность. Аскет долго копался в оружии, что-то расставляя и раскладывая по одному ему ведомому порядку. Я заметил на шкафу необычный предмет, которым оказался старинный, узорчатый ключ. Ключ выглядел необычным, при взгляде на него представлялись огромные металлические ворота, средневековой крепости. Железо, почерневшая медь, из которого был сделан ключ, заблестело зеркальным блеском, стоило мне его потереть о ткань своего кителя. Медь качественная, и тлен не коснулся её. Аскет не видел этого ключа, полностью погрузившись в какие-то свои расчёты. Я убрал странный ключ в карман. Вряд ли этот ключ от какой-то двери сооружения, кто будет делать ключ из меди? Скорее всего, это просто безделушка одного из солдат или офицеров, которые жили здесь. Может, родовой талисман семьи, либо красивый трофей, взятый в одной из Наших оккупированных деревень. Мы принялись отпирать одну из двух неизвестных дверей. Она с трудом поддалась, мы изрядно перепачкались в ржавчине, которая была под чёрной, отслоившейся, краской. За этой дверью оказалось небольшое, пустое помещение. Сверху, в потолке, была квадратная дыра – технологическое окно для сбора гильз пулемёта, уходившее глубже, под бетонный пол – в следующий подземный уровень. Этот уровень, находящийся под нашими ногами – скорее всего он был техническим. Он был наполовину затоплен чёрной, словно торфяной, пахнущей сероводородом, водой. Другая дверь, рядом с которой и появился Штефан, поддалась с трудом. Петли её наглухо приржавели, и нам так же пришлось с ней повозиться, чтобы приоткрыть её до такой степени, чтоб можно было пролезть в получившуюся щель. Аскет использовал одну из винтовок как рычаг – дерево приклада затрещало от сильной нагрузки. Для стрельбы это оружие стало более не пригодно. Открыв злополучную дверь, мы протиснулись в узкий коридор, затопленный сантиметров на десять. Тёмный туннель, в котором мы оказались, не имел конца. Насколько был мощный фонарь у Наёмника, его луч не мог высветить конца этого туннеля – по всему выходило, что тоннель идёт чуть вправо. Я перехватил автомат, крепко сжав его в руках, направив ствол в саму тьму. Мы пошли вперёд. **** Пол туннеля был бетонным, как и стены, и потолок. На стенах, на расстоянии метров тридцати друг от друга, к стене крепились фонари. Зарешёченные купола некоторых из них были на половину заполнены водой, ярко проблёскивающей сквозь рифлёное стекло плафона. Над фонарями тянулась плесневелая жила кабеля. Лучи фонарей, отражаясь от воды, переливались яркими всполохами света на стенах, неожиданно вспыхивающими в глубине тёмного коридора. Твёрдые подошвы моих ботинок, в некоторых местах, норовили скользнуть в сторону, и мне приходилось хвататься руками за стену, которая здесь была покрыта слоем склизкой плёнки. Аскет шёл уверенно. Вода из-под его высоких ботинок брызгами разлеталась в стороны, поднимая чёрную муть со дна. В некоторых местах с потолка звонко капала вода. Интересно, почему этот коридор не затопило полностью, ведь прошло столько времени! Может, вода начала сочится из бетона недавно – лет десять назад, и вода просто не успела наполнить огромный коридор? А может, где-то здесь имелся сток для воды – наверняка предусмотрительные немцы подумали и об этом. Это не просто “ДОТ”. Не может быть, чтоб столько труда было потрачено для непонятной оборонительной точки в лесу. Может, где-то здесь один из правительственных бункеров Гитлера? Такое оборонительное сооружение должно что-то оборонять, вопрос лишь что? Мы прошли довольно много, пока на нашем пути не появилась дверь, в которую упирался тоннель. Открылась она легко, и, поднявшись по ступенькам, мы вошли в точно такой же тамбур, каким было тот, из которого мы вышли. Стены этого “предбанника” были покрыты чёрной копотью, оружейная комната – пуста. Только пустые пачки из-под патронов, беспорядочно разбросанные на сухом полу, и почерневшие от окиси стреляные гильзы. На пустых, картонных пачках, видны отпечатки немецких военных ботинок. Шкаф, в котором должен лежать пулемёт, был завален на бок. Здесь было лучше, чем под первым “ДОТ-ом”: не воняло, чисто, если не считать копоти на стенах и бардака в оружейке. Дверей здесь было три, и из четвертой мы вышли, третья вела в оружейку, вторая – в помещение под казематом с