Тамбовцев шел за лучом, фиксируя каждую мелочь.

Луч фонарика добежал до кустов. И тут Тамбовцев снова увидел тот же след гофрированной подошвы.

— Товарищ капитан, — подошел старшина Гусев, — Ковальского нет.

— Как нет? А кто у него дома?

— Он одинокий. В доме пусто, а вот в конторе…

— Пошли.

Он сразу увидел все. Непогашенную свечу, несобранный наган, опрокинутый стул, окурки на полу.

Вошел Кочин, быстро осмотрел комнату.

— Били они его.

— Да. — Тамбовцев подошел к столу, собрал наган, подкинул его на ладони. — Били и в лес увели. Но ничего, завтра мы с бандой покончим.

— Уже сегодня, — усмехнулся Кочин.

Они вышли на крыльцо. Над леском появилась узкая полоса света. Она увеличивалась с каждой минутой, и предметы стали вполне различимы.

Они погрузили тело Сергеева в машину, накрыли его шинелью. Машина двинулась осторожно. Шофер вел ее аккуратно, словно вез раненого.

…Выстрелы, приглушенные расстоянием, они услышали, подъезжая к заставе.

Навстречу машине бежал дежурный.

— Товарищ начальник! У соседа справа прорыв в сторону границы. Просят подкрепления.

Теперь машину вел сам Тамбовцев. Стрелку спидометра зашкалило у предельной отметки. «Виллис» бросало из стороны в сторону, иногда на колдобине машину подкидывало, и казалось, она вот-вот взлетит. Звуки боя все приближались, и за ревом мотора пограничники точно определяли вид оружия, из которого велась стрельба. Как музыканты определяют голоса инструментов.

Вот тяжело ударил пулемет Горюнова, его поддержали звонкие голоса ППШ. Им ответил басовито и гулко МГ и шипящие очереди автоматов «стен».

Когда Тамбовцев затормозил, бой уже заканчивался, потерял свою цельность, рассыпался на маленькие очаги.

На земле лежали трупы, валялось оружие.

К Тамбовцеву подбежал начальник заставы.

— Прорыв, товарищ капитан. Группа, человек пятнадцать. С того берега их поддержали огнем.

— Ваши потери?

— Один убит, двое раненых.

— У них?

— Шесть человек, одного взяли.

Тамбовцев шел по берегу. Убитые лежали в самых различных позах, на всех были польские мундиры.

Подошел Кочин.

— Поляки.

— Да какие это поляки! — Тамбовцев бросил фуражку. — Поляки на фронте дерутся с немцами, а это бандиты. Фашисты польские.

…На лице у задержанного была кровавая ссадина, мундир порвался, и из-под него выглядывала несвежая белая рубашка. Он был немолод, лет около сорока, на среднем пальце правой руки намертво засел серебряный перстень с черепом и костями.

— Вы поляк, — сказал Тамбовцев, — а носите эсэсовский перстень.

— Я не поляк, господин капитан.

— А кто же вы?

— Белорус.

— Ваша фамилия и имя.

— Грошевич Олесь Янович.

— Почему вы в польской форме?

— Что со мной будет?

— Это зависит от вас. Если вы скажете правду, то она будет учтена при решении вашей судьбы.

— Судьбы…

Задержанный помолчал.

— Судьбы… — повторил он. — Дайте закурить, капитан.

Тамбовцев протянул ему папиросы и спички.

Грошевич закурил, глядя куда-то поверх головы капитана.

— Слушайте, Грошевич, ну зачем тянуть время? Говорите правду. Вы же прекрасно знаете, что наши органы располагают обширным материалом на всех предателей Родины. Что вы выигрываете? Убежать вам не удастся. Мы доставим вас в город и через неделю, пускай через десять дней, будем знать о вас все.

— Ладно. Пишите. Фамилия моя Кожух, имя Борис, отчество Степанович. До войны был инструктором Осоавиахима в Минске. В сорок первом спрятался от мобилизации. Пришли немцы, предложил свои услуги. Работал инструктором по стрелковой подготовке в минской полиции.

— Участие в расстрелах принимал?

— Нет. Это вы легко проверите. Я учил полицаев стрелять. В сорок третьем вызвали в референтуру СД, беседовал со мной оберштурмбаннфюрер Колецки. Предложил пойти в специальную школу. Я согласился.

