– Ага, и в животе холодно становится.

– Откуда вы знаете?!

– Я же вам говорю, что боюсь собак! У меня такие симптомы появляются при одной мысли о псине.

– Ну надо же! Кто бы мог подумать… А мне почему-то всегда казалось, что вы вообще не способны испытывать никаких чувств! Ой, простите, пожалуйста… я совсем не то хотела сказать! Но вы всегда такая отстраненная и холодная, а я жена вашего шефа, и ваши коллеги мне такое о вас рассказывали, но теперь я вижу, что лгали.

– А зачем они вам рассказывают?

– Ну, они думают, я Олегу передам… вас тут недолюбливают, знаете?

– Это еще мягко сказано.

– Наверное. Но они не знают одного: я никогда не вмешиваюсь в дела Олега, а он вас очень ценит. Ой, зуб-то как болит, терпения просто нет, несколько дней уже. Я от Олега скрывала, а сегодня кофе пила, горячее попало… ну, я и не утерпела, а он меня сюда.

– Может, я посмотрю? Ну правда, я вам зеркальце дам, вы все будете видеть. Попробуем?

– Попробовать можно, но я за себя не ручаюсь.

– Я это понимаю. Главное, не укусите меня за палец.

– Нет, – она тихонько смеется, – я не кусаюсь.

Дальше все прошло почти нормально. Правда, сначала дело продвигалось медленно, мне приходилось объяснять каждое свое движение, но Виктория Львовна молча вытерпела всю процедуру, и когда я закончила, она еще шевелила плавниками и даже поблагодарила меня.

– Теперь я буду ходить только к вам, так Олегу и скажу.

А я-то думала, что худшее уже позади, ее слова меня доконали, я едва на ногах устояла.

Оказалось, это было еще не все! В два часа в дверях выросла фигура капитана Остапова. А я о нем совсем забыла.

– Мы договаривались, – напомнил он мне. – Вы не забыли?

– Забыла. Садитесь в кресло.

Возможно, Тот, Кто на небе, решил, что мне еще нужны испытания, а возможно, как раз наоборот, подсластил пилюлю. Остапов вытерпел насилие над собой, как над сотрудником полиции, и даже не пробовал пнуть меня ногой, а, наоборот, промычал сквозь вату:

– Я провожу вас домой.

Я уже согласна на все, лишь бы продвигаться в сторону дома. Мы вышли из клиники и, конечно же, натолкнулись на доктора Матяша, который выскочил невесть откуда. Я раньше и не замечала, что у него из носа торчат волоски, как заблудившиеся усы.

– Лиза, я хотел бы объясниться…

– Мне совершенно все равно, кого вы трахаете, коллега. Но вы поставили меня в дурацкое положение, расположившись в раздевалке. В следующий раз закройтесь в кладовой или в протезной, там по утрам никого не бывает.

– Лиза, это недоразумение.

– До свидания, коллега.

Я почти бегу по тротуару, надо не забыть хлеба купить, а еще мне сегодня нужно чистить аквариум в одной фирме… Я почти забыла, что Остапов идет рядом.

– Вы всегда так бегаете?

– Я ужасно устала. Вы что-то хотели спросить?

– Собственно, просто пообщаться хотел. Скажите, а ваш рыжий приятель тоже врач?

– Да.

– И вы его… любите?

– Рыжего? Капитан, он – мой единственный друг, и я совершенно не хочу портить с ним отношения.

– Что вы имеете в виду?

– Если возникает то, что люди по ошибке называют любовью, то речи не может быть о дружбе. Любовь проходит, дружба может длиться всю жизнь. А я собираюсь дружить с Рыжим всю жизнь – его или свою.

– Ясно.

– А вы что, решили за мной приударить?

– Вы всегда были такой прямолинейной или это профессия так вас отшлифовала?

– Всегда. Профессия просто мне подошла. Вы хотите еще что-то сказать?

– Да. Это лишает отношения романтического флера.

– Терпеть не могу романтику.

– Почему?

– Потому что это иллюзия. А когда она проходит, реальность кажется еще более уродливой.

– Не понимаю.