колодцем для сбора гильз. Оставалась одна, неизвестная дверь. Поднявшись из предбанника наверх, в боевой каземат, по ржавым ступеням – мы не сомневались, что там всё было идентично первому надземному сооружению, из которого мы пришли. На станке стоял безнадёжно проржавевший пулемёт, валялись пустые коробки, алюминиевые консервные банки, позеленевшие окурки, несколько бутылок из-под шнапса, десяток пивных – объёмом 0,33 л. В углу стояло копчёное ведро, которое было до половины заполнено какими-то плесневелыми головешками. Само окно амбразуры было закрыто толстым броне листом-створкой, и в помещении, без света наших фонарей, было бы совсем темно. Покопавшись со створкой, Аскету удалось одолеть проржавевший механизм запора, и из небольшой металлической щели в тёмное помещение, впервые за много лет, попали лучи солнечного света, показавшегося ослепительным. Сразу запахло свежестью и лесом – воздух, поступающий с улицы, был необычайно свежий и “прозрачный”. Ветер не сильными толчками вталкивал лесную свежесть в бетонную коробку, с запахом плесени и сырости. Бросив стреляную гильзу в технологический колодец, под пулемётом, мы услышали, как та с плеском ушла в воду. Значит технический этаж, так же как и в первом помещении – затоплен. Тут не было двери, ведущей наружу, видимо расчёт был на подземный связывающий тоннель – потерну. Спустившись вниз, мы зашли в помещение, под пулемётной точкой: там было всё тоже, только на полу валялись гильзы. Отверстие в полу тоже было заполнено водой – и теперь мы убедились в этом наглядно. Открыв единственную загадочную дверь, мы увидели за неё точно такой же коридор. Под ногами снова захлюпало – видно гидроизоляция коридоров сработана хуже, чем в самих “ДОТ-ах”. А может, виной масштабность сооружения – коридор узенький и длинный – грунт давит, возникает деформация – под давлением земли потерна похожа на длинную, тонкую лучину. Отсюда и вода. По весне здесь по пояс, судя по тёмным следам от воды на стенах. Хорошо, что двери герметичны, должно быть такие двери ставили на немецкие подводные лодки. И хорошо, что эта вода куда-то девается, может, через те же трещины в бетоне уходит в грунт. Прохлюпав какое-то время, мы открыли очередную дверь, и попали в такое же помещение – в бетонный тамбур. Тут всё повторилось, ржавый пулемёт, гильзы под ногами, бутылки, пустой склад. Разве что нагара на стенах не было. Обследовав боевой каземат, и технические помещения, мы решили открыть дверь, которая, – по аналогии с пройденными нами сооружениями, – должна была вывести нас в очередную потерну. Провозившись полчаса с этой дверью, нам не повезло – из открытого коридора на нас хлынула вода. Тухлая, серая, в луче фонарей, она неудержимым потоком огромной струи хлынула в тамбур. Аскет зацепился за железную рукоять, я – за него. Прошло минуты три, которые растянулись для меня в полчаса – казалось, что поток воды не иссякнет никогда! Мы огляделись. Большая часть тухлой воды утекла в окно для сбора гильз, в полу под пулемётной точкой. Часть воды осталось в пройденном нами коридоре, поднявши уровень находящейся там воды почти до колена, – благо уровень пола потерны намного ниже уровня пола в “ДОТ-е”. Мы стояли мокрые и вонючие, как канализационные крысы, вода продолжала литься из щели полуоткрытой Аскетом двери. Нужно было дождаться, пока всё сольётся, открыть дверь пошире, и идти дальше. Мне стало холодно – одежда полностью вымокла. Было похоже, что нас обдало только что стоками городской канализации. Я отплевался – тухлая вода попала в рот. Мы молча стояли, направив лучи своих фонарей на щель двери, из которой продолжала литься вода. Иногда, вместе с водой вытекали чёрные куски непонятной слизи, один из которых я пнул ногой. Кусок развалился на несколько частей, которые в шустром потоке серой воды унеслись в технологическое окно для пулемётного отстрела, под бойницей. Журчащая вода, текущая из двери, резко прекратила поступать, Аскет направил свой фонарь на дверной проём, и мы увидели, какую-то тряпку, попавшую в проём и заткнувшую его, словно пробка. -Это кусок немецкого го*#а! – мрачно пошутил Аскет, который, судя по всему, тоже думал о канализации. Он рывком дёрнул дверь, которая открылась чуть шире, осветил вплывшую в тамбур “пробку”. Тряпка, оказавшаяся