Гефт внимательно прочел заявление — ничего нового. Земская называла его предателем, коммунистом и даже чекистом! Она выискивала для него такие громкие эпитеты, что выглядели они громоздко и неправдоподобно.

Заметив, что Гефт прочел и положил заявление на стол, Краузе спросил:

— Ну, что вы скажете по поводу этого заявления?

— Муж этой дамы, Зиновий Земской, действительно превозносил успехи немецкого оружия. Но, знаете, герр гауптшарфюрер, услужливый дурак опаснее врага. Если дурак попал в руки чекистов, что оставалось делать мне? Сунуть и свою голову в петлю? Я предпочел выжить, чтобы бороться и победить!..

— Она называет вас предателем! — вставил шарфюрер Гедике.

— Я ее понимаю. Женщина потеряла мужа. А я живу, работаю, радуюсь жизни! Естественно, она завидует.

Краузе посмотрел на часы, закрыл папку с начатым протоколом, положив туда же заявление Земской, и предложил, потягиваясь:

— А не выпить ли нам по стакану вина?

— Уже поздно... — нерешительно произнес Гефт.

— Я знаю здесь неподалеку одно местечко... Там часто засиживаются до утра, — сказал Гедике.

— Пойдем! Спрыснем наше знакомство! — решил Краузе, отметил пропуск, поставил печать и вручил Гефту.

Гестаповцы надели одинаковые штатские пальто, черные фетровые шляпы, и втроем они спустились на улицу.

Было безветренно. Шел крупный пушистый снег.

Дважды их останавливал румынский патруль, оба раза Гедике, распахнув пальто, демонстрировал им гестаповскую форму и по-немецки посылал жандармов к черту и даже дальше...

К удивлению Гефта, шарфюрер привел их в бодегу на Ново-Рыбной. Дверь оказалась закрытой. Гедике постучал. Послышался голос Босуля.

— Открывай! То есть гестапо! — по-русски сказал Гедике.

Упал крючок, и дверь распахнулась.

Они вошли в зал. Несколько столов еще было занято. За одним из них Гефт увидел Нину Земскую.

Гестаповцы сбросили пальто и уселись за столик. Гефт снял тужурку, не удержался и махнул Земской рукой.

Приложив к глазам очки, женщина посмотрела в их сторону, узнала Гефта и, возмущенная, что-то сказала своему партнеру. Тот повернулся, посмотрел и громко бросил:

— Оставь, Нина! Ты что, не видишь? Это гестаповцы!

— Кто эта женщина? — заинтересовался Краузе.

— Это и есть Нина Ивановна Земская, благодаря которой мы познакомились.

— Черт! — возмутился Краузе. — Он еще с ней здоровается! Хозяин! Есть отдельный комнат?

Босуль угодливо поклонился.

— Для вас, господин обер-лейтенант, — польстил он, — комната найдется! Прошу!..

И они втроем, захватив пальто и куртку, пошли за Босулем в уже знакомую Гефту комнату, оклеенную красными обоями.

На следующий день, как только Гефт пришел на завод, к нему заглянула секретарь дирекции, сказав:

— Николай Артурович, уже два раза звонили из «Стройнадзора». Вас вызывает майор Загнер.

— А шефа?

— Приглашают вас одного. Шеф сказал, что вы можете воспользоваться его машиной.

Николай поехал на Мечникова, но у баурата были какие-то военные из оберверфштаба, и он заглянул к Вагнеру.

Профессор разговаривал по телефону и жестом указал ему кресло напротив.

— Господин консул, это не паникерство, — говорил он по-немецки. — У меня семья, и я обязан думать о будущем моего сына... Благодарю вас!.. Я зайду завтра. Хайль Гитлер!.. — Положив трубку на рычаг, он спросил, озабоченно перебирая бумаги: — Что у тебя? Я тороплюсь.

— Этой ночью за мной приходили из гестапо...

Вагнер отложил бумагу, встал и, опершись о стол, весь подался вперед. На лице его была написана неподдельная тревога.

«Ах, да! Вагнер рекомендовал меня в «Стройнадзор» и теперь боится за свою шкуру!» — подумал Николай.

— Донос одной легкомысленной женщины. Вопрос исчерпан, дело прекращено, и напоследок следователь поставил бутылку вина.

— Слава богу! — выдохнул Вагнер. — Поздравляю! Расскажи об этом майору.

