В самый разгар военных действий, летом и осенью 1905 г., на всю армию имелось всего 11 переводчиков с японского языка. Из них только двое могли разбирать японскую рукопись и разбирать письма, дневники и другие документы. Несколько проще обстояло дело с переводчиками с китайского языка, поскольку офицеры-выпускники Восточного института хорошо знали этот язык. В строевых частях переводчиками выступали простые китайцы, которые, как правило, были очень малонадежным элементом и нередко передавали японцам сведения о русских войсках. Лучше всего дело обстояло с переводчиками с корейского языка. Этому способствовало два обстоятельства. Первое, в Корее действовало небольшое число русских войск. Второе, в Уссурийском крае проживало много корейцев, которые являлись русскими подданными и охотно поступали в войска переводчиками. Переводчиков с монгольского языка было всего двое: студент Санкт-Петербургского университета В. Шангин и выпускник Восточного института Хиония. Они могли разбирать монгольскую письменность. Этот недостаток особенно не ощущался в войсках, поскольку иметь дело с монголами приходилось мало. Серьезным недостатком оказалось также плохое качество словарей.
По мере развития военных действий Разведывательное отделение Маньчжурской армии оказалось явно перегруженным контрразведывательной работой. Сюда стали доставляться лица различных национальностей, преимущественно китайцы и корейцы, подозреваемые в шпионаже, воровстве, сигнализации, порче телеграфов, мостов и т. п. Как правило, эти лица доставлялись без сопроводительных записок, где, когда и кем они арестованы, и приходилось непроизводительно тратить ежедневно массу времени на опрос этих лиц в целях установления их личности и выяснения виновности. Это было явно ненормальное положение, и сотрудники Разведывательного отделения отвлекались от прямых обязанностей и занимались несвойственной им деятельностью военно-полицейского характера. Командование войсками Маньчжурской армии пыталось исправить положение дел, и приказом по армии от 6 сентября 1904 г. всех задержанных лиц предлагалось доставлять в органы военно-полицейского надзора, а «в разведывательное же отделение препровождать вместе с протоколами опросов лишь тех лиц, кои могут дать сведения о противнике».
После Мукденского сражения к розыску неприятельских агентов был привлечен рядовой 4-го Заамурского железнодорожного батальона Исаак (Иван) Федорович Персиц. До войны он служил в сыскной полиции и знал несколько иностранных языков и поэтому представлялся фигурой вполне подготовленной для выполнения контрразведывательных задач. Одной из его основных функций стала слежка за лицами, подозреваемыми в шпионаже. В частности, именно И. Ф. Персиц осуществлял наблюдение за деятельностью капитана австрийской армии Станислава Шептицкого, прикомандированного к кавалерийскому корпусу генерала Ренненкампфа. По свидетельству начальника австрийской разведки генерала Макса Ронге, «граф Шептицкий… хорошо ознакомился с русской конницей. Попутно с этим обогатились наши сведения о разведывательной службе во время войны, причем оказалось, что японская разведка далеко обогнала русскую».
Центром международного шпионажа на Дальнем Востоке был в это время город Харбин. Здесь находились консульства Англии, Франции, США, а также размещалось правление КВЖД. Это была своеобразная столица Северной Маньчжурии. И. Ф. Персиц был командирован именно в этот город, и на организацию работы ему ежемесячно выделялась 1 тыс. руб. Однако, как указывал подполковник Шершов, «Персиц оказался нравственно несостоятельным и не сумел подыскать хороших сыскных агентов». «Нравственная несостоятельность» Исаака Персица в полной мере проявилась в 1906 г., когда он предложил Разведывательному бюро Австрийского Генштаба приобрести документы одного офицера русского Главного штаба. В 1909-1910 гг. он появился в Галиции, однако был опознан органами австрийской контрразведки как русский шпион и выслан в Италию.
Во время Русско-японской войны он сыграл решающую роль в разоблачении двойного агента Хосе Мария Гидаса. Португальский подданный, сын владельца газеты «Шанхай дейли пресс», по профессии коммивояжер и торговый агент фирмы «Мостарг Эннинг», Хосе Мария Гидас уже в самом начале Русско-японской войны предложил свои услуги японской разведке. В начале февраля 1904 г. он был задержан опытным российским разведчиком капитаном А. Н. Едрихиным в Порт-Артуре, когда собирал информацию под видом корреспондента американской газеты. После высылки из Порт-Артура он распространял слухи о том, что русские контрразведчики морили его голодом.
