Сергеев начал нервничать, его можно было понять, так как у него был не дипломатический, а служебный паспорт. Я обеспечивал безопасность Сергеева, выезжая с ним вместе на встречи с японцем. Но в контакт с ним я не вступал — это несколько ободрило Михаила. Так мы провели несколько встреч. Затем пошли сбои во встречах. Это насторожило нас, и резидентура предложила Центру временно законсервировать работу с японцем. Центр согласился, какое-то время мы выжидали. Но как бывает в таких случаях, появилась острая необходимость в информации из местной полиции, и нас опять стали торопить с завершением работы по японцу.
Мы выехали с Сергеевым на встречу с нашим «объектом». Нам удалось перехватить его у дома и договориться о деловом разговоре на следующий день в городе. Место будущего рандеву мы подобрали заранее, и японец согласился туда прийти. Сергеев отметил, что в ходе этой короткой беседы наш объект нервничал, озирался вокруг и не очень охотно согласился на восстановление контакта. С учетом этого обстоятельства я решил место будущей встречи обеспечить контрнаблюдением. Были выделены два наших опытных разведчика, имеющих дипломатические паспорта, которые могли, в случае необходимости, предупредить Сергеева об опасности и прикрыть его. И эти меры оказались не лишними.
В парке, где должна была состояться встреча, на первый взгляд, все было спокойно, ничего подозрительного наблюдателями отмечено не было. Но каждый из наших работников отлично понимал, что это спокойствие может быть обманчивым. Точно в назначенное время на месте встречи появился Сергеев. Он также не отметил ничего подозрительного, но не было того, кого он должен был встретить здесь. Подождав несколько минут, Сергеев направился к выходу из парка, поближе к нему подтянулись и наблюдавшие за обстановкой товарищи. В этот момент к Сергееву подошел неизвестный ему японец и, не представившись, сообщил, что они знают, кого он ждет здесь. «Он не появится здесь, — продолжил японец, — и вы можете спокойно уезжать из Японии, мы не будем вас задерживать. — Он выразительно взглянул на маячивших в стороне наших офицеров. Мы не будем чинить препятствий вашему отъезду из страны, — повторил японец, — но вы должны поторопиться». Сказав это, японец ушел. Стало ясно, что произошел провал в нашей работе в Японии. Сергеев был известен противнику, и надо было срочно его вывозить из страны.
Я подробно отчитался перед Центром о случившемся, сообщил, что Сергеев ближайшим пароходом выезжает в Союз. Через день в Токио поступил грозный окрик генерала Калугина, в то время он руководил службой KP в разведке (KP — контрразведка). Смысл этого грозного послания сводился к одной фразе: «Что это за демонстрацию вы устроили на месте встречи?» Ну раз генерал не смог правильно оценить обстановку на месте встречи, мне пришлось ему объяснить, и я ответил, что мне было бы сложнее доставать Сергеева из японской тюрьмы. После этого объяснения вопросов больше из Центра не поступало.
А обстановка вокруг Сергеева в Токио сгущалась. За его домом велось круглосуточное наблюдение. По нашей рекомендации Михаил не выезжал из дома, где находились его жена и маленький сын. Наконец наступил день прощания с Японией. Наши товарищи спокойно, без помех, доставили Сергеева и его семью на наш пароход, и все вздохнули облегченно.
Японцы также устроили «пышные» проводы нашего разведчика. Такого скопления машин наружного наблюдения и «товарищей в штатском» мы не наблюдали даже во время проводов более именитых гостей Японии. Михаил, естественно, очень нервничал в эти последние дни. Мы все старались поддержать его морально, при нем постоянно находились наши люди. Он навсегда покинул японскую землю, сделав все, что мог, для нашего ведомства. Словом, в нашей жизни бывают и печальные проводы.
Сергеев еще долго работал на пользу Отечеству, а потом ушел на пенсию. Я знаю, что он с теплотой вспоминал годы, проведенные в Японии.
А жизнь и работа резидентуры продолжались, продолжались и наши неприятности. Внезапно на наши головы, на японский остров Хоккайдо сел МИГ-25 «С». Этого нам только, как говорится, не хватало для остроты ощущений. А дело было так.
