Этот день пришел раньше, чем они думали. Через неделю после их встречи, накануне Рождества 1924 года, Гитлера амнистировали. Он, не откладывая, начал собирать под свое знамя остатки партии и уже в феврале 1925 года вновь был избран фюрером. Штрассер уступил ему, выторговав себе свободу действий в партийном строительстве на севере и западе Германии. Он продал свою аптеку и вместе с младшим братом Отто основал в Берлине нацистское издательство «Кампфферлаг». Ему понадобился новый личный секретарь, чтобы заменить Генриха Гиммлера, который разуверился в будущем нацизма и вложил все свои сбережения в птицефабрику.

И тогда Штрассер вспомнил о Геббельсе. Позже он заметил, что «купить Геббельса было нетрудно». Он предложил ему должность личного секретаря и одновременно управляющего делами в Северном Рейне – Вестфалии с жалованьем двести марок. Геббельс тотчас же согласился и бросил работу у Вигерсхауса, притом без слова объяснений. Впоследствии он жаловался на членов Партии народной свободы, «с которыми прошел часть пути и которые теперь воротят нос. Ни приветствия, ни взгляда, ни рукопожатия». Он возмущался тем, что другие позволяют себе менять мнение о нем на противоположное.

Вскоре он уже был личным секретарем Штрассера, но чисто номинально. В основном он должен был писать речи и организовывать митинги, что занимало его почти каждый вечер.

Земля Северный Рейн – Вестфалия представляла собой густонаселенный регион. Города практически сливались в огромный полис и сообщались между собой пригородными поездами. Геббельс был вечно в пути. Эссен, Кельн, Дюссельдорф, Эльберфельд, Дуйсбург, Крефельд, Дортмунд… Он редко ночевал в одном месте дважды.

Он становился умелым агитатором – нужда заставила его научиться. Он познал многие хитрости своего дела. Его талант ярко выделялся на сером рутинном фоне. Если у него и был когда-то страх перед сценой, то теперь он избавился от него. Если он когда-то смущался, то теперь публика не могла заметить и следа застенчивости. Теперь он мог взойти на трибуну и громко провозгласить заведомую ложь. Довольно эксцентричный, он производил впечатление даже на недоброжелательно настроенную аудиторию, чем завоевывал новых сторонников нацистам. Он был слишком занят и слишком уставал, чтобы изобретать новые лозунги. И вскоре он понял, что в этом нет необходимости, потому что одни и те же слова, повторенные много раз, производят эффект кувалды (эту истину открыл для себя и Гитлер). Он по натуре был циником и иногда без стыда признавался себе, что, чем банальнее и глупее его аргументы, тем сильнее эффект.

Он также обнаружил, что суть дела в личном контакте. «Революционные движения создаются не великими писателями, но великими ораторами, – позже заметил он. – Неверно думать, будто печатное слово намного действеннее, потому что его прочитывает ежедневно масса людей. Даже если оратор обращается в лучшем случае к нескольким тысячам слушателей, в то время как писатель-политик имеет аудиторию в десятки и сотни тысяч читателей, произнесенное слово влияет не только на присутствующих, но и передается из уст в уста сотни тысяч раз. Поэтому эффектная речь заставит думать гораздо сильнее, чем хорошо отредактированная печатная. Вот почему на первом этапе сражения в долине Рейна и Руре мы были все почти поголовно агитаторами. Такого рода массовая пропаганда была нашим единственным оружием, и нам волей-неволей приходилось использовать ее максимально, чего мы еще не могли сделать с печатным словом»[13].

Вместе с братьями Штрассер Геббельс принялся и за редакционную работу. Они решили выпускать каждые две недели информационный бюллетень, который будет официальным органом нацистов в нескольких районах. Они надеялись, что в конце концов он станет рупором всей нацистской идеологии.

1 ноября 1925 года вышел первый отредактированный Геббельсом номер. Он назывался «Письма национал-социалиста».

