Главнокомандующий группой ГСВГ был всемогущ. Ему ничего не стоило уволить начальника рации капитана, участника Великой Отечественной войны, прослужившего девятнадцать лет в Советской Армии, только за то, что его передающая установка недостаточно четко транслировала на учениях последние известия. Маршал знал, что увольняемый, уже пожилой человек, пенсии не получит. Она назначалась только после двадцати лет службы.

Однажды штаб группы войск — от его начальника генерал-полковника Сидельникова до дежурного — был в смятении. Все пытались установить, кто автор изречения: «Блажен муж, да не идет на совет нечестивых». Оказывается, маршал Гречко, опоздав на Военный совет, в шутку произнес эту библейскую истину и спросил:

— Знают ли почтенные члены совета, откуда она?

И дал задание выяснить это.

Понятно, что никто из присутствовавших закона Бо-жия не изучал и не мог знать таких тонкостей. Однако ответить маршалу было лестно. И вот началось своеобразное соревнование штабных начальников, кто быстрее найдет источник. Хотели даже послать срочный запрос в главную библиотеку нашего государства — Ленинскую. К счастью, исчерпывающую консультацию по столь важной проблеме удалось получить на месте у настоятеля православной церкви в Лейпциге. Он с большим удовольствием дал нужную справку. Цитата, оказывается, была из Псалтыря. Задание маршала было выполнено. Военный совет обогатился новыми, укрепляющими боеготовность войск познаниями.

А к слову сказать, за два с лишнем года наболевшие вопросы разведслужбы штаба группы на Военном совете в полном объеме не ставились. Не хватало времени.

В период пребывания Л.И.Брежнева в ГСВГ в 1957 году его друг полковник Бандура согласился организовать с ним встречу для доклада о необходимости создать специальную службу, от которой в значительной степени зависела эффективность разведки и боевая готовность группы войск. К этой встрече все командиры и начальники наших разведподразделений готовились несколько дней. Была составлена памятная записка, в которой излагались насущные потребности оперативной разведки. В частности, доказывалась необходимость содержания разведывательных частей уже в мирных условиях по штатам военного времени, обеспечения новой техникой, координации работы с соответствующими службами наших союзников по Варшавскому договору и ряд других.

Беседа с секретарем Центрального комитета партии, ведавшим в ту пору военными вопросами, была для нас крупным событием, и мы ждали от нее весьма многого. Однако ожидания, к сожалению, не оправдались. Предупредив, что он может уделить нам не более 10 минут, Брежнев спросил, имеется ли по кратко доложенным мною вопросам что-либо в письменным виде? Получив утвердительный ответ, он приказал передать наш материал порученцу. После чего заявил Бандуре:

— Николай Иванович! Пошли завтракать.

Аудиенция закончилась. Какого-либо решения по поднятым нами вопросам или по крайней мере ответа на них мы не получили. Очевидно, руководство в то время было занято более важными делами, и наши заботы и проблемы сочли в Москве слишком мелкими.

Своеобразные отношения складывались в тот период между руководством ГДР и командованием ГСВГ. Наша сторона добровольно приняла на себя роль Пигмалиона, не только создав себе творение по образу и подобию своему, но и влюбившись в него до обожествления. Вообразив, что восточные немцы, перевоспитавшись под влиянием наших войск и твердо став на путь строительства социализма, превратились в искренних друзей Советского Союза, мы отменили все репарационные платежи, приняли на себя все оккупационные расходы, начали платить немцам за все, кроме воздуха. Из своих более чем скромных ресурсов, в ущерб собственному народу в ГДР пошли составы с хлебом, маслом, мясом. Выполнялось пожелание Вальтера Ульбрихта превратить первое в мире немецкое рабоче-крестьянское государство в страну изобилия и благосостояния с тем, чтобы оно стало притягательной силой для западных немцев.

