Но все шло хорошо, и вскоре они причалили к противоположному берегу. Тишину нарушает лишь кваканье лягушек. Неподалеку взвилась в небо осветительная ракета и вскоре упала куда-то в заросли. Высадились быстро. Один из пограничников тихо сказал:
— Держите правее вон того темного пятна. Видите? То Татарка. Там у них артиллерия… Если зайдете чуток вправо, не страшно, выйдете к Шивице или на худой конец к Лидиленам. Только влево не забирайте!
Алексеев поблагодарил бойца и пошел за Мировским, который сразу, даже не простившись, направился к зарослям.
Он и сейчас держался спокойно, будто не в тыл врага шел, а на прогулку. Евгений шагал сзади, то и дело прислушиваясь. На душе у него было тревожно. Ухо ловило каждый шорох, каждый шелест. Вдруг неподалеку вспыхнула ракета. Евгений присел. Мировский вздрогнул, съежился, но секунду-другую спустя махнул рукой, как бы говоря «пошли дальше, чепуха!» Шли рядом. Где-то вдалеке послышался протяжный крик, потом смолк, но через несколько секунд повторился. Сперва было трудно разобрать слова, однако вскоре они уже доносились отчетливо. Разведчики остановились и прислушались.
— Пост номер три — хорошо-о!..
Откуда-то левее ответили:
— Пост номер четыре — хорошо-о!..
Еще дальше тоже откликнулись, но уже глуше:
— …ост номер пять… шо-о-о!
Перекличка румынских часовых помогла разведчикам благополучно обойти дозоры.
На горизонте появилась светлая полоска, она все росла и ширилась. Нельзя было терять время, до железной дороги следовало дойти не позднее рассвета. Наконец впереди они заметили железнодорожную насыпь и вскоре услышали шум идущего поезда. Пропустив шедший из Галаца товарный состав, разведчики пересекли полотно и пошли вдоль линии к едва видневшейся впереди станции. Около семафора встретили стрелочника. Он равнодушно ответил на их приветствие и присоединился к ним. Мировский мигом сочинил, будто они ехали на автомашине, но отказал мотор и вот теперь приходится идти на своих двоих.
Стрелочник усмехнулся:
— Рухлядь, наверное, какая-нибудь досталась по реквизиции… Владельцы тоже не дураки отдавать в армию хорошие машины. Суют что попало… Они у Прута ломаются, а мы собираемся на них до Одессы доехать…
Разведчикам повезло. У полустанка Шивице параллельно железной дороге лежало шоссе на Галац. И тут они увидели легковую машину. Шофер менял колесо.
— Куда путь держишь? — спросил Мировский.
— В Браил. Если вам в эту сторону, могу подвезти. Я уже готов, — радушно ответил водитель.
— Вполне устраивает!
С этими словами Мировский влез в машину и сел рядом с шофером.
Шофер оказался словоохотливым. Он сообщил, что машина принадлежит браильской епископии, что в ближайшие дни, по-видимому, начнется решающее наступление, так как в Браил понаехало много священников, которые будут освящать земли, «зараженные большевизмом».
Не прошло и часа, как въехали в Галац. Продолжать путешествие до самого Браила на машине не входило в планы разведчиков. Надо было проследить за передвижением войск противника по железнодорожной магистрали Бухарест — Галац. Около военного госпиталя Евгений попросил шофера остановиться. Пассажиры расплатились и пешком пошли по еще пустынным улицам.
Раннее утро было солнечное, тихое. На рекламных витринах, а то и просто на воротах пестрело множество плакатов с портретами короля Михая, его матери королевы Елены, Адольфа Гитлера, генерала Антонеску. Возле одного из плакатов с пространным текстом разведчики остановились, Мировский читал вслух, читал с пафосом. Евгению порою казалось, что пафос этот не иронический, а вполне искренний. И опять в душу закрадывались сомнения. А Мировский увлеченно читал:
«Более ста двадцати пяти лет тому назад французский император Наполеон перед вторжением в Россию сказал: «Чтобы владеть миром на Сене, нам надлежит совершить три похода за Вислу!»
Нам три похода не нужно! Нынешнее Германское государство не наполеоновская Франция, национал-социалистическая власть не бонапартизм, вермахт не наполеоновское войско! Фюрер Третьего рейха четко и ясно сказал: «Нам надлежит сделать один бросок в глубь России, чтобы овладеть цитаделью большевизма! Тогда коммунизм рухнет, и в мире будет установлен новый, тысячелетний порядок!»
