— Машина здесь? — спросил Николай посыльного.

— Да. Я могу идти? — Идите.

Закрыв за посыльным дверь, Николай неохотно стал натягивать кожаную тужурку.

— Ты уходишь? Без кофе? — огорчилась Вера Иосифовна.

— Служба, мама, — усмехнулся Николай.

Шел дождь. На деревьях, обманутых теплом, появились почки. Порывистый ветер гнал низкие, косматые облака. Полнолуние кончилось, ущербная луна временами показывалась в просветах. Николай смотрел сквозь рябое от дождя стекло машины на встречных людей, шагающих через лужи, на ручьи, бегущие по обочинам дороги, и думал... Мысли его были тревожными и в то же время праздничными, полными какого-то смутного, волнующего ожидания.

В оберверфштабе он застал многих офицеров на месте. Капитан Риш подписал требование. Николай поехал на склад, получил восемьдесят килограммов баббита, отвез на завод и запер у себя в кабинете, в письменном столе.

На той же машине он вернулся домой, тихо открыл дверь и вошел в квартиру. Из комнаты родителей слышались голоса. Старики по-деловому обсуждали вопрос: что из вещей следует брать с собой в эвакуацию...

Утром Николай пришел на завод рано и сразу направился к Гнесианову. Застал он его в конторке за чтением толстенной книги. При виде Гефта мастер сунул книгу под папку с нарядами, изобразив на лице нечто вроде улыбки.

— Вот что, Василий Васильевич, предстоит срочная работа...

— Опять срочная... — тоскливо сказал Гнесианов. — А скажите, Николай Артурович, правда, что наши войска заняли Херсон?

— Не только Херсон — районный центр Одесской области Ольшанку! А на Николаевском направлении Котлярово!..

— Теперь, я думаю, скоро, а? — Лицо его оживилось, выражение трагической маски исчезло. — Может быть, Николай Артурович, не делать эту срочную работу, а? Ну ее к...

— Нет, Василий Васильевич, еще недельки две придется потерпеть. У вас старый баббит есть?

— Сколько угодно.

— А свинец?

— И этого добра хватает...

— Очень хорошо. Вот вы сплавом старого баббита и свинца перезальете рамовые подшипники на пароходе «Амур». Обрабатывать заливку не надо, передадите прямо на сборку. Приступайте сегодня же. Людей предупредите, чтобы не болтали.

— Понимаю.

— А теперь вызовите сюда Рябошапченко. У него вечно торчит Лизхен, ни о чем нельзя поговорить.

Гнесианов неохотно ушел. Было видно, что он не хотел оставлять инженера одного в конторке.

Как только Гнесианов ушел, Николай извлек из-под папки книгу, оказавшуюся библией, открыл ее на закладке и прочел подчеркнутое карандашом:

Как-то Рябошапченко говорил ему, что Гнесианов — человек верующий и даже проповедует в какой-то секте.

Николай положил библию на место и прикрыл папкой.

Гнесианов вошел в конторку с Рябошапченко и первым долгом взглянул на стол. Увидев, что папка лежит на месте, он успокоился.

— Вот что, Иван Александрович, надо в трехдневный срок собрать машину на «Амуре», его отбуксируют в Констанцу, — сказал Гефт.

— Три месяца разбирали, а собрать за три дня! — удивился Рябошапченко.

— Можно. Я считаю этот срок реальным...

— Да что ты, Николай Артурович!..

— Он же не своим ходом, а на буксире. Собирайте быстро и хорошо. Поставьте бригаду Берещука. Прибавьте, чего ему там недостает в цилиндрах...

— А чего может не хватать в цилиндрах? — удивился еще больше Рябошапченко.

— Болтов, гаек, стальной стружки...

— А! Понимаю! — только теперь сообразил тот.

— Вентили, золотники не ставьте. Смажьте их хорошенько тавотом — и в ящичек, от глаз подальше... Вот Василий Васильевич перезальет рамовые подшипники, будете их устанавливать без предварительной обработки. Все ясно?

— Яснее некуда! — усмехнулся Рябошапченко. — Будет выполнено.

— Ну, пойдем, Иван Александрович, на эллинг! — предложил Гефт, и они вышли из медницкого цеха.

