— Точно не знаю. Они появились втроем — месье Бенуа и с ним кто-то еще. Мари говорит, стучались в дом среди ночи, попросили подводу, а дня через два они опять куда-то ездили ночью. Их снова возил дядюшка Фрашон. Но хитрец Фрашон молчит как рыба. Он давно помирился с месье Вуассоном. Мари слышала разговор в доме о каком-то грузе, который ночью должны были сбросить с самолета. Мари у меня молодец. Я иногда даю ей задания. Она ходила даже в Фалез. Но теперь ей трудно. У нас скоро будет ребенок.

— Поздравляю! Ты, оказывается, занимаешься не только подпольной работой… Так ты думаешь…

— Я почти в этом уверен. Бенуа неспроста появился в Сен-Клу. Деголлевцы создают здесь склад оружия. В такой глуши это очень удобно. Месье Буассон умирает от страха. У него на лице все написано. Нервничает и боится. Это и навело меня на подозрение.

— Да… — задумчиво протянул Симон. — А как же ведет себя месье Терзи?

— По-прежнему. Продолжает играть в свидетеля. Возится с сыном и не хочет ничего знать.

— Ну, а про склад он что-нибудь знает?

— Возможно. Но от него добиться толку труднее, чем от Фрашона.

— Подожди, я сам попробую с ним поговорить. Надеюсь, ты устроишь меня где-нибудь заночевать? Я должен задержаться здесь на несколько дней.

— Конечно! В крайнем случае на сеновале. Там заодно можно послушать радио. А я попробую что-нибудь разузнать у Фрашона.

Приятели поднялись, разминая затекшие ноги. Было воскресенье, и на полях никто не работал. Холмы и долины, река, стиснутая в крутых берегах, молодая зелень искрились в лучах солнца. Симон потянулся, наслаждаясь теплом и светом.

— Как хорошо здесь! — Он посмотрел на облака, плывущие в вышине. — Мальчишкой мне всегда хотелось взобраться на такие облака и побарахтаться в них, как в копне сена…

Без видимой причины по лицу Симона скользнула тень грусти. Живой, экспансивный, он легко поддавался нахлынувшим чувствам.

— Ты знаешь, — сказал он, — немцы расстреляли Габриеля Пери. Еще в декабре. Знаешь, что он говорил перед казнью? Мы достали последнюю стенограмму его допроса. Он сказал: «Я не отрекаюсь от верований моей юности. Годы не сделали меня скептиком. Это уберегло меня от духовного прозябания, от жизни без цели и смысла. От бесплодной жизни…» От бесплодной жизни, — повторил Симон. — Я расскажу об этом Леону Терзи. Кажется, он знал его. Габриель тоже был журналистом — международным обозревателем… Пошли! Спустимся к реке. Может быть, там наберем подснежников. Я хочу подарить их твоей Мари…

Они пошли по тропинке к реке, удаляясь от усадьбы месье Буассона.

На морской службе никогда не знаешь, куда тебя занесет судьба или попутный ветер. Если бы не Макгроег, его старый командир, Роберт Крошоу так бы и плавал в Средиземном море. Конечно, все дело случая. В жизни бывают встречи самые удивительные. С Макгроегом Роберт встретился в Гибралтаре на бульваре, что тянется вдоль горы возле крепости. С высоты, сквозь тенистую листву деревьев, взору открывалась просторная голубая бухта, заставленная военными кораблями. С одной стороны в небо, такое же голубое, как бухта, вздымалась серая, крутая скала, похожая на гигантский надолб. Вдоль дорожек, посыпанных красноватым песком, стояли русские старинные пушки, привезенные сюда после крымской кампании. Бульвар походил на музей трофейного оружия. Полковник стоял перед бронзовой позеленевшей пушкой, как будто сделанной из малахита. Он не заметил подходивших сзади матросов и говорил своему спутнику, морскому офицеру:

— Я думаю, и я имею право так думать, что мы обязаны активнее помогать нашему русскому союзнику. Русские парни неплохо воюют на фронте. Вы это знаете. Я не представляю себе, что стало бы с нами, если бы Гитлер сломил сопротивление русских. Я не политик, я смотрю на дело только с военной точки зрения.

— Но германские войска проникли на тысячу километров в глубь русской территории, — возразил спутник Макгроега. — В современных условиях я не представляю себе, как русские могут восстановить положение.

Роберт по голосу узнал полковника, но не решился прервать их разговор.

