Дымы по правому борту первым заметил Потап. Мохнатый воин проводил на палубе много времени, составляя компанию вахтенным матросам. Те — и люди, и призраки — удивительно быстро сошлись с медведем; почти что приняли в свою компанию — и это несмотря на то, что бритиш тот по-прежнему понимал с пятого на десятое. «Nick» — выводил пальцем по палубе присевший на корточки призрак: перегретый пар оставлял на холодном металле след, ясно видимый в течение двух-трех секунд.
— Ниск? Хм… А, эвон что, Ник! Николай, значится, по-нашему, Никола… — добродушно ворчал зверь. — Ну что за язык такой: пишется так, а читается эдак… Э, Коль, ну-кось, глянь-ко: это, часом, не дымок там у горизонта? Как там по-вашему… Си! Си! Э-эх, едреныть… Смог! Си зе смог! Да что ты так пялишься, трубу-то подзорну возьми, дура…
Подзорная труба, конечно, вряд ли помогла бы: «стим бойз» воспринимали окружающий мир совсем по-другому, и оптика тут была бессильна; но призрак, видя беспокойство Потапа, догадался, в чем дело, — и спустя минуту на палубу поднялся капитан Стерлинг.
— Лопни мои глаза, это же военный паровой корвет! — рявкнул он, не отрываясь от окуляра. — Рулевой — пять румбов вправо! Лидделла ко мне!
Вскоре сделалось ясно, что они замечены. Корвет не был случайным кораблем; едва «Паровая Душа Стерлинга» завершила маневр, как он изменил курс, следуя наперерез. Капитан переглянулся с инженером.
— Прикажете готовить судно к бою, сэр?
— Попробуем обойтись без драки. У этого сукина сына многовато пушек; сыграем-ка с ним в прятки. Готовимся к погружению. Убрать паруса, спустить мачты! Боцман, свистать всех вниз! — Стерлинг ухмыльнулся. — Посмотрим, как им понравится такой трюк!
Призраки и люди разбежались по местам. Матросы знали свое дело туго: прошло совсем немного времени, как палуба опустела. Ласка спускалась по трапу одной из последних; она успела заметить, как нос корвета вспух вдруг белым облачком, а спустя несколько секунд над водой прокатился далекий гром.
— Приказывают встать! — буркнул идущий следом Потап. — Ага, сейчас…
Все люки были задраены. Инженер Лидделл спустился в машинное отделение; под его присмотром совершались сложные манипуляции — перекрывались и отворачивались вентили, лязгали рычаги, срабатывали, резко щелкая, автоматические клапаны. По коридорам чуть заметно потянуло угольной гарью. Ласка всем телом ощущала новые ритмы, возникшие в недрах стального монстра; так, должно быть, проглоченный китом пророк Иона прислушивался к бурлению газов в теле морского исполина, уходящего в хляби морские. Внезапно ей стало страшно. Что, если Лидделл ошибся в расчетах, или в конструкции оказалась одна-единственная дефектная труба, или разболтался клепаный шов? Тогда — рев прорвавшейся внутрь воды, взрывы топок, и хитроумный корабль отправляется прямиком на дно вместе со всем его экипажем. Закусив губу, девушка поспешила в их с Озорником общую каюту. Лев Осокин по-прежнему сидел над картой. Казалось, за прошедшие часы он даже не сменил позу — впрочем, возможно, так оно и было: исписанных аккуратным бисерным почерком листов заметно прибавилось.
— Мы погружаемся, — хрипловато выдохнула Ласка.
Озорник, наконец, оторвался от своих записей.
— Погружаемся? В каком смысле?
— Это не обычный корабль; ты что, забыл?
— Ах, да, Стерлинг хвастался, как же… Ныряющее судно. — Озорник с наслаждением потянулся. — Выходит, Лидделл все-таки решил испытать свое детище? Но почему именно сейчас?
— Потому что нас преследуют! — фыркнула девушка. — Ты, похоже, с головой ушел в свои цифирки. Прислушайся!
Озорник склонил голову набок. За сталью обшивки чуть слышно журчала вода. Стекло иллюминатора внезапно потемнело; проникающий в каюту свет сделался бирюзовым, потом голубовато-серым, словно в сумерках. Привычная качка исчезла, пол приобрел ощутимый наклон — «Паровая Душа Стерлинга» уходила в пучину с небольшим дифферентом на нос. Осокин достал спички…
— Погасить лампы! Огня не зажигать! — гулко разнеслось по коридорам. — Экономим воздух!
