Он много читал, несмотря на плохое зрение, и мог осветить многие современные вопросы. Его никогда не интересовали ни машины, ни дачи. В те далекие времена это мало кого интересовало. Я сравниваю время, когда сама находилась в командировке с мужем в 60 — 70-е годы. В посольстве только и говорили о машинах, шубах, дачах…
Приехав в чужую страну первый раз, муж не имел транспорта Тогда мы сами купили подержанную машину. Однажды для женщин посольства объявили профсоюзное собрание. Я опоздала на него, так как муж не смог меня вовремя подвезти. Извинившись за опоздание, я села и услышала наставнический голос дамы-профорга. Она говорила, что в посольстве есть родители, которые не пускают своих детей в садик, так как копят деньги на машины. Оказывается, мой четырехлетний сын тоже очень хотел машину и соврал. А дама не захотела даже поговорить с родителями, дабы не потерять придуманную ею «сенсацию». И не могла я объяснить даме, что муж не всегда может привезти сына в посольство вовремя. Для меня важнее было накормить семью, быть всегда одетой соответственно обстановке, устроить прием для тех, с кем муж общался. Прежде всего работа Это, конечно, пришло от родителей.
Приемы родителей всегда проходили с большим успехом. Иногда были и казусы, которые не проходили мимо детских глаз. Так однажды у нас в доме проходил очень важный прием. Гости были в хорошем настроении. Икра, водка… После обеда все увлеклись беседой. Отец заметил пропажу одного военного атташе. Он вышел на веранду и исчез. Другие тоже выходили и долго не появлялись. Отец послал своего заместителя выяснить, в чем дело. Оказывается, один гость, сильно выпив, уснул в туалете. Ему стучали, звали, но все напрасно. Мама прибежала к нам, сказав, чтобы мы шли в детскую, так как гости будут пользоваться нашим туалетом. Когда взломали дверь, обнаружили гостя мирно спящим. Вообще кто говорит, что русские много пьют? По моим пятнадцатилетним наблюдениям, иностранцы на приемах пьют больше, особенно на дармовщинку. А русские просто не всегда умеют пить.
Отец всегда умел держать себя в руках. Однажды к нему напросился один иностранец. Нас сразу же закрыли в детской. Очевидно, разговор был для отца ценным, нужно было много узнать из этой беседы.
Когда гость ушел, я и мама вошли в комнату. На столе стояло несколько бутылок. Гостя фактически донесли до машины. А отец сидел на стуле… Затем, улыбаясь, посадил меня к себе на колени и стал читать из «Евгения Онегина»: «Театр уж полон; ложи блещут…»
В детстве мы с папой часто ходили в Большой театр. Тогда начиналась блистательная карьера Плисецкой. Танцевали Уланова, Семенова и др. Было много прекрасных певцов. Эта любовь к театру передалась и мне. Еще в молодости в Ленинграде отец часто посещал театры. Много лет спустя в Ленинграде у фонтана его окликнул высокий человек. Окружающие сразу же узнали в нем артиста Черкасова. Оказывается, артист проходил военную службу в части отца и хорошо его запомнил.
Отец всегда учил нас быть честными и не ябедничать. В посольстве был небольшой сад с черешней и яблонями. Школьников запускали туда поесть и собрать ягоды, но нам говорили, что мы должны «помочь собрать». В четырнадцать лет это воспринималось фактически. Я съела буквально несколько ягод и до конца сборки рьяно собирала их в корзину. Хотя многие ребята воспользовались вкусными плодами. Потом многие устали, и моя подружка, подбежав к дереву, на котором я сидела, повисла на огромной ветке. Девочка была старше меня и намного выше. Ветка с треском оторвалась. Подруга убежала, а меня долго допрашивали, кто сломал дерево. Я стояла на своем и не хотела выдавать девочку. «Это я», — твердила я и директору, и маме. Отец потом мне сказал, что он тоже не поверил, но что я все-таки хорошо сделала, что не выдала подругу. После этого нас долго не допускали в сад.
Уже близился конец войны. Немцев интернировали и разместили как раз рядом с садом. Как-то гуляя там, мы наблюдали, как сын фон Папена перелез через ограду и раздетый догола побежал по улице. Говорили, что он сошел с ума.
