27 февраля в с. Хайбах собрали жителей для отправки в г. Грозный. В Ялхорое находился штаб войск, привлеченных к выселению.
В Хайбахе в конюшне колхоза им. Л. П. Берия собрали людей со всех окрестных хуторов и сел. Офицер НКВД приказал тем, кто не может идти, зайти в помещение, там подготовлено место, завезено сено для утепления. Здесь собрались старики, женщины, дети, больные, а также здоровые люди, присматривающие за больными и престарелыми родственниками. Сюда же зашли и здоровые люди, которые предполагали, что их вместе с нетранспортабельными могут увезти на машинах, подводах. Некоторые поговаривали, что их вывезут на самолетах. По моему подсчету в конюшню зашло 650–700 человек. Это происходило на моих глазах. Всех остальных жителей района через с. Ялхорой под конвоем отправили в с. Галашки и оттуда до ж. д. станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда увели здоровую часть населения, ворота конюшни закрыли. Слышу команду: — Огонь!.. Вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было подготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, люди, находившиеся внутри конюшни, с неестественными криками о помощи выбили ворона и рванулись га выходу. Генерал-полковник Гвешиани, стоявший недалеко от этих ворот, приказал: — Огонь!.. Тут же из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей. Выход у конюшни был завален трупами.
Один молодой человек выбежал оттуда, но в метр, ак в двадцати от ворот его настигли пули автоматчика. Выбрались еще двое, но их у ворот также расстреляли.
Я подбежал к Гвешиани и попросил у него, чтобы прекратили расстреливать людей, ведь это же произвол. Гвешиани ответил, что на это есть приказ Берия и Серова и попросил не вмешиваться в это дело. Иначе, как и они, погибнете здесь. Капитан Громов также начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Мы с Громовым больше ничего не могли сделать.
Гвешиани позвал меня и Громова, дал в сопровождение несколько солдат и отправил нас в с. Малхесты. Малхесты состоит из мелких горных хуторов. С боевыми башнями, построенными несколько веков назад. И здесь была страшная картина: с промежутками в несколько десятков (.метров по дорогам и тропам валялись трупы расстрелянных горцев. В самом Малхесты трудно было найти дом, где не находился бы труп расстрелянного чеченца.
Через несколько дней, когда мы с Громовым возвращались обратно, в пещере увидели много бездыханных расстрелянных тел. Мне особенно запомнилась мертвая женщина, прижавшая к себе трупы двух детей — грудного ребенка и другого 2–3 лет.
В пути следования в Малхесты и оттуда мы чеченцев не встречали. Повсюду были солдаты, а оставшаяся часть аборигенов скрывалась в горах и лесах. Их автоматически причисляли к бандитам и жестоко с ними расправлялись.
Когда мы возвращались в Малхесты, с Громовым мы заехали в Хайбах, чтобы посмотреть, что осталось после расстрела людей. В Хайбахе, у конюшни, чеченцы выкапывали трупы сожженных и расстрелянных людей. Увидев нас, они бросились в разные стороны. Я им на чеченском языке крикнул, чтобы они остановились, подошли ко мне. Один из них приблизился ко мне, а остальные разбежались. Подошедший ко мне был Жандар Гаев. Виду него был ужасный. Он с земляками на месте сожжения круглые сутки откапывал трупы чеченцев и хоронил их в другом месте. Жандар сказал мне, что они уже похоронили 137 трупов.
В разговоре с нами Гаев рассказал, что они отстали от, своих и скрываются в горах. Я им посоветовал, чтобы они сдались властям. По Жандар мне ответил, что убивают и тех чеченцев, которые добровольно идут к военным с просьбой соединить их с родственниками. Он попросил у меня какой-нибудь документ, чтобы их не расстреляли. Рядом стоял Громов. Он был поставлен в известность этого разговора. Тогда мы с Громовым выдали справку Жандару Гаеву о том, что эти люди отбились от родственников и просили помочь им следовать к месту выселения. Мы сказали, что не знаем, поможет ли эта справка им в чем-нибудь, так как у нас не было никакой печати или штампа заверить этот документ.