— Кстати, Евгений Евгеньевич, вы не знаете, зачем меня вызывал Загнер? — спросил Гефт.

— Могу предположить. Получено секретное предписание из Киля. В середине марта «Стройнадзор» ликвидируется, майор Загнер назначен директором Судоремонтного завода, помощником по корпусной части — я, по механической — ты. Это держится в строгом секрете, но...

— Понимаю. Простите за нескромный вопрос, вы разговаривали по телефону с консулом... — осторожно начал Гефт.

— Да, Николай, я разговаривал с консулом об эвакуации моей семьи. Я смотрю в будущее с надеждой, оно рисуется мне в самых светлых, радужных красках, но... На всякий случай... Да, на всякий случай... — повторил он и уткнулся в бумаги.

— Пойду к баурату. — Гефт поднялся с кресла.

— По поводу секретного предписания из Киля я тебе ничего не говорил. От тебя я ничего не скрываю, но и об эвакуации моей семьи...

— Понимаю. Нем, как рыба! — успокоил его Гефт и, постучав к баурату, открыл дверь.

— А, инженер! Входите! — Майор был полон энергии. — Я вызвал вас по чрезвычайно важному вопросу: если некоторые секретные сведения просочатся в румынские круги (а такая возможность не исключена), наши союзнички начнут демонтаж и эвакуацию станков. Вы, инженер Гефт, моя правая рука на заводе. Вы должны незамедлительно сообщать мне о всякой попытке демонтажа. Я распорядился установить в вашем кабинете прямой телефон для связи со мной. Подберите себе на должность секретаря надежного человека.

— Господин майор, этой ночью меня вызывали в гестапо...

— Я знаю! — перебил его баурат. — Мне с утра звонил гауптшарфюрер Краузе. Все оказалось простым недоразумением. Я очень рад! Поздравляю вас!

— Я могу идти?

— Да, идите. И будьте настоящим хозяином! Мы достаточно либеральничали с румынами. Их добыча в Одессе не пропорциональна их военным усилиям!

Гефт поехал на завод, зашел к шефу и объяснил свой вызов в «Стройнадзор» повышенным интересом баурата к ремонту пяти фишкутеров из четвертой флотилии.

Купфер успокоился и словно бы между прочим сказал:

— В механическом производятся работы по моим личным указаниям. Мне бы не хотелось, чтобы бригаде чинили препятствия...

— Хорошо, шеф. Я присмотрю за ними, — успокоил его Гефт и направился в механический.

Рябошапченко сообщил ему, что по личному приказу Купфера бригада румынских специалистов начала демонтаж большого расточного станка.

Гефт прошел в цех, загроможденный огромными ящиками для упаковки, понаблюдал за работой и, к удивлению Ивана Александровича, дал несколько деловых указаний бригадиру, затем поспешил в конторку. Рябошапченко как тень следовал за ним.

— Лизхен! — обратился Гефт к секретарше. — Очень важное поручение: надо, чтобы вы незаметно вышли с территории завода и наняли извозчика. Вот вам десять марок. — Он положил кредитку на стол. — Поедете в «Стройнадзор» и передадите майору Загнеру лично...

Она оживилась, вынула из сумочки зеркало и поправила прическу.

— Слушайте, Лизхен, внимательно. Меня прислал Гефт, скажете вы. Николай Артурович поручил передать вам, что по личному распоряжению шефа Купфера сегодня утром начали демонтаж большого расточного станка. Ясно?

— Ясно. Но... Почему я должна выйти с территории незаметно? — спросила она, засовывая в сумочку десять марок.

— Я подозреваю, что через проходную вас могут не выпустить.

— Ха! Я пройду через фабрику-кухню...

— Правильно. Вы умница, Лизхен. И помните, никому ни слова!

Она быстро вышла из цеха и направилась к фабрике-кухне.

— Ты можешь объяснить мне, что все это значит? — спросил Рябошапченко.

— Могу. Только давай пойдем отсюда куда-нибудь...

— На эллинг?

— Давай на эллинг.

Они прошли через весь цех, вышли к эллингу, поднялись на стапель и забрались в рубку тральщика.

— События, Иван Александрович, не ждут. Фронт приближается к Одессе. «Транснистрия» перестала существовать и превратилась в «территорию между Днестром и Бугом». Гитлеровцы начинают вытеснять своих союзников со всех командных постов. Через несколько дней они приберут к своим рукам и завод. Союзники об этом знают и хотят напоследок урвать побольше.