Кроми, наш морской атташе, был ее другом, ив день его рождения Мура устроила небольшой званый обед, на который мы все пришли. Была масленица, и мы ели бесчисленные блины и пили водку. Я написал шуточное стихотворение на каждого из гостей, а Кроми произнес
одну из своих самых остроумных речей. Мы пили за вашу
хозяйку и неумеренно смеялись. Для всех нас это был едва ли не последний беззаботный час в России. Из четырех присутствовавших англичан остался в живых один я. Кроми умер славной смертью, защищая наше посольство от вторжения большевиков. Несчастный Да вид Гарстин, со всем своим мальчишеским энтузиазмом работавший за дело установления сношений с большеви ками, был отозван военным министерством и послан в Архангельск, где он пал жертвой большевистской пули. Уилл Хикс, или Хикки, как все его называли, умер от туберкулеза в Берлине весной 1930 года.
Последнюю неделю мы провели в тихом теперь С.Петербурге. Никогда он не был столь прекрасен. Опу стевшие улицы придавали ему еще большее очарование.
Центр тяжести был перенесен в Москву. Ленин выехал десятого марта. Только в конце дня 15го Троцкий сооб щил мне, что мы выедем на следующее утро. Его только что назначили военным комиссаром. В тот самый мо мент, когда было объявлено о его назначении, открылся съезд Советов, который должен был ратифицировать мир, и Ленин, отвечая на нападки сторонников войны, произнес историческую фразу: «Один дурак может задать в минуту больше вопросов, чем дюжина мудрецов может ответить в час».
На следующее утро, оставив большую часть нашего громоздкого багажа в посольстве, мы встали в семь часов и прибыли в Смольный к восьми. Мы напрасно поспешили, так как поезд Троцкого был подан только в десять. Большую часть дня мы провели на вокзале, гре ясь на солнце и наблюдая за погрузкой 700 латышей — преторианцев Красного Наполеона. Они выглядели сви репо, но дисциплинированы были прекрасно. Скуку дол гого ожидания рассеяли забавные выходки Билля Шато ва, веселого проходимца с прекрасно развитым чувством юмора. Годы изгнания он провел в НьюЙорке и знал бесчисленное количество истсайдских анекдотов. В боль шинстве случаев предметом издевательства были в них Россия или русские, к которым Шатов, несмотря на свои Убеждения, относился слегка презрительно. Его вид был еще смешней его анекдотов. Миниатюрный Карнера, он был одет поверх костюма и овечьего полушубка в рабо чую одежду. На голове у него была английская жепка с огромным козырьком. Два огромных револьвера висе
ли на ремне у него на боку. В общем все это выглядел как помесь пулеметчика и джентльмена с рекламы
Наконец в четыре часа явился Троцкий, великолепный в своей шинели цвета хаки. Мы отдали ему честь, пожал руку, и он сам провел нас в наши купе. Их было два а та» как нас, считая наших двоих слуг русских, было'всего шестеро, нам было просторно, тем более что поезд бы переполнен. Мы ехали в одиночестве, но не доезжая Любани получили записку от Троцкого. Он приглашал нас к обеду.
Этот обед я буду помнить всю жизнь. Мы сидели на верхнем конце длинного стола в станционном буфете. Я сидел справа от Троцкого, Хикс слева. Кушанья были простые, но вкусные: густые щи, телячьи котлеты с жаре ным картофелем и солеными огурцами и огромный торт. Было кроме того пиво и красное вино. Троцкий, однако, пил минеральную воду. Он был в хорошем настроении и был прекрасным хозяином. Огромная толпа молча глазе ла, как мы обедали. Казалось, люди собрались со всей округи, чтобы посмотреть на человека, давшего мир России, а теперь отказывавшегося от него. В конце обеда я поздравил его с назначением военным министром. Он ответил, что еще не принял назначения и примет его лишь при том условии, что Россия будет воевать. Я верю, что он был искренен тогда. Почти в тот же момент начальник станции вошел и подал ему телеграмму. Она пришла из Москвы. В ней сообщалось, что съезд Советов ратифицировал мир огромным большинством голосов.
Это не помешало нам хорошо выспаться и приехать в Москву на следующее утро без дальнейших приклю чений.
