Несколько раз я видела шефа этой фирмы – крупный, даже толстый мужик лет сорока, с небольшим брюшком, в ладно сидящем дорогом костюме, но уже лысеющий, с вечно красным лицом и всегда чем-то недовольный. Лет через десять его примет в свои объятия инсульт. А может статься, что и раньше, но это его проблемы.

– Вызывали? – спрашиваю я, заглядывая в кабинет.

– Да. Садись.

Он просматривает какие-то бумаги, потом отодвигает их и смотрит на меня. Возможно, он на всех так смотрит – как удав на кролика, только мне от его взгляда ни холодно ни жарко. Я тебя, дорогой, представляю в своем кресле с разинутым ртом, а у меня в руках клещи или бормашина, и ты целиком в моих руках, захочу – казню, захочу – помилую.

– Моя жена желает приобрести аквариум. Я бы хотел, чтобы ты ей в этом помогла, я заплачу.

– Мне очень жаль, но я не обслуживаю частных лиц. Только офисы.

– Почему?

– Потому что у состоятельных людей случаются порой неприятности. И тогда полиция спрашивает: кто чужой бывает в доме? И хозяева вспоминают – да, была тут одна, рыбок обслуживала (мусор собирала, варила обед, выгуливала собаку – необходимое подчеркнуть). А мне неприятности не нужны.

– А что, уже бывали?

– Нет, но пробовать не хочу. Пусть ваша жена едет в магазин, там есть консультанты, которые ей все покажут, расскажут, привезут, смонтируют…

– Значит, ты отказываешься?

– А что, разве я не сказала? Конечно, отказываюсь.

– Тогда ты уволена.

– Вольному – воля. До свидания.

– Да погоди… вспыльчивая какая! Сядь.

Я снова устраиваюсь в кресле. Вот мерзавец, привык вести себя с людьми как с грязью. Но я – не все, со мной так нельзя. Когда-то давно я дала себе слово, что никому не позволю обращаться с собой подобным образом.

– У тебя, наверное, есть какая-то постоянная работа.

– Или много клиентов.

– Или все вместе, понимаю. Ладно, давай так. Ты сейчас свободна?

– У меня есть примерно час.

– Она скоро заедет, поедешь с ней только до магазина! А там посоветуешь, что лучше.

– Лучше взять каталог, выбрать дома, что нравится, а я в следующий раз приду, вы мне покажете, что выбрали, и я вас проконсультирую.

– А ты упрямая.

– Да.

– Но ты права. Черт, еще и этим надо заниматься… Ладно. Забудь мои слова об увольнении. Где ты работаешь?

– Неважно. Если это все, то я пойду.

– Это все. Деньги у секретарши.

Я иду домой. Завтра и послезавтра у меня выходные. Редко удается по-человечески отдохнуть, чаще выходные выпадают среди недели и не подряд. А теперь два дня я свободна, буду лежать в кровати, трескать чернослив в шоколаде и читать детективы. Или поеду в магазин и куплю себе новую помаду. Или схожу в парикмахерскую, или… Я много чего могу сделать завтра, потому что послезавтра я тоже свободна.

– А вот и она во всей красе! Привет, Лизка, или ты уже так возгордилась, что старых знакомых не замечаешь?

Ну, так и есть, Рыжий как в воду глядел. Ирка.

– Привет. Я тебя не заметила, темно уже, – отвечаю.

Она маячит недалеко от стоянки такси, это ее «точка». Через два десятка шагов маячит еще одна фигура, и дальше… Ирка просто одна из многих – здесь, на проспекте. Но не для меня и не для Рыжего.

На ее лице красуется здоровенный фингал. Она пыталась замаскировать его толстым слоем тонального крема, но безуспешно. Что ж, такая у проституток работа.

– Холодно сегодня. – Ирка смотрит на меня пустым взглядом. – Есть чего пожевать?

– Вот, печенья купила и конфет, будешь? И не холодно вовсе, по крайней мере не очень.

– Так то если идти, не сильно, а если стоять, то до костей пробирает. Ой, вкуснотища какая! Хорошо зарабатываешь, как я погляжу. Как там Рыжий поживает?

– Спит, со смены пришел.

– О как! Так вы вместе живете?

– Бывает, что вместе, бывает, отдельно. Ладно, пойду я.

– Слушай, Лизка, одолжи немного денег. Надо кое-что купить, а Жорка все забрал, сволочь.

– Бери.

– Я отдам, Лизка, отдам, правда!

– Не надо. Знаешь ведь, что не возьму… бросила бы ты все это, пропадешь совсем. Кто тебя так разукрасил?

