Литмир - Электронная Библиотека

Как все начиналось

Летом 1919 г., в разгар Гражданской войны, в бою с деникинцами осколком снаряда был ранен боец Красной Армии. Случай ординарный, если бы бойца не звали Илья Григорьевич Старинов.

Прихрамывая, брел он вместе с другими бойцами к домикам на окраине местечка Короча. На полу одной из хат красноармейцы заночевали. Только сон у Старинова был плохой. Раненая нога нестерпимо болела. На рассвете, с трудом задрав штанину, он увидел, что голень распухла и воспалилась. Попробовал встать. От боли чуть не упал на пол. Перед глазами поплыли разноцветные пятна.

Повезли в лазарет. В вагоне военно-санитарного поезда стоял сильный запах йодоформа, гнойных ран, запекшейся крови. Эшелон еле полз от станции к станции. Под Ельцом поезд едва не захватили прорвавшиеся через фронт казаки генерала Мамонтова.

Кто мог ходить, выбирались в тамбуры, проталкивались к окнам, ругали врачей и санитаров, требовали, чтобы дали оружие.

Но поезд благополучно проскочил опасный перегон и через день прибыл в Тулу. Там оказался армейский госпиталь.

Однако лица врачей, осматривавших ногу Ильи Григорьевича, были хмуры и непроницаемы. Переглядываясь, они перебрасывались латинскими словами, а один сказал:

— Нужна ампутация. Согласны?

Старинов наотрез отказался от этой операции.

Хирург пожал плечами и предупредил:

— Начнется общее заражение крови — умрете.

В палате Илья Григорьевич лежал ничком, подавленный и растерянный. Как же так? Махонький осколочек, царапина — и вдруг отрезать всю ногу. Неужели придется соглашаться?

На его счастье он был осмотрен пожилым военным фельдшером, которого звали Иван Сергеевич. Последний внимательно осмотрел распухшую ногу и произнес:

— Молодец, что не дал ампутировать! Вылечим! Старинов не поверил своим ушам. А Иван Сергеевич уже приказал санитарке принести чистые бинты. Для уменьшения жара обложил больную ногу подорожником и сказал:

— Хотя наука и не жалует это бабкино средство, оно верно действует. Не горюй!

Иван Сергеевич лечил Старинова по-своему, часто меняя повязку с компрессом из подорожника. Впрочем, ничего другого, более радикального, в госпитале и не было.

Молодой хирург на обходах недоверчиво хмыкал, но не ругал фельдшера, доверяя его большому опыту. И чудо свершилось. Температура начала падать, жжение в голени постепенно ослабело.

— Первым танцором будешь у себя в деревне! — посмеивался довольный Иван Сергеевич.

Илья Григорьевич был рад еще больше, чем фельдшер, хотя и не был деревенским пареньком. Старинов вырос возле железной дороги. Его отец был путевым обходчиком сначала на перегоне около Волхова, что между Орлом и Брянском, затем на перегоне Завидово — Редькино между Москвой и Петроградом.

По ночам в заснувшей палате, слушая далекие гудки паровозов, Илья Григорьевич думал о своей не долгой пока жизни. Гудки напоминали ему о будке, где жила его большая, в восемь человек, семья, где вечно не хватало средств. На шестнадцать отцовских рублей в месяц прокормить такую ораву было очень сложно. Работали в доме все. Ребятишки, помогая матери по хозяйству, пасли корову, старшие работали на торфоразработках. И даже походы на реку Шошу, петляющую в лугах позади будки, даже прогулки в лес преследовали вполне определенные цели: наловить рыбы, набрать грибов и ягод. Приходить с пустыми руками было не положено и совестно.

Старинов очень любил свою мать, но к отцу питал особое почтение. Оно родилось у него еще в раннем детстве. Часами сидел Илья Григорьевич у насыпи, глядя как завороженный на проносящиеся мимо будки отца поезда. Казалось, нет на свете силы, способной сдержать их бешеный бег. Однако ребятишки знали: отцу поезда подчиняются. Если он выходил к полотну с красным флажком или фонарем, покорно скрипел тормозами самый неукротимый курьерский.

