Вскоре, однако, дружба вновь разгорелась. Де Бринон часто встречался с баронессой. И поскольку он сам был журналистом, то весьма естественно, что и она также встречалась со многими влиятельными журналистами. У баронессы было много друзей в кинопромышленности. У нее были также крупные деньги; поэтому ей пришла мысль о покупке небольших кинотеатров. Сделки эти от ее имени производил Обен. Он купил несколько десятков театров. У Пуарье неожиданно оказалось достаточно денег для создания новой кинокомпании. Эта кинокомпания должна была производить фильмы, которые служили бы делу укрепления дружбы Германии с Францией. Он также готов был ассигновать крупные суммы для финансирования сети радиостанций.

Быть может, самым интересным знакомством баронессы был Гастон Амурель, официальный стенограф сената. Он был одним из немногих людей, могущих заполучить в свои руки протоколы секретных заседаний сенатской военной комиссии.

Алиурель как раз и получил за эти протоколы от баронессы 400 тыс. франков.

Долгое время никто ни о чем не подозревал. В конце концов, баронесса была такой милой молодой женщиной, и право же она не интересовалась ничем, кроме кино. Может быть, она сама хотела стать кинозвездой.

Полковник Гоше известил Даладье о тесном сотрудничестве Обена и Пуарье с германской торговой палатой в Париже; всего лишь две недели назад они представили в торговую палату пространный список тех, кого они называли «надежными французами»; это были жители пограничных районов, на которых можно было положиться в том смысле, что они готовы были в нужный момент работать на Германию.

Даладье был поражен. Он узнал, что Гастон Амурель давно уже передает протоколы секретных заседаний сенатской военной комиссии в руки германских агентов.

— Нанесенный вред, — закончил свой доклад полковник Гоше, — трудно исчислить. Мы можем быть уверены, что Берлин располагает всеми важнейшими данными, касающимися нашей артиллерии, противотанковых пушек, наших авиационных баз. Нам придется все переделать. Весь вопрос заключается в следующем: хватит ли у нас времени?

Полковник кончил, еще раз пригрозив отставкой, если Даладье немедленно не примет мер.

Даладье принял меры.

Баронесса фон Эйнем не была арестована. Ей удалось бежать в Германию. 2-е бюро впоследствии получило сведения о том, что она казнена. Быть может, Берлин считал ее виновной в раскрытии всего заговора?

Каким образом ей удалось бежать? Премьер заверил 2-е бюро, что он никому ни слова не скажет о намеченных арестах, не исключая даже и своих коллег по кабинету. И Даладье никому ничего не сказал. Быть может, однако, весь его разговор с полковником Гоше был подслушан и немедленно доложен одному из членов кабинета, Жоржу Бонне, министру иностранных дел? По крайней мере, так считает 2-е бюро.

2-е бюро, разумеется, много дней следило за баронессой фон Эйнем. Это не помешало ей спустя несколько часов после беседы полковника с премьером поспешно покинуть свою квартиру. Она взяла такси и поехала в отель «Скриб», где вошла в бар. В баре она встретила мадам Бонне, с которой была дружна. Женщины выпили по коктейлю и расстались.

Баронесса снова взяла такси и поехала на аэродром Ле-Бурже. Там она держала свой личный самолет, охранявшийся полицией. Он уже в течение многих месяцев находился под охраной по приказу того же министра Бонне. Личный самолет баронессы был вскоре готов к отлету, и баронесса улетела в Германию.

Примерно в то же время Париж покинула еще одна женщина. Ее настоящее имя было Элизабет Бютнер. Много лет назад она была личным секретарем Юлиуса Штрейхера — известного нюрнбергского апостола антисемитизма. Последние 16 месяцев она была в Париже и работала на гестапо. Подобно баронессе фон Эйнем, она была очаровательна, смела и весьма богата. Она действительно была настолько богата, что смогла выйти замуж за знатного обедневшего француза, получив тем самым французское гражданство, которое значительно облегчало ей всю ее деятельность.

