- Слава Тебе Господи, что сподобил ты меня на старости лет моих о казаках правду прочесть... Видал ты его, Анемподиста! Вот те и российский дворянин, вот те и царский слуга, а какие он книжечки внуку моему подсовывает. Слышь ты, Семен, еще раз тебе говорю: не лезь ты ни в какие офицеры. Собьют тебе там мозги набекрень. Скажи-ка сам, чем мы, казаки, в империи этой Российской стали - не хуже тех индусов, что в британской империи служат в армии и своих же сонародников из пушек расстреливают.
Осторожно подходит к дедушке дружок его Гаврил Софроныч, крепко держа за руку своего внука. Не замечает он, что катятся по лицу его крупные слёзы, не вытирает он их и смотрит на деда глазами, полными мольбы.
- Алексей Михайлович, односум... одно у тибе просю, мине, вот, для внука мово Ляксандры дай ты когда книжки ети прочесть, я сабе из них для разуваевских казачат кой-што перепишу, просю тибе...
Дедушка кладет обе свои руки на его плечи своему другу.
- И никаких боле разговоров, не только тебе, а особенно вот Савелию Степанычу, чтоб знал, чему казачат учить...
Легок на помине Савелий Степанович - вот он, подкатил запряженный Полканом тарантас. Господи, да ведь сегодня же первый день занятий. Едва войдя в гостиную, подбегает он к горам книг и полный недоумения спрашивает полушепотом:
- Э-т-то о-т-ткуда?
Усевшись прямо на пол, схватывает он первую же попавшуюся ему под руку книгу, вторую, третью и, бормоча: «Н-неверо-ятно, н-невоз-зможно!», - роется в них, как голодный зверь, так долго, пока не бьют часы в столовой пять раз. Урок - слава Богу! - прошел. Окончательно застеснявшись, краснея и заикаясь, задает он ученику своему на завтра - «от сих - до сих», отчеркивает в задачнике и учебнике по истории, и направляется к выходу. Тут и перехватывает его мама. Ведет обоих на чаепитие, где уже сидит дядя Ваня, приехавший из хутора Писарева близкий бабушкин родственник. С круглой, как арбуз, совершенно седой головой, никогда он не бреется, а стрижет всё, и лицо, и голову «одним загоном» машинкой под ноль. Лицо его неизменно покрыто густой щетиной, хром он с детства; и каждый раз при приезде привозит Семену золотой пятирублевик и фунт любимых его конфет - «Раковые шейки». В приезд свой в прошлом году передал он Семену тайно и фунт маленьких, удивительно красивых стальных гвоздиков. Взяв на мельнице молоток, обошел тогда Семен хуторские постройки, вбивая гвозди и в перила на мосту, и в оконные рамы в доме, и на мельнице, и в скамейки, и в стулья, пока не добрался до отцовского письменного стола. И никак после понять не мог, как мог отец его догадаться, что забитые в лакированную доску его стола гвозди были как раз Семеновы. Лишь интервенция бабушки и мамы спасла его тогда от тяжелых последствий. Влетело и дяде Ване. С тех пор привозит он только пятирублевки, всегда щиплет его за щеку и говорит:
- Думаю, за золотой этот хватит тебе, внучек, опохмелиться.
И приводит этим бабушку в ужас:
- Ну, как можешь ты такие слова дитю говорить.
- А што у вас - казак растет али красна девица? К водке, к ней сыздетства привыкать надо.
Получив и на этот раз пять рублей и отдав их маме, чтобы бросила она деньги в копилку, садится Семен за общий стол. Приезду дяди Вани все рады, любезно встречают церемонно, боком, кланяющегося Савелия Степановича, разговор закипает сразу же, и мама никак не успевает разливать чай, предварительно аккуратно споласкивая каждый стакан или чашку в стоящей рядом полоскательнице. Закуски исчезают быстро, так же быстро понижается уровень напитков в бутылках и графинах. Дедушка сегодня в ударе:
- За здоровье изучающих премудрости наук и за тех, кто науки и преподает!
Дедушка пьет с удовольствием, Савелий Степанович крайне польщен.
- За странствующих и путешествующих! - отец пьет здоровье дяди Вани.
Потянулся было дедушка снова к рюмке, да облила его сибирским, холодным взглядом бабушка:
- А ты, поди, за недугующих и страждуюших теперь? Море вы под прибаутки выпить можете.