– Деберц, придурок. Брали нас на сауну позавчера. Ну, сначала ничего, а потом позвонили ему на сотовый, он слушал-слушал и как зарычит: «Как это – сбежал? Откуда сбежал, из машины? А вы куда смотрели?!» Ну, и поехало… Он же псих, а злость вымещает на тех, кто рядом. Мужики сразу смекнули и попрятались, а я не успела… вот он меня и приложил. Счастье еще, что сразу в бассейн полетела, фингал – это ерунда, а мог и убить, что ему, психу…

– Брось это, Ир.

– И куда идти? Полы мыть? Хорошо тебе говорить «брось», когда ты вон – врач и Рыжий тоже, а я…

– А когда мы тебя уговаривали – учись, ты что отвечала? Я напомню. Цитирую дословно: «Я свою молодость не собираюсь гробить над учебниками и скелетами». Ну и что, плодотворно молодость прошла? Ты довольна?

Иркино лицо резко побледнело, на щеках проступили красные пятна. Небольшая фигурка вытянулась в струну – сейчас начнет визжать. Совсем психованная, с детства.

– А ты пришла меня учить?! Ты…

Ее тряхнуло кашлем, она прижала к губам тряпку, потом сплюнула на асфальт. Я замираю в ужасе – на тротуаре кровь.

– Ирка!

– Недолго осталось. – Ее глаза пустые и застывшие. – Знаю, сама виновата, пенять не на кого. Молодая была, дура совсем. Ну да теперь что толковать… Вот только думаю иногда: вы же с Рыжим тоже были молодые, мы росли вместе, все пополам делили, и вам, как и мне, хотелось всего и сразу, а видишь как… Вы все правильно сделали, а я нет. И вас не послушала. Только за свою дурость заплатила уже сполна, ты особенно-то не старайся.

– Ирка, у тебя же туберкулез!

– Знаю. Может, полгода мне осталось, а то и меньше. Но ты знаешь, я рада, вот честное слово – рада! Почему я тогда вас не послушала? Дура, как есть дура!

– Ты у доктора была, идиотка?

– Никто мне уже не поможет, слышишь? Да я и не хочу, вот истинную правду говорю – не хочу. Такой грязи нагляделась, в такой грязи побывала, что больше видеть никого не могу, сама себе противна. Ты, Лизка, не представляешь даже, ты святая…

Но я уже не слышу ее, потому что мне страшно. Она умрет, умрет, и тогда… Я тоже виновата в том, что с ней произошло. И я, и Рыжий – мы оба виноваты, мы знали, что Ирка слабая, нужно было заставить ее, не отпускать… Слава богу, он не забыл дома сотовый.

– Рыжий, бери машину и езжай ко мне, я около Ирки.

– Что случилось?

– Скорее.

Надо отдать ему должное – он никогда не спорит со мной. Увидел Ирку – нахмурился, но до того момента, пока я не показала ему пятно на асфальте.

– Кретинка! Немедленно в машину! Лиза, ступай домой, тебе только контакта не хватало.

– Но…

– Я сказал, иди домой. Ирка, а ты в машину, сию секунду.

– Берете девочку – платите.

Мы оглядываемся на голос. Парень молодой, прыщавый и смуглый, акцент не оставляет сомнений в его принадлежности к «лицам кавказской национальности». Пес приблудный.

– Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову, пока можешь. – Рыжий в таком состоянии способен вытворить что угодно. – Надеюсь, ты русский язык достаточно хорошо понимаешь?

– Я тебе сейчас…

– А знает ли Деберц, что ты подсунул ему гнилой товар? – Я умею разговаривать с такими. – Или мне лично следует его поздравить?

– Что ты хочешь?

– Забудь о том, что ты видел эту женщину. Она у тебя больше не работает. И вали отсюда, пока мой приятель держит себя в руках.

Надо сказать, парню не пришлось повторять дважды.

Загудел мотор, Рыжий увез Ирку. Как она там говорила – Деберц ругался из-за того, что кто-то сбежал из машины? Ставлю сотню против одного, что речь шла о моем знакомце Андрее. Мир тесен, как корсет у толстухи. Надо же! Кстати, а кто такой этот Деберц? Впрочем, неважно.

Я очень рано помню себя. Первые мои воспоминания – большая спальня с рядами одинаковых кроваток, большие окна и неуютно холодный пол. Какие-то женщины в белых халатах моют полы, а около стен – стеллажи с игрушками и колючая вода в душевой. Запах кухни и хлорки в коридоре. Детский дом – вот это и есть мои первые воспоминания, и потом тоже.