Она тоже как будто была близка к мадам Бонне. Но если баронесса действительно нравилась жене министра, то с Элизабет Бютнер она поддерживала отношения, пожалуй, против своей воли. Казалось — и у многих людей сложилось такое впечатление, — что эта женщина, агент гестапо, имела над ней какую-то власть.

Как бы то ни было, но 2-е бюро, которое следило и за Элизабет Бютнер, знало, что она видалась с женой министра почти сразу же после беседы Даладье с полковником Гоше. Встреча их была короткой. И лишь после этой встречи мадам Бонне поехала повидать баронессу фон Эйнем и, быть может, предупредить ее кое о чем.

Что же касается Элизабет Бютнер, то агенты 2-го бюро потеряли ее из виду сразу же после того, как она вошла в дом Бонне. Возможно, что она скрылась, воспользовавшись каким-либо боковым выходом. Так или иначе, но она исчезла.

Пособничество бегству иностранного шпиона, а в данном случае даже двух иностранных шпионов — такое обвинение весьма серьезно, особенно если оно выдвинуто против министра иностранных дел.

Впрочем, это был не первый случай, когда Бонне действовал в пользу Германии. В Париже, между прочим, была весьма популярна такая злая шутка: «Слыхали, наш министр иностранных дел получает деньги также и от Франции?»

К середине 1939 года стало довольно широко известно, что Бонне является одним из главных виновников создавшегося для Чехословакии отчаянного положения. Это он заставил Прагу принять англо-французские предложения и отказаться от Судетской области, где находились основные государственные оборонительные сооружения Чехословакии. В критические часы он скрывал все срочные телеграммы из Праги и не консультировал их со своими коллегами. И когда один из них, Поль Рейно, запротестовал, Бонне осмелился утверждать, будто Прага просила нажать на нее и заставить ее капитулировать, чтобы таким путем сохранить свой престиж в глазах чешского народа.

Это он, Бонне, вскоре после Мюнхена подготовил почву для заключения десятилетнего договора о дружбе и мире с Германией. И когда через месяц Эррио выступил с речью, в которой критиковал некоторые действия Гитлера, Бонне позвонил германскому послу в Париж и просил его не обращать на это выступление никакого внимания; сотрудничество Франции с Германией, — заверял он, — будет продолжаться беспрепятственно, о чем он договорился с Риббентропом.

На все выпады со стороны сотрудников-министерства иностранных дел и обвинения в недостойном поведении Бонне отвечал лишь приятной улыбкой и заверениями в том, что первой его заботой является мир. Какое, однако, отношение имела защита мира к визитам в «Коричневый дом» в Париже, нанесенным совместно с Риббентропом во время пребывания последнего во Франции? Бонне отлично знал, что «Коричневый дом» является центром германского шпионажа во Франции, поскольку 2-е бюро дало ему необходимые сведения об этом. И это его также не остановило.

Ему также было известно и подлинное лицо Фернана де Бринона. В октябре 1938 года 2-е бюро вручило всем членам кабинета досье, содержавшее самые точные обвинения против де Бринона. И все же весной 1939 года Бонне послал этого проходимца в Берлин для ведения переговоров с Герингом; этот посланец должен был уверить Геринга в том, что дни существования демократической Франции уже сочтены и что он, Бонне, совместно с Даладье позаботятся о том, чтобы установить тоталитарную форму правления, уничтожить свободу печати и парламент, обеспечить тесное сотрудничество с Германией. Все это стало известно из уст французского посла в Берлине Кулондра, который почувствовал себя обиженным не тем, что сказал де Бринон, а тем, что Бонне не доверил ему, Кулондру, вести переговоры с Герингом. Французский министр иностранных дел действовал так, как если бы он был германским министром иностранных дел. Для такого поведения, впрочем, у него были веские причины.

Многие бывшие друзья Бонне — среди них видные государственные деятели, писатели, музыканты и т. д., — находящиеся сейчас в Америке в качестве эмигрантов, многократно заявляли, что они не могут поверить тому, что Бонне предатель; некоторые из них признают, что он действовал близоруко, даже глупо, но утверждают, что им руководило якобы желание обеспечить для Франции мир любой ценой. Эти люди подчеркивают, что никогда не был доказан факт предательского поведения Бонне.