Мужчины и женщины!
Пехота большевиков разгромлена и пленена, кавалерия казаков истреблена, авиация сожжена в воздухе и на аэродромах, флот потоплен! Большевистский строй разваливается под непрерывными ударами доблестных войск Германского рейха. Брошенная на днях большевиками в бой последняя, 132-я армия уже окружена в районе Кричева и уничтожается. Близок час, когда мы все будем свидетелями установления нового порядка в Европе, столь прозорливо предсказанного фюрером!
С богом, вперед, на Москву!»
Город просыпался. С грохотом поднимали владельцы железные шторы своих лавочек. На улице Текуч друзья зашли в парикмахерскую. Хозяин в куцем халатике, похожем на пиджачок, уже побрил Мировского и усадил Евгения, когда с улицы донеслись какие-то выкрики, сливавшиеся с лаем собак. В парикмахерскую вошла женщина. Она на мгновение смутилась, увидев человека в форме, но потом решительно подошла к парикмахеру, что-то шепнула ему на ухо и ушла.
Парикмахер извинился, что вынужден на минуту отлучиться, зашел за ширму и появился оттуда с буханкой хлеба. Он тоже вышел на улицу. В окно разведчики увидели проходившую в сопровождении конвоя колонну оборванных, истощенных людей, Это были пленные.
Многие из них были с забинтованными головами, руками… Бинты грязные, в запекшейся крови. Были среди пленных еле стоявшие на ногах, их поддерживали товарищи.
Парикмахер вернулся, хлеба у него в руках уже не было. Он еще раз извинился и поспешно завершил туалет «господина летчика».
Колонна прошла, позади громыхали телеги, на которых везли тяжелораненых и мертвых. Разведчики догнали хвост колонны. Из ворот и подъездов выбегали люди, преимущественно женщины. В руках у них были свертки, которые они бросали пленным. А конвоиры кричали, натравливали на них овчарок, грозили автоматами и нещадно ругались по-немецки. Однако свертки по-прежнему летели в колонну. Жандармский фельдфебель с раскрасневшейся физиономией, стараясь выслужиться перед немцами, кричал:
— Вы позорите румынскую нацию! Это — сочувствие красным варварам! Мы не дадим распространиться большевистской чуме. Каждого, кто будет оказывать помощь пленным, посадят в прохладное место!..
Тяжело было Евгению смотреть на пленных бойцов Красной Армии, которой он так гордился, которую считал самой сильной на свете. Только одно утешало его — простые люди Румынии протягивают руку помощи пленным красноармейцам. И делают они это не страшась последствий.
Колонна свернула на Браильское шоссе.
— Чего мы за ними плетемся? — с раздражением спросил Мировский.
Алексеев не мог не согласиться. «В самом деле, чем мы можем помочь?» Но тон, каким сказал это Мировский, ему не понравился. Свернув в переулок, они шли несколько минут молча.
— Вот тебе и «будем воевать на чужой территории!» — вдруг сказал Мировский.
Евгений не сразу его понял, и тот, как бы желая объяснить, добавил:
— Собственно, они уже на «чужой территории». Только в каком виде! Значит, есть тут силенки, если сразу заставили их поднять лапы…
Евгений тяжело вздохнул. Отвечать Мировскому не хотелось, но про себя подумал, что «силенок» и у нас хватит, да, видно, плохо подготовились к войне, если так пошли дела. И странно, почему-то он считал себя ответственным за это. Надо было раньше, намного раньше узнать о готовящемся ударе, раньше узнать, какими силами здесь располагает противник… Разве это было трудно? Нет! Если бы знать заранее, наверняка можно было лучше подготовиться и встретить их первые удары…
Мировский предложил добираться к центру на трамвае. Евгений не возражал. Вообще теперь командовал Мировский. Он чувствовал, что его спутник раскис.
Сошли в центре. Со стороны улицы Домняскэ из репродукторов неслась песня; «Проснись, румын, ото сна векового!» Неподалеку от памятника Костаке Негри стояло десятка три крестьянских плугов. Их охраняли два жандарма, вооруженные карабинами. На огромном плакате, приклеенном к щиту, выделялись слова:
