Гистеслухлом отступил на шаг, вцепившись в плечо Моргона, но мог бы и не двигаться. Арфист рухнул на колени и скорчился над своей сломанной рукой. Он поднял лицо, белое, искаженное страданием, и смотрел на Гистеслухлома, ни о чем не прося. С минуту маг молча взирал на него сверху, и Моргон заметил в его глазах то, что могло быть разрозненными воспоминаниями многих веков. Затем взметнулась рука чародея, и огненный хлыст ударил арфиста по глазам, опрокинув его в папоротники. Дет распростерся на спине без движения, устремив к солнцу невидящие глаза.

Волшебник удерживал Моргона и рукой, и взглядом. Мало-помалу Моргон понял, что содрогается от сухих, бесслезных рыданий, что мышцы его напряжены, словно в преддверии драки. Волшебник на миг коснулся своих глаз, как если бы огненный поток, который он исторг из глубин разума, стоил ему головной боли.

– Во имя Хела, – поразился он. – Почему ты так сокрушаешься о нем? Взгляни на меня. Взгляни!

– Не знаю! – заорал в ответ Моргон.

И увидел, как новые огненные языки полоснули по телу арфиста. Огонь задел темную арфу, и она тут же запылала. Воздух застонал от лопающихся струн. Рэдерле внезапно рассыпалась огненными брызгами, чародей силой мысли стал упорно навязывать ей прежний облик. Она все еще была наполовину огнем, а Моргон боролся с побуждением обрушиться на волшебника, которое могло бы оказаться роковым для Рэдерле, – и тут его проняло холодом. Он резко обернулся и увидел, что из-за деревьев за ними с любопытством наблюдает дюжина всадников. Кони у них были цвета ночи, а одеяния, мокрые насквозь, – изменчивого цвета морских волн.

– Этот мир, – провозгласил один из них среди внезапно повисшей тишины, – небезопасное место для арфистов. – И всадник склонил голову перед Моргоном. – Звездоносец. – Его бледное, лишенное выражения лицо, казалось, немного колеблется от легкого ветерка. От всадника исходил солоновато-йодистый запах. – Дитя Илона. – Светящиеся глаза всадника устремились на Гистеслухлома. – Высший.

Моргон стоял, открыв рот от удивления. Разум его, только что проигрывавший все возможные действия, внезапно опустел. У всадников не было оружия, черные их скакуны словно окаменели, но он чувствовал, что любое движение, изменение освещения, неожиданный птичий крик могли вызвать безжалостное нападение. Они казались обездвиженными, точно морская поверхность в штиль. Из-за любопытства или неуверенности, как им поступить, – Моргон не мог угадать. Он почувствовал, как хватка волшебника, не выпускавшего его плечо, стала жестче, и вновь поразился: зачем же он нужен чародею живым?

Меняющий Обличья заговорил вновь, с легкой насмешкой в голосе:

– Вот уже тысячи лет, как мы ждем встречи с Высшим.

Моргон услышал, как ноздри волшебника втянули воздух.

– Вот, значит, как. Вы – отродье морей Имриса и Ана...

– Нет, мы – не от моря. Мы настроились на звуки его арфы. Ты дурно обошелся со своим арфистом.

– Это мое дело.

– Он хорошо служил тебе. Мы столетиями следили, как он выполняет твои повеления, носит твою маску, ждет... Как ждали и мы задолго до того, как твоя нога ступила на землю Высшего, Гистеслухлом. Где Высший?

Лошадь под всадником бесшумно, словно тень, скользнула вперед и замерла в трех шагах от Моргона. Моргон совладал с желанием попятиться.

Голос Основателя, утомленный и нетерпеливый, заставил его вздрогнуть:

– У меня нет настроения играть в загадки. Или биться. Вы берете для себя обличья у мертвецов и морских водорослей. Вы дышите, вы играете на арфе, вы умираете. Это все, что я знаю и что хотел бы знать о вас. Убери своего скакуна или будешь разъезжать на горе сухой морской травы.

Меняющий Обличья оказался на шаг дальше, не двинув ни одним мускулом. Глаза его улавливали свет, который отражался в них, словно в воде. На миг показалось, что они улыбаются.

– Мастер Ом, – сказал он. – Ведома ли тебе загадка о человеке, который отворил дверь в полуночный час и обнаружил, что не черное небо заполняет дверной проем, но черный-черный глаз некоего создания, заполнившего собой весь мир? Взгляни на нас повнимательней. Затем иди себе. Тихо. И оставь Звездоносца и нашу родственницу.

