Убежденные республиканцы, в том числе и маццинисты, составляли основу гарибальдийских «егерей», или «стрелков» (Cacciatori dei Alpi). Доктор Бертани организовал медицинскую часть Альпийских стрелков; он же был одним из главных организаторов сицилийской экспедиции «Тысячи». Медичи, «молодой ветеран 1849 г.», был одним из командиров «Тысячи». Нино Биксио, чудом отделавшийся только ранами в кампанию 1849 г., участвовал как в ломбардской, так и в сицилийской кампаниях. В первую он командовал батальоном, в последнюю его называли «вторым в „Тысяче“». Маццинисты Бронцети, Сакки, Корфино и многие другие ветераны Римской и Венецианской республик с радостью приняли командные должности у Гарибальди в 1859, а затем и в 1860 гг.
Гарибальди был военным вождем демократического национально-освободительного движения. В его автобиографии при упоминании о критическом, решающем моменте каждого сражения встречается неизменная фраза: «Надо было победить». «Либо победа, либо смерть», — говорил он в такие моменты на поле сражения. Все его мысли, планы, чувства, стремления концентрировались на победе: победа во что бы то ни стало над жестоким, подлым, хищным врагом, в котором он видел воплощение всего, что уродовало, калечило, отравляло страстно любимую им родину.
Надо было победить Австрию, наполеоновскую интервенцию, папство, неаполитанско-бурбонский деспотизм и вождя пьемонтской буржуазии — Кавура. Поэтому Гарибальди полюбил войну как единственное средство спасти страдающую родину, защитить измученный народ, завоевать свободу. «Я не солдат, — говорил он впоследствии итальянцам, подносившим ему шпагу в Лондоне в 1864 г., — и я не люблю солдатского ремесла. Я видел мой отчий дом, наполненный разбойниками, и схватился за оружие, чтобы их выгнать… Я работник, происхожу от работников и горжусь этим!»[45]
Значение ломбардской кампании 1859 г. (во время войны Франции и Пьемонта против Австрии) для сицилийской кампании велико не только тем, что сейчас же после нее Гарибальди явился в Сицилию, как долгожданный вождь, увенчанный лаврами, непобедимый; кампания 1859 г. создала кадры волонтеров, уверенных в себе и в своем вожде, скрепленных неразрывной связью с ним и между собой.
Гарибальди положил в основу боевого воспитания своих волонтеров твердые правила, от которых отступления не было. Приказ, отданный «Тысяче» на борту «Пьемонта», по пути в Сицилию 10 мая 1860 г., гласил:
«Альпийские стрелки должны помнить, что первые приказы, при вступлении в славную кампанию 59 года, предписывали как можно меньше стрелять днем и не стрелять ночью. Основной чертой характера отважного стрелка должны быть хладнокровие и быстрота удара».
«Стреляя в неприятеля, надо убивать его потому, что стрелять, не поражая его, значит ободрять врага и внушать ему неуважение к нам. Поэтому надо быть скупым на выстрелы и пользоваться, когда бой начался, более верным средством — штыком»[46].
Гарибальдийский метод боя проверен был в ломбардской кампании, во время которой «стрелки» с жалкими ружьями, служившими им «прикладами» для штыков, без пушек, без кавалерии, разбивали превосходившие их в 2 с половиной, а иногда даже и в 10 раз силы вымуштрованных австрийцев, прекрасно вооруженных современными ружьями, полностью снабженных артиллерией и кавалерией, и совершенно парализовали 11-тысячную австрийскую армию, лишив ее возможности участвовать в решающих сражениях. Таков факт, немедленно учтенный прусскими профессионалами войны (например, князем Гогенлое-Ингельфингеном в «Письмах о стратегии») и опровергающий басню, будто бы Гарибальди мог побеждать только неаполитанские регулярные войска[47].
Основой политического воспитания стрелков стала ненависть к австрийско-иезуитской реакции. «Fuori i Tedeschi!» (Вон немцев!) был вопль всего итальянского народа, превратившийся у гарибальдийцев в боевой победоносный клич.