Помпезные приемы руководителей Восточной Германии, ранее пребывавших у нас в СССР в качестве эмигрантов, — Вильгельма Пика, Вальтера Ульбрихта, Германа Матерна, Карла Марона и других деятелей компартии Германии, принадлежавших к старой, еще тельмановской гвардии, удивляли их и при всем нашем желании не давали должного эффекта. Однако гипертрофированное чувство собственной значимости, то, что мы у себя называли культом личности, некоторые из них, наиболее подверженные этой болезни, с нашей помощью не преминули приобрести. Затем у кое-кого из новых государственных мужей вновь начало возрождаться чувство национального превосходства, близкое к немецкому шовинизму.

В стремлении создать авторитет властям ГДР мы иногда доходили до абсурда. В 1958 году начальник одного из управлений штаба ГСВГ генерал-майор Чеченцев А.Е. был заменен ранее служившим здесь генерал-майором Романовским А.В. На приеме в советском посольстве первый секретарь ЦК СЕПГ В.Ульбрихт заметил Романовского в толпе генералов и офицеров и с громким восклицанием: «Саша, а ты сюда какими судьбами?» — бросился к нему и начал обнимать. После чего значительную часть времени провел с ним на приеме в воспоминаниях о совместной службе на 1-м Белорусском фронте, где Ульбрихт одно время работал переводчиком в 7-м отделе Политуправления по разложению войск противника и жил длительное время в одной землянке с этим Сашей, бывшим в ту пору уже полковником.

Такая фамильярность какого-то неизвестного генерал-майора с первым секретарем вызвала возмущение присутствовавших на приеме командующего и начальника штаба группы войск. По прибытии в Вюнсдорф Романовский получил строгое внушение по поводу своей «бестактной навязчивости» В.Ульбрихту, фактически выразившейся лишь в том, что он ответил на его простые человеческие чувства. Что это было? Зависть, недомыслие или и то и другое? А ведь при иной оценке этой связи ее можно было использовать в нужном для нас направлении.

По службе мне приходилось неоднократно встречаться с министром внутренних дел ГДР Мароном. Этот симпатичный человек, старый коммунист, в прошлом простой рабочий, охотно принимал меня и немало помогал нам. Когда о своих контактах с ним я доложил начальнику штаба группы Сидельникову, тот пришел в ужас и категорически запретил встречаться с Мароном.

Отношения с немецкими официальными лицами должны были строиться по нашей схеме только на уровне равного с равным, не нарушая установленной у нас иерархии.

Эту далекую от ленинских норм практику контактов только с нашей помощью легко усваивали некоторые немецкие руководители, выдвинутые на высокие^:посты волею случая или благодаря личным связям с кем-либо из власть имущих. Такие деятели быстро осваивали роль чиновников, оторвавшихся от народа. У них в приемных зачастую должны были сидеть в ожидании аудиенции уже и советские должностные лица.

Некоторые из руководящих работников ГДР договаривались до того, что прозрачно намекали о целесообразности вывода советских войск из Германии, утверждая, что они мешают строительству социализма, завоевания которого немцы в силах защитить сами. При этом забывалась опасность поглощения республики более мощным немецким государством, к которому втайне тяготели многие жители восточных германских земель. Оперативно проведя, не без нашего участия, ряд социальных преобразований, присущих действительно социалистическому государству, немцы на востоке забыли, или сделали вид, что забыли, об ответственности за недавно прошедшую мировую катастрофу, происшедшую и по их вине. Они стали «равными среди равных» в социалистическом лагере и небезуспешно принялись требовать от жертв бывшей немецкой агрессии экономической помощи, которая дала бы им возможность успешно представлять социализм на мировой арене.

В результате жизненный уровень жителей ГДР скоро стал значительно выше, чем в других социалистических странах, включая и СССР. В соревновании «кто больше даст немцам», проводимом двумя лагерями — капиталистическим и социалистическим, выиграли в конечном счете граждане двух немецких государств. При этом как в ФРГ, так и в ГДР, можно сказать, не ощущалось чувства признательности к своим «благодетелям» за то, что чудовищные злодеяния, совершенные гитлеровцами в прошедшей войне, были быстро забыты.