— А Москва? — спросил Макгроег. — Русским удалось отбить первый натиск. При всех условиях сейчас их положение все же несколько лучше, чем в прошлом году.

— Но вы забываете о предстоящем наступлении немцев. Гитлер не делает из этого секрета.

— Тем более мы должны помочь и ослабить этот удар.

— Надо отдать справедливость русским, в одном столетии они дважды обороняли Севастополь: когда-то от нас и теперь от немцев. Обороняли с отвагой, которой может позавидовать любое поколение. Надо быть объективным. Вам кажется, что победил Гитлер, захватив город? Нет. Мы тоже сто лет назад отняли у русских вот эти пушки, увезли и поставили на бульваре. Но отвоевать у них славу мы все-таки не смогли. Севастополь остался в истории символом стойкости русских, но не их поражения…

Собеседник Макгроега предостерегающе подтолкнул его. Он первым заметил остановившихся позади матросов. Макгроег оборвал фразу и обернулся. Роберт с приятелем козырнули. Полковник тоже сразу узнал Крошоу. Его лицо расплылось в улыбке.

— Хелло!.. Сержант Крошоу! Каким ветром вас сюда занесло?!.. Вы знаете, я недавно думал о вас.

Роберт был рад встрече. Ему всегда нравился командир морской бригады за прямой нрав, резкость суждений и умение как-то удивительно просто держаться с подчиненными, сохраняя в то же время дистанцию между собой и солдатами. Этой грани Крошоу никогда не переступал, хотя их отношения были значительно ближе тех, что регламентируются военной службой.

Макгроег стоял, опершись на колесо старой пушки, вросшей ободом в землю. Он с интересом расспрашивал моряка, потом сказал, что в ближайшие дни уезжает в Англию.

— Загляните ко мне — поговорим о деле, — сказал Макгроег, прощаясь. — Впрочем, можно поговорить и сейчас… Зачем откладывать. Хотите снова служить со мной? Я подбираю себе надежных людей. Заодно вы сможете побывать в Англии.

— Да, сэр, я бы с удовольствием… Но я нахожусь на службе и…

— Об этом я позабочусь сам. Вы плаваете на «Империале»?

— Да, сэр.

— В качестве кого?

— Штурвальным.

— Тогда будем считать вопрос решенным.

Макгроег что-то записал для памяти в свой блокнот и попрощался.

Через две недели штурвальный Роберт Крошоу, отозванный с эсминца «Империал», плыл к берегам Англии. Два дня он провел в Лондоне и в назначенный срок явился на борт «Кэмпбелтоуна» — эсминца, указанного в предписании Крошоу.

Только ради того, чтобы побывать дома, даже не дома, а просто в Лондоне, Роберт готов был сменить службу и отправиться куда угодно, к чертям на рога, лишь бы выяснить конец, что же произошло с Кет… Однако толком Роберт ничего не узнал и на этот раз.

В Лондоне Роберт прежде всего отправился в Ист-Энд на квартиру к Греям. Его встретила миссис Грей, такая же чопорная, как прежде, чуточку пополневшая, но в остальном она совершенно не изменилась, будто законсервировалась в собственной банке-квартире.

Миссис Грей, как показалось Роберту, разговаривала с ним довольно сухо и неохотно, будто не хотела посвящать в семейные дела постороннего человека. Она только сказала, что Кет в Лондоне нет, с полгода назад она уехала с каким-то штабом в Северную Африку. Миссис Грей сильно за нее беспокоится, там такая ужасная пустыня, но Кет как будто довольна. Впрочем, Кет всегда была скрытной, она никогда и посвящала родителей в свою жизнь. Миссис Грей не знает, что она там делает, как живет. Письма приходят редко. Большего Роберт не мог добиться. Он провел у Греев четверть часа. Миссис Грей намекнула, что ей пора уходить по делам. Роберт понял — уходить нужно не ей, а ему. Попрощался и вышел.

Больше никто не мог рассказать Роберту про его невесту. Бывшую… Внешне Роберт будто смирился с этой мыслью. Впрочем, о Кет может что-нибудь знать Джимми Пейдж. Роберту очень не хотелось ехать к Пейджу. К тому же еще неизвестно, живет ли он на старом месте и вообще служит ли в Лондоне. Да и сможет ли он рассказать ему что-то новое. Но как только Роберт подумал про Джимми, он уже знал, что обязательно поедет к нему, вопреки неприязни, попреки доводам, которыми он старался убедить себя, чтобы не встречаться с Джимми.