Обеспокоенный встречей, Николай пошел не домой, а к Бурзи, на Канатную. Ему пришлось долго стучать, пока Валерий открыл ему дверь.

— Что случилось? — спросил он.

— Одна неприятная встреча. Думаю, что последует донос в гестапо. Я не могу держать дома материалы разведки. Надо заложить тайник. Мне пришло в голову, что места лучше кладбища не найдешь. Ты завтра увидишься со своим протоиереем, высмотри подходящий крест из полых труб. Мы выточим металлический пенал и опустим в крест. А чтобы легче было опознать, сделаем надпись: «Н. А. Гончаренко».

— Постой, расскажи все по порядку! — остановил его Бурзи. — Быть может, нет причин волноваться?

— Причины есть, но я не паникую. Мало ли что может со мной случиться. Тайник все равно нужен.

В преддверии близкого конца «Транснистрии», чтобы энергичнее завершить ограбление Одессы, двадцать девятого января тысяча девятьсот сорок четвертого года маршал Ион Антонеску заменил губернаторство Алексяну военной диктатурой генерала Потопяну.

Террор усилился. Тюрьмы и лагеря переполнены арестованными заложниками. Грабьармия и многочисленные чиновники с лихорадочной поспешностью вывозят из города все, что представляет собой хоть какую-нибудь ценность. Комендантский час наступил раньше. Усиленные отряды полиции патрулируют улицы...

Но патриоты Одессы не сложили оружия, они борются и наносят чувствительные удары оккупантам.

Шестнадцатого января под Одессой сброшен с десантной группой чекист Василий Авдеев (Черноморский). Уже двадцать пятого января десантники встречаются с руководителями одесского подполья. К середине февраля разрозненные партизанские группы под руководством Авдеева собираются в единую грозную силу...

Уже три недели, как Бурзи готов к переходу, развединформация собрана, зашифрована и вписана невидимыми чернилами в немецкий справочник автомобилиста. Но чтобы быть ближе к линии фронта, он должен на легальных основаниях, не рискуя быть задержанным первым же патрулем, добраться хотя бы до Голты. Женщина со Слободки твердо обещала пропуск, «как в аптеке», но через две недели отказалась, вернув сто марок. Использовав свои связи, Гефт с трудом достал пропуск до Голты. Но когда Бурзи предъявил документ для регистрации в первом отделении полиции, комиссар потребовал паспорт. Увидев, что Бурзи эвакуирован из-за Буга, он выдать пропуск в Голту отказался. Тогда Артур Берндт через жену достал справку об освобождении из тюрьмы на имя Андрея Галущенко из хутора Галупова Березовского уезда, где Бурзи мог бы у Матрены Моисеенко дождаться прихода наших войск. Но и от этого варианта пришлось отказаться. До Управления надо было бы опять добираться две-три недели, а стремительно наступающие наши войска могли бы занять Одессу значительно раньше.

В это время Красноперову и Шульгиной удалось отправить в «центр» связную. Бурзи перед уходом повидался с ней и поручил передать майору Полуде или капитану Лесникову, что «Золотников и он шлют привет и просят прислать папирос». На их условном языке папиросы были взрывчаткой.

Так Бурзи остался в Одессе, принимая деятельное участие в работе группы Николая Гефта.

Шли дни. Казалось, что встреча с Земской сойдет Гефту с рук, но двадцатого февраля в «Зеетранспортштелле», разыскивая Николая Артуровича Гефта, явился офицер из гестапо и, к своему удивлению, вместо Николая набрел на Артура Гефта в скромной роли шефа столовой рабочих порта.

Когда офицер стал выспрашивать у Артура Готлибовича о сыне, старик быстро сообразил, в чем дело, и дал адрес «Стройнадзора» — Мечникова, 2, отлично зная, что в это время Николай на заводе.

Как только офицер из гестапо ушел, Артур Готлибович поспешил на завод, чтобы предупредить сына. По дороге старик очень волновался. Он сопоставлял отдельные эпизоды, вспомнил последнюю ссору. Так, пересматривая факты, он приходил к заключению, что напрасно беспокоился за сына: работая у немцев, Николай работал против них! Как же он не мог сообразить этого раньше! Теперь Николая разыскивает гестапо, и, быть может, поздно пришло к нему сознание ненужных, мелочных нападок на сына...