Далее Гидас обосновался в Шанхае, где занимался подделкой телеграмм агентства «Рейтер» о гибели русских судов. Через некоторое время он предложил свои услуги русской военной разведке. Его непосредственными руководителями являлись консул в Тянь-цзине коллежский советник Н. Лаптев и военный атташе полковник Ф. Е. Огородников.
Однако опытный разведчик Огородников очень скоро заподозрил Гидаса в двойной игре и легко разоблачил его. Справедливости ради заметим, что благодаря его информации русские крейсеры перехватили и потопили в открытом море несколько японских транспортов с солдатами и оружием, направлявшихся из Японии в Маньчжурию, а полковник Огородников получил возможность ознакомиться с корреспонденцией японского консула в Тяньцзине. Как японский агент Гиддас путешествовал по тылам японской армии и общался с японскими офицерами. Его донесения отличались полнотой и высокой степенью достоверности. Поэтому в списках агентуры полковника Огородникова он значился под первым номером. Тем не менее 25 апреля 1904 г. у Огородникова возникли сомнения в достоверности информации о высадке 2-й и 3-й японских армий в районе Бицзыво. Об этом он информировал генерал-квартирмейстера штаба наместника В. Е. Флуга. 28 апреля 1904 г. генерал-квартимейстер штаба Маньчжурской армии генерал-майор В. Н. Харкевич отдал приказ выследить и арестовать Гидаса. Однако 30 апреля В. Е. Флуг приказал не арестовывать Гидаса, а только установить за ним наблюдение. 18 мая ночью Гидас неожиданно явился к Огородникову и сообщил ему, что по поручению Командующего 2-й японской армией передал японскому посланнику в Пекине условную фразу: «Теперь пора действовать». Ее смысл стал известен только 22 мая. Фраза означала, что пора начать покушения на жизнь генерал-адъютанта Куропаткина и членов штаба.
Однако жажда наживы заставила Гидаса не порывать своих связей с японской разведкой. Он постоянно требовал от русских и японцев денег и запутался в своих многочисленных махинациях. Неожиданно для резидентов российской разведки японцы арестовали и казнили одного из лучших русских агентов Детко Коллинза. Лаптев и Огородников серьезно подозревали, что к его провалу имел прямое отношение Гидас. Прямых доказательств у них не было, тем не менее было принято решение об аресте Гидаса. 12 декабря 1904 г. русский консул в Тяньцзине Н. Лаптев направил русскому командованию письмо, в котором обвинял Гидаса в двойной игре, шантаже, мошенничестве и присвоении крупной суммы денег, предназначенных для агентурной работы. Одновременно с Гидасом Лаптев предлагал арестовать связанных с ним китайцев, а также американских граждан, связанных с японской разведкой. Официально Ф. Е. Огородников поручил Гидасу съездить в Мукден с конфиденциальным поручением в штаб-квартиру действующей российской армии. Операция была блестяще подготовлена. Всю дорогу португальца сопровождал господин в штатском, отрекомендовавшийся как «доктор философии Иван Федорович Персиц».
По прибытии в Мукден Гидас был арестован, и началось длительное следствие. Однако убедительных доказательств предательства или двурушничества собрать не удалось. Гидаса отправили в харбинскую тюрьму, а затем этапным порядком выслали в Варшаву. Далее эта история приняла характер детектива. Неожиданно Хосе Гидас заявил, что на самом деле является английским подданным Иосифом Годдесом. Посольство Великобритании обратилось с запросом в Российский МИД. 5 ноября 1905 г. Гидас был освобожден. Однако неуемный авантюрист сразу же вступил в длительную переписку по поводу денежной компенсации за причиненные ему насилия и притеснения в местах заключения. Он обращался с прошением на высочайшее имя, однако все было безрезультатно. Дипломатическая переписка тянулась не один год. По сохранившимся документам так и не понятно, получил ли вожделенную компенсацию этот британско-португальский подданный. Многое в этой истории остается неясным. Как португальский подданный стал неожиданно британцем? Почему британское дипломатическое ведомство так рьяно взялось отстаивать интересы своего нового гражданина? Постепенно он вернулся к своей профессии коммивояжера, а его дальнейшая судьба неизвестна.