– Это вы на меня взгляните, – прорычал Основатель.

Моргон, все еще оставаясь в его тисках, ощутил бешеный толчок: могучая сила вырвалась и ударила по Меняющим Обличья, сплющив по дороге дуб, с которого едва успели вспорхнуть перепуганные птицы. Ослепительная молния беззвучно ударила, метя каждому из дюжины прямо в мозг, – Моргон наблюдай за этим словно издалека, поскольку волшебник запер его разум.

Когда деревья раскололись и обломки их осыпались на землю, Меняющие Обличья медленно выплыли из стайки птиц, кружащей в воздухе. Число волшебников удвоилось, ибо половина их ранее изображала неподвижных коней. Они неторопливо вернули себе прежний облик, в то время как Гистеслухлом смотрел на них, ошеломленный, как почувствовал Моргон, мерой их возможностей. Хватка его ослабла. Прошелестели без видимой причины листья на ближайшем кусте, и Меняющие Обличья ринулись вперед.

Волна блестящих черных шкур и похожих на раковины копыт накатывала беззвучно и так быстро, что Моргон едва успел скрыться. Он стал невидим с помощью наваждения, которое, как он подозревал, заметила только Рэдерле, – она вздрогнула, когда Моргон схватил ее за руку. Что-то задело его – копыто или рукоять призрачного меча, и один длинный миг он колебался между видимостью и невидимостью. Он ощутил, что мышцы его напряглись для смертельного удара, но ничто не коснулось его – ничто, кроме ветра. Он устремился мыслью вперед, на Торговую дорогу. Какой-то проезжий сидел на козлах возка, груженного тканями, посвистывая, чтобы разогнать скуку. Моргон вызвал такую же картину в мозгу у Рэдерле и, покрепче ухватив ее, потянул туда.

Миг спустя оба лежали в глубине большого крытого возка, и кровь их стекала на рулон полотна с искусной вышивкой.

Она рыдала, Моргон обнимал и пытался успокоить ее, одновременно прислушиваясь. Рэдерле не могла остановиться. Сквозь всхлипывания он слышал скрип колес в пыли и посвистывание возницы, приглушенное рулонами тканей, громоздившихся за его спиной, и холщовой обшивкой возка. На дороге было тихо; никакого подозрительного шума сзади Моргон не улавливал. Голова у него раскалывалась, и он прилег на один из рулонов. Глаза его закрылись, и вновь на него, беззвучно громыхая, наползла темнота. Колесо повозки ухнуло во впадину, возок тряхнуло, Рэдерле высвободилась из объятий Моргона и, откинув волосы со лба, села.

– Моргон, он явился за мной ночью, а я была босая – я даже убежать не смогла. Я думала, что это ты. Я даже не успела надеть башмаки. Что, во имя Хела, делал этот арфист? Я не понимаю его. Я не...

Рэдерле внезапно осеклась, как будто обнаружила, что рядом с ней не Моргон, а Меняющий Обличья. Одной рукой она закрыла себе рот, а другой коснулась его щеки.

– Моргон...

Он приложил ладонь ко лбу, посмотрел на кровь, запятнавшую пальцы. Половина его лица пылала – от виска до подбородка. Ныло плечо. Рубаха на нем расползлась, едва он коснулся ее. Широкая свежая рана, словно лошадь проехалась копытом, протянулась от шеи к плечу и до середины груди.

Он медленно выпрямился, глядя на кровавые пятна, которые оставил на днище возка и на тонком полотне. Внезапно он задрожал всем телом и, уткнувшись лицом в колени, принялся крыть себя, живо и последовательно, пока не услышал, что Рэдерле тоже поднимается. Он поймал ее за руку и потянул назад.

– Не надо.

– Отпустишь ты меня или нет? Я собираюсь сказать торговцу, чтобы он остановился. Не отпустишь – закричу.

– Нет, Рэдерле, послушай. Ну послушай же! Мы лишь в нескольких верстах к западу от места, где попались. Меняющие Обличья будут нас искать. Гистеслухлом тоже, если, конечно, он не убит. Нам нужно отъехать от них подальше.

– Я осталась даже без башмаков, а если ты велишь мне учиться принимать чужой облик, я прокляну тебя. – Затем она снова коснулась его щеки, сглатывая слезы. – Моргон, ты можешь перестать заливаться слезами?