В полумраке — горела лишь каждая четвертая лампа — они прошли в кают-компанию. Там собрались все, свободные от вахты: даже призраки, предусмотрительно выбравшие дальний угол. Люди молчали, напряженно прислушиваясь к шороху и поскрипыванию металла: обшивка сжималась под давлением вод. «Что будет, если конструкция не выдержит? Успеет ли Озорник вытащить нас из этого?» — Ласка напряженно закусила губу. Лев словно услышал ее мысли, нащупал маленькую ладошку и тихонько сжал…
Время остановилось. Топки были заглушены; котлы стремительно остывали. Сделалось непривычно тихо. Небольшой дифферент вскоре выровнялся: «Паровая Душа Стерлинга» замерла в водной толще, затаилась, выжидая, покуда рассекающий волны хищник уберется восвояси.
— В Крымскую кампанию, покуда их не выдавили с побережья, московиты использовали против нас подводные суда, — нарушил тишину один из матросов, крепкий пожилой дядька. — Помнится, корабельные инженеры тогда сооружали специальные бомбы. Эдакая железная бочка, и хитрый какой-то запал…
— Да откуда у них такое! Там, наверно, решили, что наш корабль затонул! — возразили ему.
— Полагаю, дела обстоят именно так, джентльмены! — Стерлинг, довольно улыбаясь, вошел в кают-компанию. — Но на всякий случай мы останемся под водой до темноты. Воздуха у нас хватит, на этот счет беспокоится нечего. От вас требуется только терпение.
Потянулись томительные часы ожидания. Озорник вскоре ушел. Кое-кто попытался было вести беседу, но разговор вскоре угас. Двое «стим бойз» раздобыли где-то шахматную доску и застыли над ней, будто в трансе, изредка двигая призрачными пальцами фигуры. Остальные, от нечего делать, сгрудились вокруг, внимательно следя за ходом баталии и изредка вскрикивая и сдавленно шипя сквозь зубы, коснувшись по неосторожности кого-нибудь из игроков. Потап осторожно тронул девушку за плечо.
— Холодно здесь! — смущенно, как показалось Ласке, буркнул медведь. — Простудисся…
Девушка позволила увести себя в каюту. Там, лежа на узкой койке, она забылась неспокойной дремой.
Сон не был кошмаром из тех, которые частенько мучили ее последнее время; но не был он и обычным набором бессвязных видений. Ласка очутилась посреди бескрайней, укутанной снегами равнины. Вечерело; необычный, лимонного цвета закат навевал печаль. Откуда-то девушка знала, что стоит лютый мороз — хотя сама его совершенно не ощущала, разве что в носу пощипывало. Ничто не нарушало мертвую безмятежность этого места; как вдруг Ласка заметила высоко в небе маленькое темное пятнышко — летящую птицу. «Гагара», — подумала она: острый взгляд выцепил характерный сутуловатый изгиб птичьей шеи. Летунья, очевидно, тоже ее заметила: широко распахнув крылья, она сделала несколько кругов по нисходящей спирали — и наконец приземлилась, подняв искрящееся облако снежинок. Когда оно рассеялось, Ласка изумленно распахнула глаза: на гагаре красовалась нарядная, ладно скроенная малица, а перепончатые лапы прятались в сапожки-пимы! Острый клюв открылся.
— Далеко ты забралась, Маленькая Ласка, — сказала странная птица. — Ох, и далеко… А путь еще неблизкий предстоит!
Девушка молчала, во все глаза рассматривая невероятную гостью.
— Много всякого с тобой вскоре случится, — продолжала та. — Но ты не бойся: все хорошо будет. Да сына береги. Помни: не одна ты теперь. А дальних троп да чужих земель не страшись. Земли разные, а небо на всех одно.
— Кто ты? — спросила Ласка. — И… что со мной случится-то?
Гагара склонила голову набок и посмотрела на собеседницу веселым блестящим глазом.
— Не бойся ничего, дочка, а тяжко будет — крепись. Не зря я тебя Маленькой Лаской нарекла: маленькая, да ловкая, в любую щель проберешься и от врага улизнешь, а то и укусишь — да так, что мало не покажется! Только сердце свое почаще слушай: оно дурного не присоветует…
— Ма… Мама?! — Ласка шагнула было вперед, но движение получилось каким-то странным: собственное тело вдруг показалось ей слишком длинным и пружинистым, а ноги — короткими; вдобавок их, кажется, было больше, чем две! Опустив глаза, она увидела аккуратные, покрытые белоснежной шерстью лапки с острыми коготками — и… От удивления проснулась. Пол слегка покачивало, и впервые с момента отплытия мерное дыхание океана не путало, а успокаивало: «Паровая Душа Стерлинга» всплыла на поверхность. Зябко поежившись, девушка глянула в иллюминатор. Полная луна отбрасывала на воды зыбкую, переливающуюся тысячью неверных оттенков дорожку.