Начинался обычный рабочий день в посольстве СССР в Японии. Ничто не предвещало неприятностей, потрясений, чего-то необычного. Я пришел на работу несколько раньше, взял местные газеты и поднялся в свой кабинет.
И вдруг как гром среди ясного неба сообщение по радио: на остров Хоккайдо, в районе Хакодате, сел советский МИГ-25, суперсовременный в то время боевой истребитель. Летчик стоит возле самолета и, угрожая пистолетом, никого к машине не подпускает.
Первая мысль, пришедшая в голову, — что-то случилось с техникой. Машина вышла из повиновения, и пилот был вынужден посадить самолет на чужой территории. Иначе зачем же ему угрожать японцам оружием, не подпускать к самолету. Надо как-то срочно связаться с летчиком, оказать ему помощь и думать, как спасать секретную боевую технику. Одновременно с этим следует срочно проинформировать Москву о случившемся, предложить первичный план действий.
У читателя может возникнуть вполне естественный вопрос: почему это именно я, разведчик, был всем этим озабочен? Дело в том, что я тогда был заместителем резидента КГБ в Японии и в числе прочего в мои обязанности входило обеспечение безопасности резидентуры и всех советских граждан в Японии. Под моим руководством работал офицер безопасности, официальный сотрудник посольства, обеспечивавший связь с местной полицией. Японская администрация была надлежащим образом извещена, что он является сотрудником КГБ, отвечающим за безопасность посольства и советских граждан. Следует заметить, что подобные должности есть практически во всех посольствах любой страны.
Итак, все необходимое в таких случаях было сделано: срочно проинформировали Москву, и наши представители готовились к поездке на Хоккайдо. Дело несколько осложнялось тем, что в Японии существуют ограничения на передвижение советских людей по территории страны, и, чтобы куда-нибудь поехать, требуется испросить соответствующее разрешение у японского МИДа. Проще в этом смысле было нашим журналистам, бизнесменам.
Между тем радио продолжало периодически сообщать о случившемся. Оказалось, что взлетно-посадочная полоса в аэропорту Хакодате была короче необходимой для посадки таких самолетов. Истребитель проскочил ее всю, съехал и застрял в грунте далеко за ее пределами. Летчик по-прежнему находится возле самолета и никого к себе не подпускает.
Как позднее выяснилось, и у японцев были якобы мысли — не торопиться подходить к истребителю и вступать в контакт с летчиком. Они даже думали, что в считанные часы другие советские самолеты сядут на Хоккайдо и морская пехота возьмет под охрану злополучный МИГ. В худшем варианте Советский Союз просто уничтожит этот самолет с воздуха. Поэтому никто не хотел попадать в возможную военную операцию, лезть на рожон.
А время шло, и драма развивалась по не известному никому сценарию. МИД Японии не торопился с ответом на запросы советского посольства, Москва молчала, военные на российском берегу пребывали в растерянности, толком не понимая, что же произошло на самом деле. Естественно, никто у нас и не помышлял о проведении военных операций на иностранной территории.
А предпринять что-то было совершенно необходимо.
Попытки представителей советского посольства и прессы приблизиться к самолету, вступить в контакт с пилотом результатов не дали. Японцы наглухо блокировали аэродром и подходить близко к самолету категорически не разрешали.
Согласно очередному радиосообщению, летчик вступил в контакт с японскими представителями. Он потребовал, чтобы его передали американцам (замечу кстати, что Япония политического убежища никому не предоставляет), заявил, что намеревался посадить самолет на базу ВВС США, неподалеку от Саппоро. О существовании такой базы на острове Хоккайдо он якобы знал из сообщений советской военной разведки.
Таким образом, всякие иллюзии о непредвиденных причинах посадки нашего истребителя на территории Японии были развеяны, стало ясно, что мы имеем дело с элементарным предательством. Стало понятным и другое: летчик Беленко решился передать американцам самый современный и к тому же совершенно секретный истребитель МИГ-25 «С» и такой ценой купить себе свободу на Западе. Как выяснилось позднее, у него не ладились отношения в семье. Не мог ужиться он и с начальством. Считая себя асом (таковым и был на самом деле), он полагал, что его недооценивают, зажимают, загнали, видите ли, служить в глухую Сибирь, а ему хотелось летать в московском небе, показать всем, на что он способен. В общем, логика и доводы заурядного предателя.