После выхода нескольких номеров в свет большинство читателей пришли к мнению, что Йозеф Геббельс тайный коммунист. А его земляки из Рейдта думали так еще много лет. Действительно, Геббельс и коммунисты говорили на очень похожем языке. Мюнхенцы – клика Макса Аманна, издателя «Фелькишер беобахтер», редактор газеты Альфред Розенберг и Готфрид Федер, советник Гитлера по экономике, – высказывали свои подозрения вслух. Более «революционные» нацисты северо-западной части Германии поддержали его открыто.

В самом деле, в «Письмах национал-социалиста» Геббельс больше акцентировал социализм, нежели национализм, к тому же настолько явно, что ратовал за союз нацистской Германии с Советским Союзом. Он даже заигрывал с такими нищими и вечно бунтующими странами, как Индия и Китай.

«Мы не достигнем успеха, – писал Геббельс, памятуя свои споры с Флисгесом, – если будем учитывать интересы только имущих и образованных слоев населения. Но мы добьемся всего, если обратимся к обездоленным и голодным массам». Его коньком стали статьи по большевизму, написанные в подчеркнуто просоветском тоне. В своей речи «Ленин или Гитлер?» он провел сравнительный анализ и сделал вывод о превосходстве гитлеризма. Тем не менее сравнение выглядело даже лестным для русских.

В заметках для «Фелькишер беобахтер» он пел хвалу Ленину как национальному освободителю своей страны. «Советская система твердо стоит на ногах не потому, что она большевистская, марксистская или интернациональная, а потому, что она национальная, русская, – писал он приятелю с левыми убеждениями. – Ни один царь не смог бы пробудить национальное чувство русских, как это сделал Ленин».

Какое-то время спустя он написал: «Когда Россия восстанет ото сна, мир станет свидетелем национального чуда». Он также заявил, что Германия никогда «не пойдет в наемники к капиталу, чтобы развязать «священную войну против Москвы». И добавил: «Не будет ли это неслыханной политической низостью?»

Русские отвечали некоторой взаимностью на симпатии Геббельса. 20 июня 1923 года Карл Радек произнес речь во ВЦИКе, в которой превозносил Шлагетера и называл его мужественным борцом с контрреволюцией. Он имел в виду, что Шлагетер якобы пал жертвой западного капитала.

Но Геббельс не был коммунистом в полном значении слова. И он сам старался об этом заявить. «Коммунизм есть не что иное, как гротескное искажение идеи социализма, – писал он правому политику графу Ревентлову. – Мы, и только мы станем истинными социалистами в Германии и, если уж на то пошло, во всей Европе». Его представления о социализме были по меньшей мере смутными. «Я верю в готовность пролетариата пойти на жертвы, его решимость пока дремлет, но однажды пробьет час… Я верю в поступь масс, верю в грядущую историю…» По сути, это были пустые слова.

«Мы живем в эпоху масс, – писал он Альбрехту фон Грефе, лидеру националистического меньшинства в рейхстаге. – Однако будущее принадлежит не массам, а тому, кто объединит их, кто их поведет. Новый век принадлежит тому, кто повелевает массами. Массовые движения нашего времени завершатся диктатурой».

Подобно своей матери, Йозеф Геббельс вел дневник с того дня, когда ему исполнилось двенадцать лет. В нем он записывал свои мысли о мире в целом и о своем собственном маленьком мирке в частности. Одним словом, он поверял дневнику то, что мог бы поведать близкому другу, если бы у него были близкие друзья. Так, записи 1925–1926 годов свидетельствуют более красноречиво, чем знавшие его люди, насколько неуверенным в себе и ранимым он был, хотя, судя по его статьям и речам, ему были ведомы все ответы. «Между 1 октября 1924 года и 1 октября 1925 года, – записывает он, – я выступил 189 раз. От такой нагрузки можно свалиться замертво».

29 октября 1925 года: «День рождения. Уже двадцать восьмой. Я старею. Я содрогаюсь при одной мысли. У меня выпадают волосы. Я стану лысым!»

8 марта 1926 года: «Я вешу сто фунтов. Это меньше, чем «вес пера». Они бросают меня на самую изматывающую работу. Я называю это медленным уничтожением».