На вокзале Троцкий лишний раз показал себя хорошо воспитанным человеком. Он заказал нам комнаты в единственном еще функционировавшем отеле и настоял на том, чтобы мы поехали в его двух автомобилях; сам он остался на вокзале.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В одном смысле я был рад вернуться в Москву Мне был знаком чуть ли не каждый камень ее булыжн мостовых. Это была почти моя родина. Я провел в
стенах большее количество лет моей жизни, чем в каком либо другом городе.
Но меня встретила новая Москва. Многие из моих друзей русских и англичан уехали. Челноков сбежал на юг. Львов скрывался Большинство роскошных особня ков богатых купцов были заняты анархистами, которые бесчинствовали здесь даже с большей дерзостью чем в С.Петербурге. Самый город также был неестественно весел веселостью, которая шокировала меня. Буржуазия с нетерпением ждала немцев и уже заранее праздновала час своего освобождения. Кабаре процветали. Кабаре были даже и в отеле, где теперь была наша главная квартира. Цены были высокие, особенно на шампанское, но у посе тителей, которые с ночи до утра толпились за столиками, не чувствовалось недостатка в деньгах.
Однако мне было не до рассуждений. Через 24 часа после приезда я окунулся в водоворот самой кипучей деятельности. Я нашел Робинса и его представительство Красного Креста в отеле, где мы закрепили за собой рядом удобные помещения с гостиными и ванными ком натами. Генерал Лавернь и крупная французская военная миссия тоже обосновались в Москве. Генерал Ромэй находился здесь с несколько меньшей итальянской мис сией. Майор Ригтс представлял американские военные интересы. Существенно было, если не обнаружится самых диких разногласий во мнениях, координировать наши усилия. Я сделал визиты всем представителям союзных держав, и по предложению Ромэя мы устраивали ежедневные совещания у меня на квартире, на которых всегда присутствовали Ромэй, Лавернь, Риггс и я. Часто на них присутствовал и Робине. Нам удалось организо вать очень удачное сотрудничество. Почти вплоть до печального конца мы относительно политики держались полного согласия. Мы следили за положением изнутри, и нам было ясно, что без согласия большевиков военная интервенция может вылиться только в гражданскую вой ну, которая без участия больших союзных сил окажется гибельной для нашего престижа. Интервенция с согласия большевиков — вот политика, которую мы старались провести, а через десять дней после моего приезда мы провели общую резолюцию, признающую бесплодной японскую интервенцию. В свою защиту я должен указать "а зависимость всех наших действий от положения на западном фронте, где большое наступательное движение
немцев было на всем ходу. Мы знали, что заветным желанием Высшего союзного командования было отв сти как можно больше немецких солдат с запада. Но принимая во внимание каждый фактор, мы не могли поверить, что эта цель может быть достигнута с по мощью Алексеева или Корнилова, которые в это время были предвестниками Деникина и Врангеля. Эти генера* лы, как Скоропадский, который был поставлен немцами главой белого правительства в Киеве, не были непос редственно заинтересованы в войне на западе. Они могли быть искренни в своем желании восстановить восточный фронт против Германии, но прежде, чем они могли сде лать это, им приходилось иметь дело с большевиками. Без мощной иностранной поддержки они были недоста точно сильны для этого дела. Вне офицерства — а оно также было деморализовано — у них не было поддержки в стране. Хотя нам было ясно, что большевики будут драться только в том случае, если они будут вызваны на войну нападением немцев, мы были убеждены, что такое положение легко может возникнуть и что путем обеща ния поддержки мы можем помочь событиям принять желаемый оборот. Мы понимали негодование союзных держав против большевиков. Мы не могли согласиться с их рассуждениями.
В этом миниатюрном совете союзников Ромэй и я были независимы. Ромэй сносился непосредственно с итальянским генеральным штабом. Он не зависел от итальянского посольства. После отъезда нашего по сольства я был один. Лавернь, хотя он был главой воен ной миссии, был также военным атташе. Он был под непосредственным контролем своего посла. Ригтс был в еще более подчиненном положении. А послы союзников находились в Вологде, маленьком провинциальном го родке, за сотни верст от центра действий. Это было похоже на то, как если бы три иностранных посла, сидя в деревушке на Гебридских островах, старались бы догово риться со своими правительствами по поводу министер ского кризиса в Англии. Добавим к тому же, что они удивительно не соответствовали своему назначению Френсис, американский посол, был очаровательный ста рик лет около 80 — банкир из СенЛуи, который, впервые покинув Америку, попал в водоворот революции. Ну ланс, французский посол, был тоже вновь прибывший. Это был профессиональный политик, поведение которого