– Вы просто делаете вид, что не понимаете, втягивая меня в длинную и бесплодную дискуссию, в результате которой все останутся при своем. И я начинаю задумываться – зачем вам это нужно? Есть несколько версий, и версию насчет приударить я сразу отметаю как нежизнеспособную. Не спрашивайте почему, не о том речь. Нет, капитан, вы лихорадочно ищете ответ на вопрос: не я ли наняла киллера для Сашки и своей ли смертью умерла полоумная Антоновна. И не пора ли оттащить меня в околоток и обработать по-свойски при помощи резиновой дубинки, мешочков с песком и прочих атрибутов дознания.

– У вас о полиции неверные представления.

– Да неужели? А я думаю, вполне верные. Я реально смотрю на мир, а вы? Ну, это я приблизительно могу представить. Для таких, как вы, мир поделен на своих и всех остальных. У вас есть корпоративная неприкосновенность, а с другими вы можете поступать так, как вам захочется – например, закрыть человека в камере, тем временем провести обыск в его квартире и вынести оттуда все материальные ценности. И никто ничего не докажет. А еще вы можете, закрыв глаза, пройти мимо тех, кто убивает человека, при этом пнув ногой мешочек с жареными семечками, которые продает бабка-пенсионерка. У вас слишком много прав, и вас это испортило.

– Вы так ненавидите полицию, что я начинаю задумываться о причинах этой ненависти.

– Просто я вижу все таким, какое оно есть.

– Но при этом страшно обобщаете, вам не кажется?

– Нет. Спасибо, что проводили. Можете выплюнуть вату. Заболит зуб – приходите, поможем.

Я иду во двор, а он остается. Что ж, у меня нет никаких причин быть с ним любезной. Я ненавижу полицию, это правда.

А вот и наш бомонд – сидят на скамейке около входа в общую нору и щелкают тем, что когда-то было зубами. Ничего, дорогие, вы старые уродки, а я молодая и красивая, меня хотят мужчины, а вас хочет только контора «Ритуал».

– Когда же ты Сашку хоронить будешь? – Ивановна хищно смотрит на меня.

– Когда тело отдадут, тогда и буду. Но пока он им для чего-то нужен.

– А для чего?

– Сходите в полицию, поинтересуйтесь. Лично мне это по барабану.

– А мебель куда ты денешь?

– Выброшу.

– Всю?!

– Конечно. Это же просто рухлядь.

Я спешу в дом, потому что сейчас они начнут клянчить. Мне не жаль хлама, но ни одной из них я не хочу оказывать любезность. Сегодня они раздражают меня гораздо больше, чем обычно, – скоро зима, черт подери!

– Как мы себя чувствуем? – спрашиваю я у Андрея.

Этот вопрос уже стал привычным. Да и я почти привыкла к своему квартиранту, а он становится похожим на человека – теперь заметно, что у него высокий чистый лоб, каштановые волосы, небольшие умные карие глаза, твердый подбородок. Он немного научился управляться по хозяйству, а потому практически не в тягость мне. Единственное неудобство состоит в том, что я больше не выхожу из ванной голышом, а надеваю халат.

– Спасибо, хорошо. Обедать будешь? – спрашивает он.

– Позже. Отдохну немного, устала. День был тяжелый.

– Понятно.

Он забирает у меня сумку с продуктами и несет на кухню, я ныряю в душ, а потом ложусь отдыхать. Через два часа я должна быть в агентстве недвижимости, потом – в фирме «Премьер». Надо, наверное, завязывать с шабашкой – ну ее к дьяволу, я устаю больше обычного… Нет, нельзя, мне нужны деньги.

– Рыжий не звонил?

– Звонил. Сегодня не придет, что-то на работе случилось.

– У него вечно что-то случается.

Время от времени в жизни Рыжего появляются женщины, которым он кажется выгодной партией. Но ни одна из них так и не смогла смириться с моим существованием в их с Рыжим идиллии, а он безжалостно расстается с ними в тот момент, когда звучат первые несмелые аккорды недовольства моим присутствием. Я так и не поняла, почему он всякий раз наступает на одни и те же грабли, выбирая баб, как под копирку нарисованных – все маленькие субтильные брюнетки, мой полнейший антипод. Такие женщины, как правило, отличаются крайней степенью истеричности, а этого Рыжий на дух не выносит. Надеюсь, хоть на этот раз у него «на работе» что-то получится. А теперь еще с Иркой проблема… ну, пока она жива.

– Вкусная картошка, спасибо.

– Я рад, что тебе понравилось. Это Вадим меня научил, я раньше никогда не готовил.