Потом мы с Громовым добрались до ж. д. станции «Слепцовская». Там встретили какого-то полковника-грузина. У него спросили, где находятся Серов и Берия. Мы хотели им доложить, что в горах при выселении чеченцев допущены злоупотребления. Уничтожено много невинных людей путем расстрела и сожжения. Полковник что-то сказал своему шоферу на грузинском языке. Громов понял, о чем он говорит, так как он раньше работал в Грузии и знал грузинский язык. Мой спутник срочно предложил уехать. Мы сели в автомашину и удалились. Громов объяснил мне, что полковник вызвал автоматчиков расстрелять нас как лишних свидетелей преступления в Хайбахе и в Малхесты. Когда мы проехали с. Закан-Юрт, нас догнала военная автомашина. Офицер, ехавший на ней, сказал, что нам повезло, что мы уехали оттуда, так как нас искали автоматчики. В Грозном обо всем, что видел, я подробно рассказал Серову, примерно 8-го марта. Генерал был в ярости, приказал мне не говорить никому об этом. В то время я даже не мог заикнуться о преступлениях, совершенных войсками, так как меня могли физически уничтожить как свидетеля.
Вопрос: Скажите, Мальсагов, когда Гвешиани отдавал приказ уничтожить людей, запертых в конюшне, вы не обратили внимание на его лицо, его поведение?
Ответ: Гвешиани вел себя спокойно, как-будто бы ничего не происходило, будто там не было людей. Там находились, кроме меня, Громов и другие офицеры, примерно человек 15 и много солдат. После Хайбаха с Гвешиани я никогда не встречался.
После выселения моего народа Чечню я покинул только 18 апреля 1944 года. До этого дня я был задействован представителями власти для оказания помощи в выселении оставшихся в горах чеченцев. Вместе со мной были и другие ответственные работники. Некоторые из них пробыли в Чечне до 1948 года.
В то время в Галанчожском районе была банда Хасана Исраилова. Она большой опасности не представляла. По моему соображению, в банде было 14 человек. Эта группа не могла совершать какие-либо действия против Советской власти, так как для операции по выселению чеченцев были стянуты войска НКВД по два солдата на каждого жителя района. Кроме того, в горах была еще банда Виситы Анзорова. Сколько там было человек, мне не известно.
Я был в отряде особого назначения, который был организован в июне 1942 года в г. Грозном. Позже отряд переименовали в Грозненский истребительный батальон. Я значился бойцом батальона. В этом воинском подразделении не было ни одного рядового беспартийного. Основное назначение его было — борьба с десантом немецкой армии. Летом 1942 г. фашисты были близки к Грозному. Гитлеровское командование забросило в горы десант. Это было в конце августа в начале сентября. Неприятель был заброшен в горы Веденского и Чеберлоевского районов. Их было 76 человек под командованием немецкого разведчика полковника Геккерта. Диверсионная группа была быстро уничтожена:, от, нее осталось 5 человек. В начале октября 1942 г. нашему отряду был дан приказ спуститься в с. Нижа лом. Командование обратилось к нам с просьбой помочь в поимке членов банды Шаипова. Нам объяснили, что в ней 100 человек. Разработали операцию, окружили эту шайку. Разбойники бросили чучело из бурки и папахи в обрыв, отвлекли внимание солдат. Бойцы направили огонь в сторону этой фигуры. Тем временем преследуемые, воспользовавшись этим обстоятельством, ушли из окружения. Оказалось, что эта свора состояла из трех человек. В перестрелке был ранен и захвачен в плен 12–13-летний сын главаря банды — Шаипова. Лейтенант хотел застрелить его, но я не позволил ему этого сделать. Тогда он направил на меня пистолет, я был готов ко всему. Стоявший сзади меня автоматчик навел на него автомат. Лейтенант испугался, побежал и доложил в штаб, что я упустил банду.
Из штаба пришли военные и начали разбирать этот случай. Я объяснил, что если мы берем на фронте в плен раненых немцев, то почему лейтенант пытается застрелить подростка, ведь он ранен и находится в плену. Выслушав мое возмущение, командование признало действия лейтенанта незаконными и арестовало его на 15 суток. Потом я приехал в районный центр Чеберлой. Там первым секретарем работал Халим Рашидов.