Николай увидел встревоженное, напряженное лицо отца возле эллинга и сразу все понял. Окликнув Артура Готлибовича, он спустился со стапеля. Уже идя по трапу, прогибающемуся в ритме его шага, Николай успокоился, подошел к отцу, взял его под руку, отвел в сторону пирса и спросил:

— Были дома?

— Нет. В «Зеетранспортштелле»...

— Понимаю, эта истеричка написала, что я моряк.

— Какая истеричка? Кто написал? — переспросил отец.

— Ты ее не знаешь. Что им было нужно?

— Спрашивали тебя.

— Рядовой?

— Нет, офицер.

— Что ты ему сказал?

— Что ты работаешь в «Стройнадзоре», и дал адрес...

— Хорошо, стало быть, у меня еще есть время...

— Тебе надо скрыться? — тревожно спросил старик.

— Ничего, отец. Это все уладится...

Николай действительно был спокоен: дома у него нет ничего, что могло бы навести на след. Пусть делают обыск. Вагнер даст отличную характеристику. Можно сослаться на адмирала Цииба. Наконец, вся эта давняя история с Зиновием Земским не может их всерьез интересовать. Что им до какого-то безвестного инженера, которого еще в сорок первом году посадили в Туапсе за решетку!

— Не волнуйся. Все образуется, — сказал Николай, провожая отца к проходной. — Я тебе очень благодарен, старик, за оперативность. И пожалуйста, ничего не рассказывай маме, зачем доставлять ей лишнее беспокойство?..

В тот же день, вечером, у Юли Покалюхиной собрались Рябошапченко, Бурзи и Николай. Они распределили обязанности на случай его ареста. Обсудили тактику на допросе, разумеется если Гефта вызовут по заявлению Земской, а не по какой-либо другой причине. О местонахождении тайника знали все четверо. Если в день вступления советских войск в Одессу почему-либо Гефта не будет, тетрадь с его докладом будет передана в Управление.

— Есть у меня еще один вопрос, — сказал Николай. — Умный человек (а Гофмайера я дураком не считаю), анализируя причины взрывов на немецких судах, может легко установить некоторую закономерность: «РВ-204», самоходная баржа «Шпрее», истребитель подводных лодок «КТ-39» подорвались после выхода из заводского ремонта.

— Чтобы до этого додуматься, не надо быть особо проницательным... — пожал плечами Рябошапченко.

— Что ты предлагаешь? — спросил Бурзи.

— Подорвать судно, не заходившее на ремонт в заводской ковш. У двадцать второго причала судно грузится продуктами для группировки немецких войск в Крыму. Кажется, «Вессель», водоизмещением пять тысяч тонн. Команда немецкая. Если это дело поручить Гельмуту Цвиллеру, я думаю, он справится...

— Кто же захочет подорвать судно, на котором сам идет в море? — спросил Рябошапченко.

— В последний момент команду можно списать на берег, под предлогом... скажем, эпидемии...

— А что, если взрывчатку подбросит в бункер один из грузчиков? Погрузка на двадцать втором идет вручную... — предложил Рябошапченко.

— У тебя есть на примете определенный человек, на которого можно положиться? — спросил Николай.

— Подумаю.

— Подумай, Иван Александрович.

На следующий день Гефт с утра отправился в «Стройнадзор», к Вагнеру, якобы проконсультироваться по вопросу ремонта корпуса минного тральщика, поднятого вчера на стапеля эллинга.

Ответив на деловые вопросы Гефта, он сказал:

— Вчера у баурата был офицер из гестапо. Представь, он интересовался тобой!..

— Мной! — удивился Гефт. — Евгений Евгеньевич, вы шутите?!

— Какие там шутки? Загнер оставил офицера у себя в кабинете и пришел ко мне справляться о твоих политических взглядах.

— И что же вы?

— «Мне веришь? — спросил я. — Можешь так же верить Гефту!» Я рассказал ему о твоих счетах с Советской властью и подчеркнул честную службу фюреру...

— А Загнер?

— Что он, слепой?! Согласился. Зайди к нему сам. Разумеется, я тебе ничего не рассказывал.