- А ты, Наталья, страшные слова не говори, так, Боже упаси, и пролить можно. Ведь я за бабушки нашей здоровье выпить хотел!
- Ох и хитрющая ты лиса, - бабушка улыбается и не замечает, что и ей пододвинул дедушка полную рюмку.
- З-здор-ровье д-дам! - кричит вдруг по-петушиному, сорвавшимся голосом Савелий Степанович!
Бабушка чокается с ним и выпивает глоточек:
- Ишь ты, тоже с казаками норовишь?
С недоверием относится она ко всем, кто носит штатский костюм. Все, кто царю служит, все они мундиры носят, или иначе как, по форме, одеты. Сам царь им мундиры давал, и всех их знает, всё это люди порядочные. А эти вот, в пиджачках, штрюцкие эти, либо купцы-аршинники, либо бунтари, либо, Господи прости, мошенники или обманаты. Недаром им и званий настоящих не дано. Есть, верно, инженеры, ну они не так царем отмечены, есть и адвокаты, но то брехунцы, за деньги кого хочешь оправдают, последняго жулика оборонять берутся. Должно - и сами жулики. О Савелии Степановиче думает она несколько лучше, знает, что отец его природный казак, а мать хозяйка хорошая... Да вот сын-то, говорят, вроде как с социалистами снюхивается. По-настоящему, и брать-то его не следовало, да нужда, ну где тут, в степи, кого другого сыщешь? Общий разговор переходит на библиотеку, Савелий Степанович от нее в восторге:
- У-ддивительную б-библиотеку вы приобрели. Б-бездна знаний в ней. Я хотел вас попросить, Герцена... «Искру», хоть з-знаете, они з-запрещены...
Бабушка вспыхивает, как зажженная спичка:
- Это што ишо вы там понакупили. Што вы мне из внука мово царю врага сделать хотите? Вот свелю я Миките да Матвею, враз они все книжки энти в Рассыпную Балку повыкидают.
Но тон дедушки всё же не оставляет сомнений, что хозяин в курене - он:
- Стой-стой, погоди, не лотоши, Наталья. Всё я сам догляжу. А царю твому я служил, а не ты. А вы, Савелий Степанович, не беспокойтесь, что надо отберем, как полагается.
Отец поворачивается к учителю:
- Так-так. Герцена вам почитать приспичило.
- К-как же, ведь м-мировой это ум. Идеи его, его проповедь, всё, что он пишет, будут, безусловно, р-рано или поздно в России осущ...
Волосы на голове дяди Вани поднимаются дыбом:
- Это как же осуществлено будет, по примеру клиновских мужиков, что-ли?
- А ч-что же вы думаете - только поркой, а не реформами жить? Надоест мужику бесправие и голод, и вот, по п-примеру из Достоевского, «идут мужики, несут топоры»...
- Топоры несут? Вы что же, новую пугачевщину хотите?
- Н-ну, п-причем же тут п-пугачевщина...
Бабушка решительно перебивает учителя:
- Вот что я тебе скажу, хоть супруг мой бабьим умом моим и не доволен, ты в моем курене никаких твоих идеев не распространяй. Подрядили мы тебя внука нашего уму учить, а не разбойника из него делать. Понял ай нет? В порядочном дому находисси, а коль этого не понимаешь, то и делать тибе у нас нечего.
Учитель смотрит потерянно на деда, не зная, что же ему делать - сидеть и дальше или встать и уйти. И дедушка всё решает по-своему:
- Стой, стой, Наталья, не серчай. В нашем курене каждый думки свои сказать может. К этому мы, казаки, спокон веков привыкшие - вольными говорили, вольных слухали. А потому - понадеемся, что пронесет Господь беду, боюсь я - неминучую.
Мама вторит дедушке совершенно спокойно:
- Думаю, что заинтересуют вас и те книги, которые сын мой как особый подарок получил, Геродот, «География Российская» Попова...
- Да-да, слыхал, слыхал, читать не привелось...
Дядя Ваня нацеливается вилкой в тарелку с маринованными грибками, говорит, будто сам с собой:
- Ишь-ты, читать ему не привелось. Выходит, предки его для него без внимания...
Бабушка сердиться перестала, и торопится примирить спорящих.
- Лучше бы што вот внуку про старое да былое рассказал.
Дедушка будто ждал этого:
- Ишь ты, про старое. А вот ты мне сама лучше ответь - с каких пор казаки на свете живут?