Как сам считал Илья Григорьевич, ему повезло. Его юность совпала с революционной бурей. В октябре 1917 г. он вступил в боевую группу, созданную городским Советом рабочих и солдатских депутатов. Этой группе поручалось задерживать контрреволюционные войска, направлявшиеся к Петрограду по железной дороге.

Группа была малочисленной, оружия бойцы не имели, но все же смогли задержать несколько составов с солдатами, заваливая пути бревнами, выводя из строя семафоры.

Старинов считал себя счастливым человеком, когда попал в действующую Красную Армию и получил оружие.

Даже суровое боевое крещение не охладило его пыл. Случилось так, что в одном из первых боев полк понес тяжелые потери. Рота, где находился Илья Григорьевич, была разбита. Из-за измены одного бывшего царского офицера в числе нескольких красноармейцев Старинов попал в плен к деникинцам.

Вместе с командиром своего отделения он смог бежать из плена. Попал в родной 20-й стрелковый полк. Опять бои, и опять окружение. Только через пять суток красноармейцы вышли к своим. Уже тогда, во время скитаний по тылам белогвардейцев, Старинов твердо усвоил две истины. Первая — и в тылу врага останешься человеком, если не выпустил из рук оружия. И вторая — лучшим союзником за линией фронта является ночь.

В госпитале у Ильи Григорьевича произошла встреча, предопределившая его судьбу. Лежал там на излечении сапер по фамилии Пчелкин. Как-то глядя на выздоравливающего Старинова он сказал:

— Теперь наша пехота всех генералов попрет!

— Почему? — удивился Илья Григорьевич.

— Да как же? Тебя, поди, скоро в строй выпишут. Сила! Раненые засмеялись. Старинов обиделся и ответил:

— Зато тебе не обрадуются саперы. Мало им таскать всего приходится, еще ты на шею сядешь!

Но смутить Пчелкина оказалось нелегко.

— О саперах ты помолчи, герой, — спокойно ответил он. — Ну чего ты в саперном деле смыслишь?

Старинов ухмыльнулся:

— А чего тут смыслить? Землю роете.

— Землю… Эх ты, темень! Инженерные войска мосты тебе строят, вражеские препятствия для тебя разрушают, а когда такие, как ты, драпают, мы отход прикрываем. Те же самые мосты взрываем, дороги портим, чтобы вы опомниться могли! Да еще своими взрывами беляков в рай отправляем. Молчи уж лучше!

Илья Григорьевич видел, что Пчелкин сердился, защищая не себя, а свой род войск, о котором он действительно знал очень мало.

— Слышь, Петр, — попросил его однажды ночью Илья Григорьевич, заметив, что соседу тоже не спится, — ты не серчай. Скажи лучше, это верно про вас, саперов, говорят, что вы кое-когда наступаете первыми, а отступаете последними? Только без вранья!

И Пчелкин рассказал Старинову о людях сильных, смелых и смекалистых, несущих на своих плечах большую тяжесть боев, о людях, которые созидают в кромешном аду войны, а если нужно — разрушают созданное, чтобы, победив, созидать вновь.

Илья Григорьевич услышал о бесстрашных и отчаянных подрывниках, пробирающихся в тыл белых, чтобы разрушать их железные дороги и мосты, о понтонерах, которые под огнем наводят переправы, об отрядах, которые во время позиционной войны проводили разведчиков через заграждения врага.

Может, и не очень складно рассказывал Пчелкин, но в корявых словах бывшего крестьянина было что-то взволновавшее Старинова.

А тут еще появился в палате земляк Ильи Григорьевича Архип Царьков, весельчак и балагур. Он тоже оказался сапером и безоговорочно решил, что расставаться им, коли уж встретились, не следует.

— Тебе ж на роду написано сапером быть! — убеждал Старинова Архип. — И отец у тебя с дорогами всю жизнь был связан, и сам ты близ дороги вырос. Одно слово — сапер и сапер!

Волнующие рассказы Пчелкина, задорная убежденность Архипа и естественное нежелание разлучаться с хорошими товарищами — все это сыграло свою роль.

Друзей выписывали. Попросился на выписку и Илья Григорьевич. В части 9-й стрелковой дивизии как раз набирали саперов. Хоть рана еще и не зажила, Старинов отказался от отпуска и вместе с Царьковым и Пчелкиным был зачислен в 27-ю отдельную саперную роту.

1
{"b":"188034","o":1}