Мои суждения об обстановке в Германской Демократической Республике во второй половине пятидесятых годов вовсе не свидетельствуют о том, что политология была тогда моим главным занятием. Я — разведчик и, естественно, обязан был заниматься организацией разведывательных операций, чтобы собрать как можно больше точной секретной информации о планах и конкретных действиях военного командования США, Великобритании, Франции и других стран Североатлантического блока, а также НАТО в ФРГ. Плюс к этому не выпускать ни на секунду строительство и практическую деятельность западногерманской армии — «демократического» бундесвера. Сколько в нем было демократии, читателю самому не трудно сделать вывод, если он примет во внимание один-единственный неоспоримый факт: вооруженные силы боннской республики, создаваемые в первую очередь с материальной и моральной помощью Вашингтона, возглавляли целиком и полностью бывшие гитлеровские генералы и старшие офицеры.

Возможности ведения разведки войск наших бывших союзников в Германии практически были теми же, что и в Австрии. Они, эти возможности, несколько расширялись благодаря наличию в западных зонах оккупации советских военных миссий и небывалой односторонней миграцией немцев из ГДР в ФРГ.

В то время ежемесячно на Запад выезжали до трех десятков тысяч человек. Это облегчало деятельность наших связников и агентов-маршрутников, убывавших и возвращавшихся обратно через Западный Берлин.

Разведуправление штаба группы войск на новой основе использовало уже проверенные в Австрии методы и формы работы. Так, была организована на коммерческой основе переброска из ФРГ в Западный Берлин бумажных отходов из американских штабов. Этот канал работал фактически до вывода наших войск из Германии и давал весьма ценные материалы.

Наши военные миссии в западных зонах открывали не только широкие возможности для визуального наблюдения. Через них устанавливались контакты с интересующими нас людьми непосредственно в Федеративной республике.

Случались и незапланированные операции. Однажды дождливой ночью в квартиру начальника одной из наших миссий позвонил неизвестный, который оказался сержантом, служившим в штабе американского подразделения. Он был, как у нас принято называть, начальником секретной части и имел намерение продать за подходящую цену содержимое своего портфеля с документами, среди которых оказался план нанесения ядерных ударов в случае начала военных действий против СССР и его союзников.

Мы установили с доброхотом надежную конспиративную связь. Долгое время, до отъезда на родину, он снабжал нас важными секретными и сверхсекретными материалами высоких военных инстанций США. А ведь вначале его визит был принят за провокацию, и если бы не решительность начальника миссии, который был потрясен важностью предлагаемых документов, мы могли потерять архиценного источника. Данные были направлены из ГСВГ нарочным в Генштаб, где получили весьма высокую оценку.

Хочу подчеркнуть, что некоторые наши агенты занимали важные посты в оккупационных войсках западных держав и в государственных учреждениях ФРГ. Припоминаю несколько комичный случай, когда во время встречи нашего офицера с депутатом бундестага западногерманского парламента на конспиративную квартиру зашел начальник разведуправления генерал-майор… Впрочем, называть его настоящую фамилию нет надобности, обозначу его просто литерой Н. Так вот, генерал Н. решил почему-то распечь нашего помощника. Не поздоровавшись, он грубо потребовал повышения качества работы, угрожая, что иначе будут неприятности. После чего, не попрощавшись, ушел. Желая как-то сгладить плохое впечатление, офицер сказал, что начальник сильно болен.

— Эта болезнь мне известна, — иронически заметил депутат. — Но я хорошо знаю русский язык и переводить указания шефа мне не нужно.

Пока я служил в Германии, этот агент активно и безвозмездно работал на нашу военную разведку, поставляя ценную информацию. Дальнейшая судьба его мне, к сожалению, неизвестна.

Я мог бы рассказать много других, более важных и интересных эпизодах деятельности разведуправления ГСВГ. Но не истек положенный по закону пятидесятилетний срок, после которого разрешается раскрывать государственные и военные секреты. А нарушать закон не дано никому. Кроме того, учитывая, что ныне в объединенной Германии преследуют лиц, сотрудничавших со спецслужбами СССР и ГДР, я не считаю возможным более подробно писать о немецком периоде своей работы.

Если не ошибаюсь, в 1957 году начальник оперативной разведки ГРУ генерал-лейтенант Кочетков М.А. решил оказать конкретную помощь разведслужбе штаба Группы советских войск в Германии. В результате был составлен план использования находившихся на консервации агентов внутрилагерной осведомительной сети из числа бывших военнопленных, которых освободили из советских лагерей и отправили на жительство в Западную Германию. Очень простой и логичный проект, реализация которого сулила существенное усиление наших агентурных позиций в ФРГ.

Архивы КГБ СССР с делами на этих агентов в ту пору располагались в здании Лефортовской тюрьмы. Руководство Комитета госбезопасности быстро откликнулось на просьбу генерала Кочеткова, после чего в архив направили группу офицеров военной разведки, которым поручили изучить дела и подобрать наиболее подходящие кандидатуры для восстановления связи.

В свое время лагерные осведомители вербовались для выявления военных преступников среди пленных, пресечения попыток побега, сбора информации о настроениях солагерников и так далее. Поражало огромное число этих соглядатаев. Только оформленных личных дел в архиве хранилось свыше ста тысяч.

Среди агентов были генералы и рядовые, нацисты и бывшие социал-демократы и коммунисты, протестантские и католические священники, дворяне и рабочие, старики и семнадцатилетние юнцы, призванные по тотальной мобилизации.

В делах имелись их собственноручные обязательства добровольно сотрудничать с администрацией лагеря, автобиография с адресами родных и близких знакомых в Германии, анкета, подписка о неразглашении секретных сведений и факта сотрудничества с советскими учреждениями, и, правда, не во всех случаях, пароль для восстановления агентурной связи и фотография. В делах были также подшиты все рукописные донесения агентов, сведения, которые он сообщил о вермахте, и другие материалы, компрометирующие его перед германскими властями и закрепляющими его связь с советскими спецслужбами.

Характерно, что значительная часть таких добровольных информаторов выдавала себя за антифашистов, борцов движения Сопротивления, сторонников мира и даже членов компартии Германии. Как следовало из документов, осведомителям в качестве вознаграждения на конспиративных встречах выдавалось немного продуктов, сигарет или табака. Их посылали на более легкие работы, назначали старшими по баракам и так далее. Все это делалось, естественно, втайне от массы военнопленных. В противном случае «доверенным лицам» советской администрации не поздоровилось бы от своих земляков.

Хочу обратить внимание читателей и на следующее. Каких-либо волнений или других случаев массового проявления недовольства военнопленных, их побегов из лагерей фактически не отмечено. Частично это можно объяснить хорошо поставленной службой внутрилагерного осведомления, своевременно докладывавшей о настроениях и намерениях пленных германских военнослужащих и оперативно принятыми по этим сигналам мерами лагерной администрации. Но, пожалуй, главную роль сыграло все же гуманное обращение с военнопленными. Их, например, не изнуряли работой, им своевременно предоставляли медицинскую помощь. Они получали шестьсот граммов хлеба в день, тогда как норма для советских граждан, не занятых на производстве, составляла всего половину этого пайка.

Из многих тысяч дел мы отобрали около ста на тех бывших осведомителей, которые показались нам в свете задач, поставленных перед военной разведкой, наиболее перспективными. Все они были офицерами с высоким положением в обществе и интересными связями в Западной Германии. Кроме того, эти кандидаты больше других скомпрометировали себя в глазах германских властей, дав развернутые показания против многих нацистских военных преступников, осужденных советскими судами на длительные сроки заключения.