В Ведомстве Федерального канцлера Гюнтер Гийом постарался, чтобы были забыты все сомнения в его надежности, затягивавшие его прием на работу. Скоро он уже пользовался славой «первой руки»; он был незаменим, всегда там, где в нем нуждались, он заботился обо всем, все организовывал, планировал, ничем особо не выделяясь. Он был человеком «за спиной», кого никто в действительности не знал. Клаус Харппрехт, писавший тогда речи для Вили Брандта и сосед шпиона по комнате, так резюмирует чувства коллег по ведомству к Гийому: «У меня не было к нему антипатии, но и симпатии к нему, Бог знает почему, тоже не было. Он меня не интересовал. Он сам был таким скучным.»

Здесь была, конечно, ирония времени: когда шпион разведки ГДР свил себе гнездо в Ведомстве Федерального канцлера, сам канцлер поехал на Восток. В качестве первого акта своей новой немецко-немецкой политики он посетил Эрфурт. Восторженное население приветствовало его криками: «Вилли! Вилли!» — оно многое ожидало от этого человека, который пообещал, всему, так сказать, придать новый импульс.

Агент при дворе носителя надежд Брандта не успел просидеть и полгода на своем новом посту, как уже получил доступ к документам с грифом «секретно». 8 сентября Гийом получил разрешение читать даже «совершенно секретные» документы. Но такие формальности ему даже не были нужны. Гийому, казалось, абсолютно доверяли и без них.

Петер Ройшенбах из бюро Федерального канцлера решил стать депутатом Бундестага и был для ведения предвыборной борьбы освобожден от своих служебных обязанностей. Он сам приложил все усилия, чтобы Гийом сначала временно исполнял его обязанности. Но вскоре Гийом сменил Ройшенбаха официально. Теперь он отвечал за «связи с партией и фракцией, если это касается Федерального канцлера как главу партии и депутата Бундестага».

И снова уже немного растолстевший невысокий человек («Он был похож на откормленную мышь», - вспоминала одна секретарша.) доказал свои способности и на новом посту.

Гийом теперь был одним из трех личных референтов Брандта. Коллега Вильке, первый среди равных, тогда занимался внутренней политикой, Шиллинг — внешней политикой, Гийом, третий человек, — партией. Но все равно он вполне оправдывал свое прозвище «первой руки». Он был прилежен, часто приходил на работу раньше всех, не пугался работы ночью, всегда осторожный, умелый и находчивый. По утрам он привозил канцлеры горячие круасоны из пекарни, варил для него кофе, иногда приводил в порядок кухню, когда было нужно, составлял своему шефу гардероб и привозил ему в отель тапочки. Без него ничего больше не работало.

Но Брандту Гийом не очень нравился. Канцлера раздражало раболепное угодничество Гийома. Для интеллектуала Брандта этот секретарь олицетворял человека, с которым, при нужде, он мог бы часами гулять — в основном, молча, но вовсе не того, с кем он вел бы глубокомысленные беседы и политические дискуссии, как оценивал их бывший журналист. Гийом был хорошим адъютантом — но не более того. Зато лучшей маскировки трудно было найти.

Возглавляемая государственным прокурором Теодором Эшенбургом следственная комиссия, которая в 1975 году по поручению Федерального парламента занималась делом Гийома, пришла к выводу: «Он был умен и расторопен, всегда в готовности, не боялся никакой работы. Он был вежлив и коммуникабелен с коллегами и починенными. То, что он был любопытен и интересовался тем, что скрытно происходило вокруг, не особо выделялось. Такими же были и другие служащие.»

Несомненно, он был любопытен. Никто так не рвался лично доставлять письма и передавать телеграммы, как он. Коллега Райнхард Вильке и сегодня так думает об этом: «Я использовал всю свою власть, чтобы держать его подальше от таких вещей. Он буквально пытался присутствовать при каждом разговоре, даже совсем не касавшемся его. Иногда я его просто выставлял за дверь, говоря:«Это тебя не касается. Занимайся своими делами.»

Гийом не всегда совал свой нос в те дела, которые его не касались. Кое-что ему просто доставляли. При последующем расследовании служащие уголовной полиции откопали пикантную находку. Среди бумаг Гийома отыскался протокол разговора между шефом ХДС Райнером Барцелем и председателем правления DGB (Союза немецких профсоюзов) Хайнца Оскара Феттера.