довольно большой и была больше похожа на большой мешок. Чёрный толкнул этот мешок каблуком своего ботинка. Мешок перевернулся, и мы увидели, что это мёртвый человек. Холод, от мокрой одежды, мгновенно сменил жар, прошедший по всему телу. Это действительно был человек! -Штефан! – вскрикнул я, увидев белое, разбухшее, но не потерявшее узнаваемых очертаний, лицо. Его тело очень хорошо сохранилось, видимо из-за ледяной воды. Я узнал его, даже выражение его лица было тем же, что при нашей встрече, вчера. Глаза его были закрыты. Волосы длинные, как у девушки. Ногти, длинной по доброму десятку сантиметров, были скручены в поросячий хвост. Ткань, из которой была сделана его одежда, была пропитана чёрной слизью. Притом, тело его было пластичным, словно он недавно умер, и ещё не успел окоченеть. -Может и Фридрих! – предположил Аскет, по-своему понявший мой вскрик. -Чего он такой... – не смог я сразу подобрать нужное слово. – Целый? -Может быть из-за холодной воды, или например, грунт богат каким-нибудь минералом, который тормозит процессы гниения. Наёмник по-хозяйски поднял тело, и бросил его на залитый водой бетонный пол комнаты, для сбора гильз. Тело смачно шлёпнулось, брызги серой воды разошлись в стороны. Что-то хрустнуло, и мне показалось, что разбухшая белая кисть одной руки, торчащая из чёрного рукава, сантиметров на пять стала длиннее. Вонь усилилась, и я понял – я весь в этой трупной воде, которая попала даже мне в рот. Мне сразу сделалось дурно от этой мысли, и от сладковато – земляного вкуса, который я ощущал в своём рту. Пол под ногами заходил ходуном, мышцы ног ослабли, голову закружило и меня вырвало. Весь съеденный в лагере обед плавал в серой воде, утекая в безмерное пространство технологического люка. Аскет удивлённо посмотрел на меня, продолжая обшаривать карманы. -Не самое приятное зрелище? – сочувственно спросил он, копаясь руками в склизкой одежде трупа. Его руки ловко обшаривали карманы. Делал он это как-то по-хозяйски – будто бы ему часто приходилось обыскивать разбухших от воды утопленников, пролежавших в воде почти семьдесят лет. Извлечённые из карманов вещи он складывал на мокрый выступ, в бетонном полу. Вот о мокрый пол шлёпнулась стопка размокших документов, брякнула железом зажигалка; предмет, похожий на кожаный кошелёк; швейцарский нож – скатившись с выступа, плюхнулся в колодец для гильз. Разбухшая картонная пачка каких-то сигарет, с вымытыми немецкими буквами, из которых читалось лишь “R-6”. При покойном было два удостоверения. Наёмник раскрыл размокшую красную книжечку – оказавшуюся партбилетом члена “НСДАП”. С чёрно-белой, размокшей фотографии серьёзно смотрел мужчина, в круглых очках – это был гауптштурмфюрер Штефан Ланге. На фотографии он выглядел намного лучше, чем сейчас. Аскет аккуратно перелистнул склеенную страницу – размокшие и раскисшие марки говорили о регулярной выплате Штефаном членских взносов. Аскет раскрыл вторую книжечку, которой оказалось ещё одно удостоверение – на имя подполковника “НКВД” Кузнецова Егора Тимофеевича. С размокшей фотографии на нас бодро смотрел всё тот же Штефан, только одет он был в советскую форму. Аскет аккуратно развернул завёрнутый в целлофан, бумажный лист. Этот лист был испещрён немецким готическим шрифтом, имел множество не пострадавших от влажности печатей, с орлами. -Это тот самый приказ, о котором я говорил. Эта бумага давала этому человеку не человеческие возможности. Карт-бланш – он мог заявиться в незнакомое подразделение и, не считаясь с задачей, которая поставленная этому подразделению, снять его по тревоге, и отправить в этот лес... Он вновь развернул удостоверение члена “НСДАП”, перелистнул страницу, и увидел вложенную в книжечку фотокарточку. -Тут фото: дочь, жена, и он сам – как хорошо сохранилось фото! – удивлялся Аскет, разглядывая всё же слегка разбухшую фотокарточку. -Освальд! – по инерции произнёс я, когда Чёрный ошибочно принял сына Штефана, – о котором тот вспоминал вчера, – За дочь. Аскет перевернул карточку, и на обороте прочитал буквы и цифры, аккуратно выведенные на немецком языке готическим шрифтом: Штефан, Габриела, Освальд, 1937 год. Он посмотрел на меня с подозрением: -Внатуре Освальд, а похож на бабу! -Нужно похоронить его! – сказал я. Аскет молчал.