— Что это за школа и где она находилась?

— Под Гродно, на двадцатом километре Минского шоссе.

— Чему вас учили?

— Обучали только приемам и навыкам ближнего боя.

— Готовили диверсантов?

— Я бы не сказал. Нас было пятнадцать человек. Готовили группу. Наш командир, бывший польский поручик, мы его звали Поль, часто повторял, что нас готовят для одного боя. Больше мне ничего не известно. Мы взяли какого-то человека, он проводил нас до бункера бандеровцев, и мы их уничтожили.

— Как уничтожили? — изумился Тамбовцев.

— Ножами, — спокойно ответил Кожух. — Всех до одного.

— Зачем?

— Не знаю, клянусь вам.

— Когда вы видели последний раз Колецки?

— Час назад. Он был с нами, его псевдоним — полковник Гром.

Четверо пограничников копали могилу. Прямо в лесу, рядом со схроном банды Резуна. Трупы лежали в стороне, накрытые раскатанным брезентом.

— Двадцать два человека, — сказал Кочин. — Умельцы!

— Немцы эту сволочь хорошо готовили, — ответил Тамбовцев.

— Ты не забудь, чтобы санинструктор хлорку засыпал.

— Слушай, Борис, для чего это они стали нам помогать?

— Пока не знаю. Но скажу одно: на твоем участке готовится какая-то акция. Смотри, чтобы ребята несли службу…

Верхушки кленов разлапились по стеклам зимнего сада. Уходящее солнце высвечивало их неестественно бронзовым светом. И поэтому Тамбовцеву казалось, что он сидит внутри большого красивого фонаря.

— Любопытный у тебя кабинет, Середин.

Полковник Губин, прилетевший из Москвы, стоял спиной к офицерам, любуясь закатом.

— Кабинет на зависть. — Середин потер руки. — Только вот как зимой его топить, не знаю.

— Здесь же зимний сад был? — Губин подошел к стеклу. — Я такие особняки в Антверпене видел. Значит, под полом трубы проложены. Ты в городе мастеров найди, пусть проверят систему отопления. Представляешь, зимой город в снегу, солнце висит красное, а ты сидишь в своем фонаре в полном тепле и любуешься на эту красоту.

— Пал Петрович. — Середин встал. — Что в Москве-то слышно?

— А вот о новостях, Иван Сергеевич, — засмеялся Губин, — я у тебя сам спросить хотел.

— У вас там обзор шире.

— Это точно. Так вот, мы внимательно проанализировали ваше сообщение. Да, действительно дела здесь творятся странные. Фашисты уничтожают друг друга. Значит, есть третья заинтересованная сторона. До нас, товарищи, доходят данные о попытках сепаратных переговоров между деятелями УСС[1] и спецслужбами союзников. За нашей спиной начинается не совсем чистая игра. Москва предполагает: Польша и Западная Белоруссия стали объектом пристального внимания Интеллидженс сервис. Нам точно известно, что Колецки, который снова объявился здесь, был в тридцать девятом году завербован английский разведкой. Работал он на временно оккупированной территории, занимался подготовкой разведкадров. Сначала для СД, но мне думается, он готовил кадры для своих лондонских хозяев.

— Товарищ полковник, — Тамбовцев встал, одернул гимнастерку, — но ведь англичане наши союзники.

Губин помолчал, поглядел внимательно на капитана.

— Наши союзники, капитан, простые солдаты и офицеры, сражающиеся с фашизмом. Но, к сожалению, политику своих государств определяют не они. Я думаю, что Лондон не зря поддерживает польское националистское формирование. Мы победим немецкий фашизм. Но империализм будет готовиться к новой войне с нами. То, что враг у нас опасный, говорит хотя бы случай с уничтожением банды Резуна. Установлено: на той стороне действует так называемая бригада Армии Крайовой майора Жеготы. Сейчас приедет наш польский товарищ, полковник Поремский, он вам расскажет о Жеготе.

Полковник Поремский, высокий, совершенно седой, с лицом, обезображенным кривым зубчатым шрамом, вошел в кабинет Середина ровно в девятнадцать тридцать.