— Этой ночью «Вессель» уходит в Севастополь, — сказал Рябошапченко, как только они остались одни.

— Как с «угольком»?

— «Уголек» в бункере. Я поручил Тихонину сходить на двадцать второй причал и проверить лично. Все в порядке.

— Прошу тебя, Иван Александрович, машину на «Амуре» собрать в срок.

— Будет сделано.

— У меня теперь секретарь, так ты имей в виду, человек свой. В случае чего — можешь доверить.

Прошло три напряженных дня.

На «Амур» пришел майор Загнер, спустился в машинное отделение, походил вокруг машин, посмотрел и остался доволен. Он даже расчувствовался, сказав сопровождающему его Гефту:

— Вы, инженер, действительно моя правая рука на заводе! Не знаю, что бы я без вас делал!

Девятнадцатого марта пришел старый румынский колесный пароход и взял «Амур» на буксир.

Рябошапченко и Гефт, стоя возле электростанции, наблюдали, как, шлепая плицами по довольно крупной волне, буксир едва тащил «Амур», груженный железным ломом.

— Знатную могилку ты попираешь ногами! — с хитрой улыбкой сказал Рябошапченко.

— Чего, чего? — не понял Гефт.

— Здесь, на этом месте, захоронены вентили и золотники с «Амура»...

Они встретились на остановке трамвая, оба в черных кожаных куртках, форменных фуражках с эмблемами германского флота и нарукавными желтыми повязками — имперский орел и свастика. Нарукавный знак Валерию сделала Юля Покалюхина, документы и ночной пропуск — Гефт.

Трамвай еле тащился по Аркадийской дороге. В этот поздний час пассажиров не было, только кондуктор и двое «немцев» — Валерий и Николай. Вагон катился, раскачиваясь и подпрыгивая на стыках, с визгом и скрежетом металлорежущего станка. При таком грохоте можно было разговаривать без опаски.

— Ты предложил профессору укрыться с нами на Тенистой? — спросил Николай.

— С Лопатто я разговаривал. Он уйдет со своим сыном в катакомбы возле стекольного завода.

На остановке в вагон вошли подвыпивший морячок с подружкой. Глядя на «немцев», женщина предостерегающе что-то сказала ему на ухо, а он громко (пусть слышат кондуктор и эти двое с орлами!):

— Ма-ша, я чело-век верти-кальный!

Поначалу Николай подумал, что вот, мол, пьяный, несет невесть что; поразмыслив, понял: вертикальный, стало быть, несгибаемый. На колени, мол, нас не поставишь, нет! Но, продолжая разговор, сказал:

— Я даже не знал, что у Лопатто есть сын.

— Как же, Александр, хороший парень. Студент строительного отделения. По заданию отца Александр добыл для нас важные сведения...

На полном ходу вожатый затормозил. Вскочив на подножку, в поручень вцепились два жандарма. Они поднялись в вагон, проверили удостоверение «вертикального», у женщины документа не было. Козырнув «немцам», они остановили трамвай, высадили моряка с подружкой и куда-то повели.

— Мне кажется, что вход в катакомбы у стекольного завода замурован, — вернулся Николай к прерванной теме.

— Совершенно верно, но в десятке метров от ствола хибарка сапожника. Из-под верстака сапожника они и ведут штольню. Там установят кронштейн с блоком, и каждый будет сам себя спускать в катакомбы.

На углу Лагерной Николай и Валерий сошли с трамвая и направились в сторону Тенистой.

— Ты знаешь, как раньше называлось продолжение Лагерной? Шарлатанский переулок! — сказал Николай. — Такое только в Одессе возможно!

Они свернули влево, на Тенистую — узкую улочку одноэтажных домов заводского кооператива. Здесь была грязь и тьма такая, что двигаться приходилось ощупью, вдоль невысокого штакетника.

Дом шесть/девять, крытый черепицей, был похож на другие: одноэтажный, с полуподвалом и застекленной верандой, выходящей на улицу.

Рябошапченко провел их в дом.

С веранды лестница в полуподвальное помещение, здесь была ванная и комната, где жила старая тетка жены с мужем. Узкий длинный коридор, стены которого выложены крупными блоками ракушечника, заканчивался тупичком. На стене висела полка-стеллаж со всяким хозяйственным хламом.