Напрашивается предположение, что Гийом в данном случае шпионил за отношениями между оппозицией и профсоюзами, но это неверно. На самом деле этот документ с грифом «конфиденциально» был направлен ему из секретариата шефа ДГБ Феттера — для информирования Федерального канцлера. То есть, речь здесь шла не о шпионаже, а просто о грубом нарушении правил конфиденциальности.

Такие и подобные примеры объясняют, почему в бюро референта канцлера оказалось досье, помеченное зеленым крестом. Так называемая «Папка с зеленым крестом» должна была быть немедленно уничтожена в случае победы на выборах христианских демократов. Ройшенбах напутствовал своего преемника словами:«Досье не должно попасть в руки Барцелю».

В своем кабинете площадью в тринадцать квадратных метров во дворце Шаумбург Гийом часто потчевал вином «Перно». Стены кабинета он украсил плакатами СДПГ. Какое впечатление производили они над диваном Аденауэра? Все замечали, что его письменный стол всегда был чист — потопчу т он хотел оставлять как можно меньше следов.

Старослужащим чиновникам Гийом с самого начала показался подозрительным. (Наш лавровый венок за их недоверие появится позже, но он будет.) Распространялись слухи, что Гийома «заслали», что соответствовало действительности. Но в вопросе об его заказчикам чиновникам не хватило фантазии. Они предполагали «заговор профсоюзов.» Гийом якобы должен был организовать кадры СДПГ и сместить Кадровый совет Ведомства, который причинял Эмке так много хлопот.

Совершенно ложным это предположение не было. Всем было видно, что этот человек поддерживал наилучшие отношения именно с профсоюзами. Гийом хорошо разбирался в этом деле, он знал язык и менталитет профсоюзных деятелей. Он пил с ними шнапс и не обладал высшим образованием в той же степени, что и боссы на верхушке профсоюзов. Эренберг, назначив Гийома на такую должность, принял в этом смысле верное решение: профессиональный карьерный чиновник для этого задания не подошел бы.

Свежеиспеченный референт канцлера Гийом воспользовался теперь своим постом, чтобы создать вокруг себя рабочую группу профсоюза работников коммунального хозяйства и транспорта ЦTV. В ней он стал председателем, и заседания группы производились в дальнейшем, также и с целью престижа, в зале заседаний кабинета министров во дворце Шаумбург. Товарищ председатель, он же шпион в Ведомстве Федерального канцлера Гюнтер Гийом на этих заседаниях восседал, как на троне, на стуле канцлера.

Позже часто говорили, что после того, как Гийом попал в Ведомство Федерального канцлера, его «законсервировали». Но Маркус Вольф точнее описывает реакцию HVA на последний взлет карьеры Гийома: «С января 1973 года, когда Гийом стал референтом канцлера, мы сразу же почти до нуля убрали любую возможность его разоблачения, которая всегда возникает при поддержании связи — в качестве меры предосторожности. Мы сначала хотели выждать, что из этого получится. Но мы могли исходить из того, что не было никаких важных факторов, угрожавших потенциально положению Гийома. Сама близость к Брандту означала почти полную гарантию того, что даже органы безопасности испытывают к нему полное доверие.»

У Гийома тогда было много приятелей, но не было настоящих друзей. Это значило, что лучше всего ему удавалось находить друзей среди врагов. На праздниках с выпивкой он заводил бесчисленные знакомства:

«В какой ты партии, засранец?» — спросил он однажды человека за столиком напротив.

«Я в ХДС, засранец.»

На что Гийом ответил: «Тут ничего уже не изменишь. Иди сюда, поболтаем.»

Дружище Гюнтер с берлинской рожей легко набивался в друзья. Но все равно он чувствовал себя одиноким. В здании клуба он жаловался председателю Кадрового совета Клаусу Зееманну, что не может найти общий язык с коллегами. Только один раз его в частном порядке пригласили в гости. Но и Зееманн не мог помочь этому его горю. В конце концов, он и сам не хотел иметь дела с «маленьким мещанином»: «В любой беседе на общественные темы с ним просто не о чем было говорить. Для этого у него было слишком мало внутреннего содержания. Его умственный уровень был как у батальонного адъютанта.»