Сицилия в это время, как писал Маркс, «истекала кровью» под игом «кровожадного неаполитанского идиота», «гнусного Бурбона и его столь же гнусных, духовных и светских любимцев, иезуитов и гвардейщины». Особенно тяжело было положение сицилийского крестьянства, которое находилось в полурабской зависимости от помещиков и церковников, владевших всей землей в Сицилии. «Средневековая система землевладения до сих пор сохраняется в Сицилии, с той лишь разницей, что земледелец не является крепостным; он вышел из крепостного состояния уже почти в XI столетии, когда он стал свободным арендатором. Но условия аренды по большей части настолько тяжелы, что огромное большинство земледельцев работает исключительно на сборщика податей и на барона, почти ничего не производя сверх того, что необходимо для уплаты налогов и рент. Сами они живут или в полной нищете, или, по меньшей мере, в сравнительной бедности»[48]. На этой почве в Сицилии происходили вспышки крестьянских волнений, которые особенно усилились в апреле 1860 г.
С 1854 г. директором полиции, всесильным владыкой острова, был Манискалько, энергично проводивший практику сотрудничества полиции с наихудшего сорта предателями народа. В порядке самообороны от организованных полицией погромных банд («Compagni d'armi») возникли дружины («скуадры») из молодых крестьян («picciotti»), возглавлявшиеся выдающимися вождями из их среды, как Пьедискальци из Пианы деи Гречи, или же кем-либо из оппозиционно настроенной части местного дворянства.
Разгром Австрии и в особенности славные победы гарибальдийских Альпийских стрелков вызвали во всей Сицилии волнения.
4 апреля 1860 г. палермский комитет поднял восстание. Демократические члены его вышли на улицу с оружием, «аристократия» же ограничилась «сочувствием». Восстание в самом Палермо подавлено было в тот же день, но в его окрестностях, особенно в гористой внутренней части острова, оно продолжалось около двух недель. Дольше всех продержалась дружина в районе Пиана деи Гречи, возвратившаяся в родное селение лишь 19 апреля. На другой день, когда предводитель ее Пьедискальци собирался распустить дружинников, в Пиану явился Розалино Пило, ближайший друг Маццини, с известием о скором прибытии в Сицилию Гарибальди. Пьедискальци тотчас же дал знать во все стороны о возобновлении борьбы и ушел со своей дружиной в горы Инсерры (к западу от Палермо), ожидая с запада движения Гарибальди на Палермо.
Оживилась деятельность палермского комитета, появились прокламации, усилились и полицейские преследования. На казнь 13 участников восстания 4 апреля город Палермо ответил единодушной демонстрацией. Дружинники перестреливались с полицией, сборщиками налогов и солдатами. Полиция и солдаты врывались в дома, убивали женщин и детей. Сицилия истекала кровью.
С января этого года Гарибальди выражал сицилийским эмигрантам в Генуе готовность принять участие в восстании. Его именем созданы были два учреждения в Пьемонте: «Национальная лига» и «Миллионный фонд ружей». 2 февраля Розалино Пило сообщил Гарибальди о своем намерении поднять общее восстание в Сицилии, если Гарибальди согласится им руководить. Гарибальди 15 марта ответил согласием и поручил Розалино Пило сговориться с директорами «Миллионного фонда» в Милане о заготовке оружия.
Немедленно началась очередная интрига против Гарибальди со стороны главы пьемонтского правительства Кавура и короля Виктора-Эммануила, которые поддерживали связи с сицилийскими патриотами, рассчитывая воспользоваться плодами победы Гарибальди в случае его успеха. С другой стороны, боясь Наполеона и силы народного движения и популярности Гарибальди, они чинили последнему всякие препятствия. Кавур пытался навязать сицилийцам в качестве руководителя восстания своего человека, либерального генерала, но от этой попытки ему пришлось быстро отказаться. Тогда он запретил через своего друга миланского губернатора д'Азелио выдавать оружие из «Миллионного фонда» в руки Гарибальди. Вместо 12 тыс. энфильдских винтовок, приобретенных именем Гарибальди для этого фонда, погружены были на два парохода гарибальдийской экспедиции ящики, в которых при вскрытии в пути оказалась тысяча с небольшим гладкоствольных проржавевших мушкетов, переделанных когда-то из замковых в курковые ружья и затем проданных пьемонтским интендантством «Национальной лиге» (которой распоряжался рабски преданный Кавуру агент его Лафарина) в качестве негодных к употреблению в войсках. В ящиках не оказалось ни патронов, ни свинца, ни пороха.