Работа в Турции дала отцу много хороших друзей. До конца жизни он дружил с Волосюк, Виноградовым, Ивановым, Лукмановым и другими. Крепкая дружба связывала его с военным атташе в Польше Леонидом Николаевичем Калиниченко. После их смерти отец поддерживал дружеские отношения с их семьями.
Ни одна компания у нас не обходилась без отца Каждый спрашивал: «А папа будет?» В жизни иногда не замечаешь, как берешь как бы походя некоторые черты родителей. Мне кажется, что не только обстановка работы за границей, но и влияние отца привило мне выдержку, которая впоследствии помогла мне в общении с иностранцами.
Вот наконец наступил самый счастливый день моей жизни и жизни моей семьи! Объявили о Победе над гитлеровской Германией. Ночью нас разбудил водитель и отвез в посольство. Вся колония собралась в посольстве. Отец пропадал там уже много дней. Радость переполняла всех.
В 1946 году мы уже были в Москве. Жизнь продолжалась.
Я — настоящая жена Штирлица[1]
Быть женой разведчика непросто. Хорошая жена шпиона сама со временем превращается в эдакую Магу Хари. О том, как жили жены разведчиков, рассказывает супруга одного из советских резидентов Лидия Сопрякова:
— Когда мы познакомились с Вадимом, он учился в военно-морском училище в Ленинграде. Ни о какой разведке тогда речь не шла Я должна была стать женой военного моряка и, как и положено, ждать его на берегу. Но после охончания училища и службы на флоте Вадима направили в дипломатическую академию. Конечно, там уже поменялся профиль, и его готовили к карьере дипломата-разведчика
С этого MOMeirra изменилась и жизнь всей нашей семьи. Психолог по образованию, я стала учиться в академии на специальных курсах для жен.
В первую очередь нас готовили как жен дипломатов. Мы изучали протокол, учились вести себя на приемах. В академии накрывался стол, а мы должны были правильно расставлять тарелки и приборы. Учили нас и одеваться. Ну а о том, что касалось специфики работы мужей, мы узнавали косвенно. Напрямую, конечно, нам никаких инструкций не давали. Говорили только о том, что к нам будут подходить разные люди, задавать каверзные вопросы. Преподаватели многое недоговаривали: мол, чем меньше знаете, тем лучше. Учились мы три года, даже оценки нам ставили. Вот жен нелегалов готовили более серьезно. Я конечно же знала, чем занимается мой муж. У нас даже шутка была: «Муж работает в консерватории».
Первая командировка моего мужа — разведчика Вадима Сопрякова должна была проходить в Англии. Я начала совершенствовать свой английский, читала книги по истории этой страны. Но в последний момент что-то изменилось, и мы стали готовиться к поездке в Бирму.
В Бирму мы попали в 1963 году и прожили там четыре года По легенде, мой муж закончил иняз, а я, как и было на самом деле, психфак. Первое время было очень тяжело. Во-первых, климат: сорокаградусная жара и очень большая влажность. Крутом ядовитые змеи, скорпионы. В чемоданы залезали какие-то жуткие муравьи и все там съедали. Как-то испортился кондиционер, открыли его, а там змея! Было очень много желудочных болезней. Для бирманцев холера — как для нас насморк. Решили как-то для сына нанять няньку из местных. А у нее, оказывается, была холера. Но это бытовая сторона. А что касается работы, то сложился очень хороший коллектив, с которым работал Вадим. Я тоже помогала мужу — ходила на приемы. На приемах как раз и идет основная работа разведчиков.
У жены разведчика не может быть задушевной подруги, которой доверяются самые сокровенные тайны. Абсолютно все, даже сердечные, переживания приходится переваривать в одиночку. Мы никогда не обсуждали работу мужей — ни на кухне, ни в кровати. В любом месте могли быть «жучки». Вся жизнь проходила в напряжении. Но если очень хотелось чем-то поделиться, я говорила мужу: «Пойдем прогуляемся». И уже вне дома мы могли поговорить. В Индии в этом отношении было очень хорошо — там были великолепные сады. А вот в Японии какой-то кошмар! Узенькие улочки, крутом домики, везде уши. Но мы вели себя железно. В крайнем случае разговаривали в посольстве. Но и там бывали проколы. Советское посольство в Малайзии оказалось нашпигованным «жучками».
